Монах ему помог, а потом подсадил к нему девочку на коня. Агнес была немного не в себе от волнения. Никогда в жизни она еще не ездила верхом на коне, никогда в жизни столь важный господин не уделял ей внимания. Так они и въехали в замок, а как только они въехали — за ним следом прибежал монах. Очень уж хотелось брату Ипполиту видеть, как Агнес будет смотреть в шар. Коннетабль не стал упрекать его в том, что он бросил трактир. Они втроем поднялись в башню, а за ними пришел и Еган узнать, что там задумал господин.
Волков посадил девочку на кровать, не смотря на ее грязное платье и давно не мытые ноги, сам уселся рядом. Еган достал из ларца шар и протянул его девочке, та, чуть опасаясь, взял его нежно, как живого, подержала в руках, улыбнулась неожиданно и произнесла:
— О Боже, какой он теплый.
Трое мужчин переглянулись. Теплым его никто не считал, а девочка стала гладить его, как зверька, а потом поглядела на Волкова и спросила:
— И что? Если я в него погляжу — то вы дадите мне два крейцера?
— Да, если поглядишь и увидишь там что-то — дам тебе денег.
— Ах, вот как, мне там нужно еще что-то и увидеть? А что?
— Не знаю, что увидишь. Хотя, мне интересует, где прячется вурдалак.
— Это такой, которых вы на площади вешаете?
— Нет, вешаю я его слуг, а мне нужно знать, где прячется их хозяин.
— И, что, вы думаете, что я, — она погладила шар, — смогу его там увидеть?
— Ну, пока не поглядишь — не узнаем.
— Хорошо-хорошо, — закивала головой девочка.
Она подняла шар, поднесла его к лицу и уставилась в него. Смотрела долго, все приближая и приближая шар к глазам. Солдат, монах и Еган терпеливо ждали, а девочка начала хмуриться, как будто пыталась увидеть что-то далекое. Потом постепенно ее лицо становилось менее напряженным, а вскоре, когда шар почти касался ее носа, она вдруг заулыбалась. Волков, Еган и монах старались не дышать, ожидая, когда девочка оторвется от шара и что-нибудь скажет. Вскоре так и произошло. Агнес аккуратно положила шар на перину рядом с собой, посмотрела на солдата и произнесла:
— Мне нужно раздеться.
— Совсем? — спросил тот.
— Да.
— А зачем?
— Не знаю, но нужно.
— Нам, что, выйти?
— Как хотите, мне все равно, — вдруг сказала девочка, встала с кровати и скинула с себя ветхое, несвежее платье, потом снова села на кровать, абсолютно голая, взяла шар и поднесла его к глазам. Три взрослых мужчины смотрели на нее оторопело. У Волкова ее тщедушное тельце не вызывало ничего кроме чувства неловкости, да и у остальных, видимо, тоже. Они просто ждали, когда она, наконец, оторвется от шара, а она не отрывалась, только чуть улыбалась и продолжала глядеть внутрь шара.
— Ну? — наконец не выдержал солдат. — Видишь что-нибудь?
Агнес его даже не услышала, тогда солдат потянул ее за руку, в которой девочка держала шар.
— Видишь что-нибудь?
— Не мешай! — вдруг зло и резко ответила девочка, даже не глянув на него.
Еган и монах удивленно переглянулись. Они и не знали людей, которые осмелились бы в таком тоне говорить с коннетаблем, но Волков не обратил на грубость девочки никакого внимания. Он просто отобрал у девочки шар, и та сидела на кровати голая, не понимая, что происходит, как будто проснулась в незнакомом месте.
— Ну, что ты там видела? — повторил солдат.
И тут Агнес поняла, что она голая среди мужчин. Вскочила, стала одеваться.
— Так ты ответишь или нет?
Девочка слегка тряслась, ее даже передергивало, словно от холода, она смотрела в сторону и вдруг произнесла раздраженно:
— Она хочет вернуть шар.
— Кто она? — спросил солдат.
— Его хозяйка.
— Ведьма? Она мертва два дня как.
Агнес стояла, продолжая глядеть в стену и повторила:
— Она хочет вернуть шар. И сына. И еще убить вас. Она что-то придумывает.
Коннетабль, какое то время раздумывал, глядя на Агнес пристально, а потом произнес:
— А ну-ка пошли со мной.
Все четверо спустились вниз, и пошли в донжон. Там, за столом, ужинали дворовые и стражники. Там же был управляющий и Сыч.
— Сыч, — сказал солдат, — ты ведьму дохлую куда дел?
Сыч встал из-за стола.
— Так это… Я управляющему сказал, он приказал мужикам, вон тем, — он указал на двух дворовых мужиков сидевших в конце стола, мужики тут же поднялись, они были заметно напуганы.
— Куда дели ведьму? На кладбище?
— Так это… Поп велел на кладбище ее не хоронить.
— И я велел, а где похоронили?
— За околицу повезли.
— Место помните?
Мужики стояли, мялись.
— Ну, что? — настаивал солдат. — Где яму ей копали?
— Так сбежала она, — ответил один мужик.
— Как сбежала? — не верил Волков.
— Под рогожей в телеге лежала, а как за околицу выехали… Я случайно через плечо глянул…
— Ну?
— Ну, через плечо глянул, а она сидит на меня бельмо свое таращит.
— Сидит?
— Да, господин.
— И что дальше?
— Сидит и вот так пальцем у меня перед глазами туда-сюда-туда-сюда, — мужик помахал пальцем.
— И что?
— И все. Мы поехали в замок.
— А она? С ней-то что? — не успокаивался Волков.
— Мы не знаем, — понуро сообщил второй мужик. — В телеге ее не было.
— Болваны! А почему не доложили?
— Так это… — мужик пожал плечами, — боязно было.
— Боязно, — передразнил ее солдат, — дурни.
Волков повернулся к сержанту.
— Двойную стражу к приговоренным, и сам там ночуй, как бы она за сынком своим не пришла.
— Да, господин, — кивнул сержант. — Эй, слышали, что сказал господин коннетабль?
Стражники слышали, кивали головами, а солдат, морщась от боли, сел на лавку, притянул к себе Агнес и, глядя ей в глаза, тихо спросил:
— А что еще видела?
Девочка не отворачивалась, глядя ему в глаза, тихо ответила:
— А все остальное — то не про вас, вас не касаемо.
— Я сам буду решать, что касаемо, а что не касаемо.
— Отстаньте, — раздраженно шептала Агнес, — голова у меня болит. Все, что вам нужно знать, так то, что ведьма жива и шар вернуть хочет. Шар она хочет вернуть больше, чем сына, а вас она ненавидит люто.
Солдат не удивлялся, почему то такому непочтительному разговору с ним, так же грубо вела себя и Брунхильда. После того как в шар заглянула.
— И где же она?
— В норе какой-то.
— А где нора?
— Не ведаю. Отстаньте, все я вам сказал, спать хочу.
Солдат достал две мелких монеты, вложил девочке в руку:
— Можешь здесь в людской ночевать.
— Правда? — тон девочки изменился. — Спасибо, господин.
Спал он плохо, ломило ногу всю ночь, приходилось ворочаться, что бы найти положение, в котором нога не болит. Дождался утра, а утро выдалось дождливым. Серый свет, едва проник в окно, как в дверь постучались, вернее даже поскреблись.
Ни Еган, ни монах даже не пошевелились. Дрыхли крепко, под шум дождя.
— Эй, лентяи, — окликнул их солдат, на всякий случай, подтягивая к себе меч поближе, — гляньте кто там.
Монах поднялся, пошатываясь со сна, пошел, открыл дверь. На пороге стояла Агнес.
— Я к господину, — говорила она. И смотрела на монаха, чуть кося глазами.
Монах ее впустил. Не мог он не впустить, уж больно странным был взгляд девочки. Она словно ждала отказа, готовясь начать борьбу за проход в покои.
— Заголятся, что ли опять пришла? — спросил Еган спросонья, глядя на нее.
А она только зыркнула на него, да так что тот аж сел на своем ложе.
— Ишь ты, — восхитился Еган, — сама квелая да косая, а смотрит змеей.
Агнес не удостоила его ответа, подошла к кровати, к Волкову и, поклонившись, заговорила:
— Господин, вам постирать ничего не нужно? Могу полы мыть, или заштопать чего. Я все могу по хозяйству, могу за огородом ходить, могу за скотом.
Солдат смотрел на нее с интересом:
— Да? И какую плату ты хочешь? — спросил он.
— Да вы, небось, знаете какую, — заявила девочка.