Пользуясь тем, что всю работу нужно было сделать буквально за день, уже к следующему вечеру, мерзавец попросил с Волкова двенадцать монет. Волков кривился, но деньги отсчитывал.

После он поехал по портным.

Кружева. Раньше он считал, что подобное носит лишь изнеженная знать да женщины из высших сословий. Да, он не был чужд изыскам, с удовольствием покупал себе и раньше колеты из бархата, замшевые сапоги и батистовые рубахи, но кружев стеснялся. Брал только то, где кружева были совсем не выражены или их не было вовсе.

Но то было раньше.

Первый же попавшийся портной вынес ему такой колет, что оторвать взгляд от него было невозможно. Он был ослепительно синий. Расписной атлас имел как раз тот самый оттенок, который многие святые отцы порицают и считают сатанинским за его дороговизну и вычурность. Резаные буфы на плечах, тонкие «запястья» и жемчужные пуговицы и… Стоячий ворот, над которым белоснежным фонтаном кипели тончайшие кружева, которые доходили бы хозяину колета до подбородка. Также кружева вырывались из-под манжет, скрывая кисть руки чуть не до пальцев.

Роскошь. Вот она какая.

В молодости он ел из деревянной чашки. Его товарищи арбалетчики запросто могли себе позволить оловянную посуду, а кто не скупился и на медную. Были и такие, что возили с собой и серебряные кубки из добычи, не продавали их, пили из них. Но Волков, несмотря на насмешки сослуживцев, продолжал пользоваться мужицкой деревянной чашкой и деревянной ложкой. Ему было всё равно, из чего есть. Всю добычу, которую он получал, тут же обращал в звонкую монету. И носил всё с собой в кошеле, под одеждой, а не возил в обозной телеге. И если дело доходило до бегства, он и не думал об обозе и своих вещах, что там были, он спасал свою жизнь. Арбалет, кираса, шлем, болты да кошель с серебром — всё было при нём. А деревянные чашки с ложками, да кое-какая одежда — невелика потеря. Пусть враг заберёт.

Он уже с молодости был расчётлив и прижимист. Нет, не от жадности, а от того, что солдатский труд очень тяжек. А риск увечья или смерти намного превышал те скудные деньги, что им платили. А возможность грабить выпадала весьма нечасто. Поэтому он и не сорил деньгами. Деньги для него были дороги. Волков умел обходиться малым, но думал всегда о большем. Так на него влияли книги, что попадались ему. Он, кажется, не продал ни одной книги, прежде не прочитав их. Может, из-за книг он стал задумываться и подыскивать себе место получше и побезопаснее, чем Ликурнийская корпорация арбалетчиков. И он нашёл такое место.

В гвардии всё уже было иначе. Денег было втрое больше, уважения — вдесятеро. Ни один офицер не смел «тыкнуть» или быть грубым с гвардейцем. За такое офицер мог нарваться и на дуэль, а среди гвардейцев было много мастеров работы с железом. От безделия некоторые целыми днями торчали в атлетических и фехтовальных залах. Волков тоже туда захаживал, хоть и служил в роте стрелков.

В гвардии он впервые стал чувствовать себя человеком. А когда капитан гвардейских стрелков узнал, что он ещё легко читает на трёх языках, то назначил его чтецом приказов сеньора. Так тут и вовсе всё изменилось. К тому времени, он уже был правофланговым корпоралом. То есть, вторым после сержанта человеком в полусотне арбалетчиков. А за то, что он спас старого герцога в одном тяжёлом деле, он был жалован мечом и честью стать охраной штандарта Его Высочества.

Теперь ему по статусу было положено отдельное жильё. Было оно меньше монашеской кельи, но он уже жил отдельно от остальных гвардейцев. Ему полагались две скатерти в год и две простыни в год. Казна герцога дэ Приньи оплачивала ему услуги прачки, кухарки и цирюльника. И только тут он стал меняться. Он престал носить простую одежду. Просто потому, что охрана штандарта Его Высочества не может носить штаны, как крепостной мужик, нищий подёнщик или самый бедный солдат. Да и как носить штаны и башмаки, если на поясе у тебя весит меч с золочёным эфесом.

Шосы, камзолы, лёгкие сапоги со шпорами… Со шпорами. Зачем шпоры арбалетчику? Чтобы звякали при ходьбе, как у кавалериста. Вещи все были яркими, и ещё замысловатые шапки стали в то время его обычной одеждой. Тогда он уже не отличался от придворных герцога. И сразу почувствовал, как изменилось отношение к нему. Теперь при встрече какой-нибудь паж или новый при дворе человек раскланивался с ним как с равным.

А иной раз в узком проходе учтиво предлагали пройти ему первым.

А придворные дамы вдруг заметили рослого молодого гвардейца и стали улыбаться ему, а иногда, было и такое, одна неюная уже дама, проходя мимо, так и вовсе игриво провела пальчиками, поскребла ноготками по его чуть заросшему щетиной подбородку.

Он перестал быть невидимкой. И стал получать приглашения на ужины, что устраивал не самый значимый придворный люд в нижних частях замка.

Уважение.

Это было как раз то, что он всегда бессознательно искал. И как это ни странно звучало, но именно одежда и меч сразу увеличивали его статус. В то время он думал, что ему никак не помешает сержантская банда на левом плече в цветах герба Его Высочества.

Чин сержанта. Да… Это было вполне реально для него. А после, чем чёрт не шутит, может и офицерский чин?

Да, жизнь при дворе герцога его вполне устраивала, и перспектива стать офицером не казалось несбыточной. Но старый герцог, что благоволил к нему и даже помнил его имя, отошёл в лучший из миров. А молодой герцог и вправду был молод, так как среди сестёр был самым поздним ребёнком герцога-отца.

Тут всё и переменилось. Молодого сеньора не устраивали лавры лучшего охотника в округе. Он стал ввязываться во все распри; он хотел проявить себя как полководец и сразу ввязался в войну с еретиками, которую старался избегать его отец. В гвардию пришли новые люди. Старые проверенные офицеры задвигались и понижались в званиях. Лучшей ротой, почётной ротой, ротой меченосцев, вдруг стал командовать двадцатилетний капитан. Человек, который до этого никогда не воевал, но был близким другом герцога.

И когда при неудачном штурме одного города из штурмовой колонны, которую вёл сам герцог, из пролома обратно вышло едва две трети от вошедших в пролом, то Волкову сержантский чин уже не казалось столь вожделенным.

— Этот сопляк нас всех прикончит, — заливаясь кровью, ворчал гвардеец с алебардой, что шёл рядом со стрелками обратно в лагерь.

И арбалетчики, и сам Волков были с ним полностью согласны. Уже тогда он подумал, что жить при дворе приятно, но, кажется, он уже созрел для мирной жизни. Жизни без господина, жизни без офицера.

— К этому колету пойдут вот такие панталоны, — говорил портной, принимая у помощника чёрные бархатные панталоны с шёлковыми чёрными лентами в самом низу.

Ленты, которые завязываются в банты?

— К сему костюму подойдут вот эти чулки, — продолжал портной, укладывая на подушку перед Волковым лазурные, в тон колету, удивительной красоты изделия.

— Шёлк, — пояснил он с улыбкой.

Шёлк. Да, шёлк был прекрасен. Но чулки! Нет, не рыцарские шосы, что хороши и в сапог, и в башмак, и в туфлю, а именно чулки. И к ним подвязки. Совсем как у его Бригитт. Да Бригитт обзавидуется ему, когда увидит на нём эти чулки, она их себе заберёт.

Чулки. Такие же, какие носят женщины, те, что завязываются чуть выше колена подвязками. Панталоны были как раз той длинны, чтобы только прикрыть подвязки.

— Ко всему этому ансамблю прекрасно подойдут вот эти туфли, — портной снова принимал от помощника вещи.

То были изящнейшие из чёрной замши малюсенькие туфли с серебряными пряжками. По улице в них было совершенно невозможно ходить, только мрамор и паркет были достойны их.

— Также, к этому всему отлично подойдут перчатки из чёрного щёлка и вот эта шляпка.

Маленькая, изысканная шляпа, чёрного фетра, почти без полей, был так же черна, как и туфли, но её черноту разбавляло два белоснежных пера цапли.

— Изволите примерить ансамбль, добрый господин? — улыбался портной, видя, что господин не откажется.