— Дурак, — зло сказал Волков, — мослы сломает, так сам тащить будешь.

Все стали спускаться с чердака, а вой и стоны внизу не прекращались.

— На кой черт ты это все затеял, — раздраженно говорил кавалер отцу Семиону, — всадил бы я ему болт в хребет и дело с концом.

— Как спустимся вниз, вы все узнаете, кавалер, — отвечал поп. — Ваши люди нашли кое-что. Пойдемте.

— Надеюсь, узнаю, — сказал Волков и стал спускаться.

На первом этаже, про толстяка все забыли, он валялся на полу, а люди окружили одного из солдат, что-то разглядывали. Увидав Волкова, они расступились.

— Господин, — сказал Еган, — гляньте, что мы нашли тут.

Кавалер увидал у одного из солдат на руках небольшой, доброй выделки ларец. Ларец был открыт, он заглянул внутрь. Света было мало в комнате, лишь одна лампа, но этого было достаточно, чтобы разглядеть содержимое ларца. Ларец до половины был наполнен золотом. Кавалер запустил туда пальцы. Перебирал монеты. Там были папские флорины, и гульдены из земель еретиков, флорины с лилиями, затертые и новые, толстые цехины и кроны с отличной чеканкой, новенькие эскудо и тяжелые дублоны.

Волков поднял глаза на солдата, что держал шкатулку, хотел было спросить, где он ее взял, а тот опередил его и ошалело улыбаясь, спросил:

— Господин рыцарь, это же трофей?

— Трофей, — ответил кавалер не сразу, а прикинув в уме, какова будет его доля, а доля его, если считать по чести, будет не малой, как главному ему принадлежит четвертая часть.

— То не трофей, — вдруг твердо произнес отец Семион.

Он захлопнул шкатулку и уверенно забрал ее из рук опешившего солдата.

— Как, — крикнул сержант Карл, — почему еще?

— Эй, поп, ты слышал, что сказал рыцарь? — возмутился еще один солдат. — Он сказал, что это трофей, мы на всех делить будем.

— Имущество еретика или, осужденного трибуналом святой инквизиции, принадлежит инквизиции и святой Матери Церкви, — сухо и четок произнес отец Семион.

— Это ты, расстрига, что ли святая инквизиция? — обозлился сержант.

Солдаты смотрели на попа с ненавистью, а тот не боялся, говорил уверенно и твердо:

— Коли прихода у меня нет, так то не значит, что я расстрига, да и не бывает расстриг, и рукоположение мое незыблемо, даже если я не в храме служу, а с вами, в чумном городе, слово Божье несу. На то и послан я с добрым рыцарем божьим, в помощь ему, его высокопреосвященством архиепископам Ланна. И коли, нет тут святого трибунала, чтобы судить колдуна, я буду таким трибуналом. И негоже вам, добрым людям верующим, вставать на пути святой инквизиции из-за глупой корысти.

Возразить попу никто не решился.

Вопрос был исчерпан, как бы не злились солдаты, ни один из них не осмелился перечить попу. Связываться с инквизицией — шутка ли! Они только поглядели на кавалера, но тот произнес:

— Я рыцарь Божий, не мне перечить отцу Церкви. Берите колдуна, едем в лагерь.

Он ехал на лошади, глядел на жирную, абсолютно белую спину и на жирный зад толстяка, что покрыты были крупными и зрелыми фурункулами, отворачивался, чтобы не видеть этого, но тут же снова бросал взгляд. Морщился и снова отворачивался. А толстяк не прекращал скулить, он был привязан за шею к седлу сержанта, пыхтел и ныл, просил остановиться — дыхание перевести, видно не привык ходить так много, но никто не останавливался. Он ныл еще больше и тогда Сыч, что ехал за ним следом, с оттягом, из-за спины, хлестал его плетью, не милосердствовал, как и велел господин. И на выбеленный как холст, спине, появилась новая багровая полоса. После каждого удара толстяк заливался, щенячьим визгом и ускорял шаг, но ненадолго, чуть пробежав, снова начинал скулить и замедлять шаг.

Волков бы его убил, так он был ему омерзителен. И меч бы поганить об него не стал бы, подъехал бы к сержанту и врезал бы его коню по крупу плетью, да так, чтобы конь испугался да понес, чтобы белая туша полетела бы за ним, оставляя на камнях мостовой свою гнилую шкуру.

Но надо было терпеть, кавалер опять глянул на отца Семиона, что ехал чуть впереди, держа перед собой тяжелую шкатулку. Надо было терпеть.

Так и доехали они до винного двора, там толстяка кинули в угол, где он и затих. И кавалер потребовал обед. Тем временем, вернулся Пруфф въехал на двух подводах, во двор и, подойдя к кавалеру доложил:

— В малом городе, где жили еретики, и в арсенале ничего ценного больше не осталось. Думаю, что после обеда, можно будет первую партию трофеев вывозить из города. Подвод все вывезти сразу не хватит, думаю, три раза ездить придется.

Волков смотрел на него, этого надутого, довольного собой хряка с мерзкими усами, и едва сдерживался, чтобы не наорать на него.

Сдержав гнев спросил:

— А для мощей, подводу вы приготовили?

Пруфф как обычно стал топорщить усы, пыхтеть, но ничего не говорил.

— Вижу, что не приготовили, — холодно продолжал кавалер. — А куда ж вы собрались без мощей, мы вроде за мощами сюда пришли.

— Вы обещали, что мы уйдем, еще вчера должны были уходить, — просипел капитан, багровея.

Волков оглядел двор заставленный подвоями, лошадьми, пушками, грудами доспехов и оружия, бочками с порохом и ядрами, обвел все это рукой и спросил:

— И что, вы жалеете, что не ушли?

— Нет, не жалею, — выдавил Пруфф, — но люди мои на грани бунта.

— Значит люди ваши неблагодарные свиньи, и если они хотят уйти, пусть проваливают, я заплачу им все, что положено по контракту, а трофеи продам и найму других.

Пруфф стоял пунцовый едва не взрывался от злости, а тем временем Еган стал ставить пред кавалером тарелки с едой.

— Вы нас опять хотите обмануть, — наконец прошипел капитан. — Так честные люди себя не ведут.

— Как, — заорал кавалер, — как я вас обманул? Мы должны были забрать мощи и привезти их в Вильбург, к тамошнему попу. Где мощи, капитан? Что я повезу к попу? Рассказы про то, что мы не смогли взять цитадель?

— Мы не должны были брать цитадель, вы наняли нас сопроводить вас из одного города в другой.

Волков вскочил:

— Только сопроводить? — орал он.

— Только сопроводить! — в ответ орал капитан.

— Только сопроводить и все?

— Только сопроводить и все!

Кавалер вдруг успокоился, сел на мешки и произнес:

— Либо завтра на рассвете, мы выкатим пушки на мост, выбьем ворота и возьмем раку с мощами, либо вы уходите без трофеев, и считайте, что вы меня сопроводили, контракт я оплачу.

— Вы играете с огнем! — прошипел капитан Пруфф.

— Угрожаете мне? — холодно произнес кавалер, снова вставая.

— Нет, — нехотя отвечал капитан, — но за своих людей я больше не ручаюсь.

— Убирайтесь, Пруфф, — сквозь зубы прошипел Волков.

Он уселся на свое место, но есть ему больше не хотелось, его едва не трясло. Он огляделся по сторонам и понял, что все, все кто был на винном дворе, видели их разговор. И люди Пруффа сбились в кучу, стали разговаривать. И коситься на него. А он отпивал вино, глоток за глотком и едва мог себя успокоить. Не успокаивало его вино.

Сзади к нему подошел Роха, склонился и заговорил, дыша чесноком:

— Они не шутят, брат-солдат. Двое за складом арбалеты взяли.

Волков и сам видел, как один из солдат взял алебарду и зло глянул в его сторону. Пошел к куче остальных, тех, что приговаривались.

— Ты слышал, о чем я с Пруффом говорил? — спросил кавалер.

— Весь двор слыхал, как вы орали.

— Пусть Хилли-Вилли зарядят мушкет.

— Значит, не отступим?

— Нет, — сухо сказал Волков и заорал, — Еган!

— Перебьют нас, у них арбалетов и аркебуз хватает.

— Не перебьют, если дойдем до края я отступлю, а выйдем из города, так я их обвиню в бунте, ротмистр, что на воротах стоит, возьмет их под стражу, уж я его уговорю. Лучше с ним поделюсь, чем с этими псами.

— Мудро, а если они сдадутся, на цитадель пойдем?

— Да. Ворота канонир сказал, выбьет десятью ядрами.

— А если там людей больше будет, чем нас?

— Отступим, выйдем из города, еще людей наймем и вернемся.