— Не твоё собачье дело, — грубит мерзавец её прислуге, — иди и доложи, что я приехал от господина по делу.

Агнес вздохнула, она понимает, что важное варево нужно снять с огня, не то переварится, а там драгоценная мандрагора. А ещё девушке надо одеться. Она ведь стала свой вид менять, очень ей нравилось на себя новую смотреть, поэтому ещё себе зеркало купила и поставила в комнате, в которой над зельями корпела. И теперь на ней ничего, кроме чулок да туфель, не было.

— Ута, — позвала она негромко. — Одежду неси.

— Несу, госпожа, — отвечала служанка.

Пока Ута собирала одежду её, она подошла к зеркалу, глубоко вздохнула, тут же выдохнула воздух. И на глазах стала меняться, превращаясь в себя настоящую. Из красавицы темноволосой и с формами великолепными, становилась девицей худощавой, бледной, серой. Становиться нормальной было несложно. Просто так же, как тяжкий груз на землю сбросить. Это чтобы красавицей стать, нужно силы приложить, держать себя в красоте сложно, а вернуться к себе настоящей дело плёвое.

Пока Ута несла ей одежду, так она свой вид уже приняла. Нижнюю рубаху и подъюбник надевать не стала, причёсываться не стала, чепец на волосы накинула небрежно. Авось, этот Роха — не велика птица, так и пошла вниз.

Вниз пришла, встала в дверях. Дождалась, пока этот дьявол колченогий вылезет из-за стола со своей деревяшкой, встанет и поклонится ей. Только после того пошла в комнату, сказав ему:

— Здрав будь, господин Роха. Зачем пожаловал?

— Здравствуйте, госпожа. Приехал я от вашего господина, во-первых, справиться о вас.

— Со мною всё хорошо, не хвораю, деньги есть, слуги мои меня чтят. — Отвечала девушка, думая, что Роха опять будет денег клянчить, как было уже не раз. — Какое же второе дело у тебя ко мне?

— Второе? — Роха как будто забыл, да тут же вспомнил. — Так кавалер просил меня забрать пушки со двора.

«Пушки? Хорошо это. Пусть, конечно, он забирает эти уродливые штуки, что едва не половину двора занимают, запылённые, грязные, иной раз так они мешают карете с лошадьми развернуться во дворе. Конечно, пусть берёт их».

— Господин что, опять войну затевает? — Спросила девушка, садясь в своё кресло и жестом прося у горбуньи вино на стол.

— Войну затевает? Хех… — Роха засмеялся. — Да разве он без войны может? Он уже воюет вовсю. Я иной раз думаю, что не будь никакой войны рядом, так он помрёт от тоски.

— Ну и как он? — Спросила Агнес. — Счастлив ли?

— Он-то? Да так… Всё есть у него: и земля, и мужики. Дом достроил красивый. Почёт, слава, солдаты и офицеры, кавалеры… Одно слово — владетель. — Рассказывал Роха.

— А живёт с кем? Всё с это кабацкой девкой, с Брунхильдой? — Интересовалась Агнес и брала стакан с вином с подноса, что ставила перед ней Зельда.

— С девкой? — Удивился Роха. — Так вы что, не слыхали? Кавалер уже женат уже месяца два как.

— Женат?! — Воскликнула девушка, ставят стакан обратно, не отпив из него ни глотка. — Он на Брунхильде женился?

— Да на какой там Брунхильде, — Роха, даже на неё рукой махнул, — скажете тоже, на дочери графа Малена, вот на ком он женился.

Агнес так от новости такой взволновалась, что пятнами пошла красными. Её господин женился, а она не знала. От волнения не знала, что с рукам своими делать. Стала платок комкать. Одно лишь радовало её — лишь то, что и Брунхильда с носом осталась.

— И что, хороша та дочь графа? — Волнуясь, спрашивала девушка.

— Да как тут скажешь, — мялся Роха, — по мне так ничего, сойдёт, да, сойдёт, приятная женщина. Но Брунхильде-то конечно в этом деле она не ровня. Но она же дочь графа! А тут уж… Сами понимаете, госпожа Агнес.

— А Брунхильда, значит, своего не добилась, замуж за господина проползти не получилось у змеюки. Наверное, слёзы льёт? В петлю-то не полезла? — Спрашивала девушка, кажется, даже с надеждой в голосе.

— В петлю? Брунхильда? — Роха даже встал из-за стола и стал смеяться. — А-ха-ха! Да вы, госпожа Агнес, совсем ничего не знаете?

— Так говори же, господин Роха, — зло сказала девушка. — Чего я там ещё не знаю?

— Так господин нашу Брунхильду выдал замуж за старого графа.

— За графа? Эту трактирную потаскуху за графа выдал? — Не верила своим ушам Агнес. — За графа? Быть такого не может, неужто граф взял её…

— Да клянусь вам, что так. Как увидал её, так полюбил горячо, приезжал к господину свататься, просить её руки, так, говорят, драгоценности ей дарил. Золото дарил. Говорят, поместье ей завещал какое-то. Но про то я точно не знаю. Врать не буду.

— Поместье? — Агнес, словно пьяная была и не всё сразу понимала, поэтому и переспрашивала. — Брунхильде поместье и золото? Потаскухе этой?

— Да, ей, так граф-то не знает, что она потасканная, он то думал, что она сестра кавалера Фолькофа. Господин-то её как сестру выдавал.

— Сестру? — Агнес смотрела на него круглыми глазами.

— Сестру, сестру. Вот так-то, а вы говорите в петлю ей лезть, нет, чего ей в петлю лезть, она теперь графиня.

Девушка вдруг стала серьёзной, её растерянность прошла, как рукой сняли, она спросила строго:

— Так ты за пушками приехал, господин Роха?

— Что? А, да, за пушками, за пушками, — кивал Роха.

— Так не сиди тут, иди, забирай их.

— Забирать? — Он немного растерялся от такой смены настроения у хозяйки.

— Ступай, ступай, иди к пушкам, некогда мне с тобой тут сидеть, — сказала она, вставая, — дела у меня. Много дел.

Так всё поменялось разом для неё, что у неё и слов не было. Сидела Агнес задумчивая. Казалось, всё идёт как обычно и вдруг вот такие перемены. Да такие, к которым она и не готова была. Не захотела по глупости остаться в той глуши с господином, и вот, она, уже на отшибе оказалась. А жизнь мимо течёт рекой стремительной. И для некоторых, вон, как русло её изгибается. Брунхильда, кобыляка беззубая, дура неграмотная, девка кабацкая, которую брал, кто хотел за десять крейцеров, вдруг графиня? Да как такое случиться могло? Это же и в сказках такого не бывало. А ещё господин вдруг взял и женился. Нет, конечно, она думала, что он женится, даже иногда думала, что не на ней, но что бы вот так быстро, даже её на свадьбу не позвав. Это было… обидно. Так обидно, что Агнес стала плакать, но совсем немного.

Чего слёзы-то лить, дело надо делать. Плачь — не плачь, а за графа, сидючи дома в нищете, замуж не выйдешь. Обидно, обидно, но забыть надо об обидах. Думать надо. Думать. Как беззубая замуж вышла? А вышла она, во-первых, потому, что мужи на неё с открытым ртом смотрели, хоть и зуба у неё не было, во-вторых, потому, что господин её своею сестрой называл, никак не иначе. Агнес посидела да решила, что и ей нужно пошевелиться. Теперь, когда она могла менять свою внешность, ей не составило бы труда прослыть красавицей. Нет, конечно, не менять себя полностью, в роскошную темноволосую девицу, в ту девицу, которой она по дому голая расхаживает, а придать себе настоящей чуть-чуть красоты. Чтобы изменения в глаза тем, кто её уже видел, не сильно бросались. Да, это ей по силам: лоб, скулы, нос, плечи грудь… Всё, что нужно, чтобы быть привлекательной, она сделает, она даже уже прикидывала, как будет выглядеть. И уже знала, кто поможет ей попасть в высший свет города Ланна. Оставалась сущая безделица: нужны ей были платья новые да украшения. Платья нужны из парчи и шёлка. Ещё золото нужно на пальцы. Не может племянница рыцаря божьего и господина фон Эшбахта в оловянных перстеньках со словами из молитв в свет идти.

Она случайно взглянула на Уту и Зельду, что шушукались у плиты. Им тоже нужна была хорошая одежда. Не могут же слуги богатой госпожи ходить в обносках. В общем, ей нужны были деньги. И не та мелочь, что собрала она, катаясь в карете по округе и обирая купчишек. Нет, ей нужны были настоящие деньги.

Она встала, дело было решённым, но пока ей надобно было доделать зелье. То самое зелье, что вскружит голову любому мужчине, как только нос мужчины его почует.