А архиепископ по лицу его увидал, кажется, его настроение, в чтении по лицам старик знал толк, и тут же поднял руку, а в руку его секретарь, стоящий за креслом, сию секунду положил бумагу. И архиепископ ту бумагу протянул Волкову:

— Слыхал я, что солдаты твои провозгласили тебя генералом, это большой почёт, большой. Но вот патента на чин солдаты дать не могут. Вот тебе патент от меня. Отныне ты генерал земли Ланн и Фринланд с патентом. А завтра будет тебе и епископ.

Волков рассеянно заглянул в бумагу и даже не поблагодарил курфюрста, а тому и не надо было благодарности, он продолжал выуживать своё, вцепился, словно пиявка:

— Так что, дашь мне двести мужичков?

— Двести мужичков? — кавалер сидел с бумагой в руке, но уже стал приходить в себя. — Нет, сеньор, двести мужиков дать никак не получиться. Мужиков тех у меня переписанных лишь четыреста пятьдесят, остальное всё бабы да дети неразумные. А из тех мужиков многих я своим офицерам за доблесть обещал. Коли вам две сотни отдам, так мне самому совсем мало останется.

— Что ж, — вздохнул архиепископ горестно, — дай хоть сто пятьдесят. Я и тому буду рад. Ты даже не представляешь, как пустынны земли мои.

— Сотню дам, — твёрдо сказал Волков, — больше не могу.

— Сотню так сотню, — опять архиепископ вздыхает, — но только с бабами давай, ни к чему нам бобылей плодить. Не по-божески это.

«Не по-божески? Не по-божески?!»

— Как вам будет угодно, монсеньор, — ответил Волков, вставая, — пришлите тогда ко мне завтра брата Николаса с эдиктом на кафедру Малена, а я, как придут люди, отсчитаю вам сто мужиков и сто баб с ними.

— Ступай, ни о чём не переживай. Завтра будет у тебя новый епископ, — заверил его курфюрст, — а ты, как его у себя увидишь, так серебро казначею посылай, не тяни, больно нам оно к спеху.

Волков вышел из приёмной залы белый. Патент курфюрста смял в руке. И лишь одно слова повторял он про себя:

«Воры! Воры!»

И других слов сейчас он не находил. Пошёл к выходу. Брат Николас, что дожидался его для разговора, даже не отважился заговорить с ним. Фейлинг и Хайнцхоффер поспешили за генералом озабоченные. Находившиеся в зале иные люди молчали.

И лишь брат Родерик откровенно посмеивался ему в спину с присущим ему высокомерием.

Когда он вернулся домой, там был молодой банкир Энрике Ренальди. Они с Агнес, удивительное дело, пили кофе, хотя Агнес раньше его иначе, чем бурдой, не именовала. И, кажется, им вдвоём было весело.

— Дядя, — Агнес встала, вышла из-за стола и, как положено благовоспитанной девице, сделала книксен и сказала: — Гости к вам.

Ренальди ему поклонился. Волков же лишь кивнул в ответ.

Не до гостей ему сейчас было. Совсем не до гостей, и по его сумрачному виду поняв это, банкир сразу сказал:

— Уж простите, генерал, что зачастил к вам непрошенный, я всего на одну минуту. Сделать вам новое предложение.

«А, прознали, что у меня казначей курфюрста был».

— Я вас слушаю, друг мой, — произнёс кавалер, опускаясь на своё место во главе стола.

— Отцы подумали и решили предложить вам тридцать три гульдена за пуд серебра.

Волков положил перед собой бумагу, патент на генеральский чин, подписанный курфюрстом Ланна, разгладил и ответил красавцу:

— Предложи ваши отцы мне эту цену на ужине, так я бы сразу согласился. А теперь я лишь могу сказать то же, что и сказал вам до этого: я подумаю.

Энрике Кальяри низко поклонился:

— Надеюсь, что ваши размышления приведут вас к нам.

Когда он ушёл, девица подошла к кавалеру.

— Опять злились? — и без всякого стеснения стала расстёгивать ему колет на груди, а потом просунула руку под одежду. — Говорила вам, нельзя вам яриться, ярость ваша убьёт вас быстрее, чем железо врагов.

Ах, как она, этой своей ручкой маленькой, выручала его. Как только проникла её рука к нему под одежду, так сразу растаяла тяжесть, что давила грудь. Он откинулся на спинку стула. Закрыл глаза. А она, одной рукой врачуя его, другой взяла со стола бумагу и заглянула в неё:

— О! Архиепископ дарует вам чин генеральский.

— Дарует, — буркнул он.

— А вы такую бумагу комкаете! — говорит девушка, возвращая бумагу на место. — Неумно это. Ну, говорите, что стряслось?

— Добился я того, что мне было нужно, — размышляет вслух кавалер, — завтра тут будет новый епископ маленский.

Она убирает руку с его груди, садится рядом.

— Епископ этот будет мне в большую помощь, но один человек… всё равно мне сильно мешает. Влиятелен больно. Никак мне его не одолеть.

— Да, уже говорили вы мне о нём, кажется…, - догадалась Агнес. — Только не сказали имя этой занозы.

Волков помолчал, не хотел он к этому прибегать, не хотел Агнес в это дело втягивать, видит Бог, не хотел, но как с таким подлым и неустанным в своей подлости человеком ещё можно было совладать? Другого способа, кроме как просить девицу, что сидела перед ним, он не видел. И он произнёс его имя:

— То граф фон Мален. Сосед, родственник и враг мой.

— Ну и не печальтесь о нем, — с необыкновенной лёгкостью сказала Агнес, — подумаю, что с ним можно сделать. Завтра утром что надумаю, то и скажу вам.

И тут же забыла она об этом разговоре, словно о пустяке они разговаривали. Стала звать Зельду, чтобы та подавала господину ужин. А он смотрел на неё и удивлялся в который раз. Она стала красивее. Взрослее. Сильнее. Опаснее. Как бы с такой лиха не испить. Как бы беду она не накликала. Впрочем, она была ещё и умна. На то он и уповал.

Видно, что архиепископу деньги были очень нужны. Уже после завтрака Волков принимал у себя свежеиспечённого епископа города Малена. С ним был и казначей Его Высокопреосвященства аббат Илларион.

«Ишь как им деньги нужны, не дали даже брату Николасу трёхдневный пост перед рукоположением выдержать».

Брат Николас под одобрительные кивки аббата протянул кавалеру красивую бумагу. Тот взял её в руки, начал читать. Потом поднял голову:

— Значит, монсеньор епископ, при рукоположении в сан вы изволили взять себе имя Бартоломей.

— Да, — кивнул бывший брат Николас, — в честь святого Бартоломея Аквинского.

— Прекрасно. Прекрасно.

— Надеюсь, паства меня не отринет, — продолжал новый епископ города Малена.

— Уж я об этом позабочусь, — обещал епископу кавалер. — Не волнуйтесь, монсеньор, у вас там будут друзья. У вас там они уже есть.

Слово «монсеньор» для простого монаха из инквизиции было непривычным. Он смотрел на Волкова удивлённо и, кажется, чуть испуганно.

«Ничего, пусть привыкает, он теперь духовный отец целого города, целого графства».

А казначею, видно, не терпелось. Эти все разговоры слушать ему было недосуг:

— Генерал, а серебро, обещанное церкви, в тех ящиках, что лежат в телегах на дворе?

— Да, это оно при моих гвардейцах день и ночь. Все десять ящиков ваши. Ящики крепки, берите топор, мой друг, смотрите сами.

— А не одолжите мне свои телеги и своих лошадей? — просит аббат.

— Ну разумеется, попрошу гвардейцев вас сопровождать.

Аббат сразу встал, ему не терпелось увидеть серебро на своём монетном дворе.

Волков и епископ Бартоломей вышли на двор за ним следом.

Пока впрягали коней, брат Илларион осмотрел и проверил на крепость все ящики. Как только всё было готово, сразу откланялся.

А Волков наставлял сержанта Вермера:

— Не вздумай им телеги с лошадьми оставить, потом их не сыщешь, ящики сгрузишь и уезжай с телегами.

Сержант всё понял. Уехал, повёз серебро. А новый епископ Малена и генерал вернулись в дом.

— Думаю сейчас уехать, — сказал брат Бартоломей. — Приеду, осмотрюсь, с отцами в приходах познакомлюсь.

— У вас и кареты нет, — заметил Волков, глядя на монаха.

— Доеду с попутными телегами. У меня есть немного денег, но сначала думаю купить подобающее сану облачение. Люди смеяться будут над моим рубищем, говорят, Мален город небедный.