— Как бы он там не удавился в хлеву.

— Не удавится, у него еще два сына есть и две дочери. И еще трактир. Кто ж от такого богатства удавится?

Еган распорядился насчет завтрака и воды и вернулся перебинтовывать плечо.

Солдат сидел на кровати и держал в руке удивительно красивый арбалет. На нем не было ни орнаментов, ни узоров. Арбалет был великолепен своим совершенством и законченностью форм. Ложе из желтого, твердого и легкого дерева. Волков не знал, что это за дерево. Оно было зашлифовано до гладкости стекла. Легкая и тонкая направляющая, колодка из каленой, клепаной стали, болты и клепки тоже каленые, намертво стягивающие плечи. А сами плечи, он таких не видел, но знал, что такие называются рессорой. Три тонкие кованые пластины были стянуты в одну огромную силу. Зажим для болта, спуск, механизм натяжения, ручка. Все было великолепно, совершенно.

Вошел Еган. Волков протянул ему оружие:

— Возьми. Попробуй натянуть.

— Чего? За веревку тянуть?

— За веревку, — сказал Волков с усмешкой.

— А как?

— Как хочешь.

Еган взял арбалет и попытался натянуть тетиву. С таким же успехом он мог бы попытаться натянуть оглоблю.

— Руки режет. Не могу.

— Хороший арбалет, — сказал солдат, — специально бить броню, сделан. Из таких рыцарей убивают.

Он взял из рук слуги оружие и одной рукой, при помощи ключа, натянул арбалет. Это было не сложно даже с одной рукой.

— Хорошо, сейчас я вас перевяжу, а вы есть будете. А я коней пойду седлать.

— Болты мне найди.

— Это что такое?

— Стрелы для арбалета. Должны быть в вещах дезертиров.

— Хорошо.

Волков сел на кровати, а Еган стал снимать бинты.

— Не знаю, даже, как сказать, — начал он.

Солдат сразу подумал, что речь пойдет о деньгах:

— Так и говори.

— Трактирщик просит шесть крейцеров и восемь пфеннигов.

— Это за что еще столько денег? — удивился Волков, — можно подумать, я тут на серебре ем. Его пиво — это помои. Он его бесплатно должен разливать.

— Не знаю, мне пиво нравится, я к такому привык. Только деньги он не только за пиво просит, а за овес для коней. Говорит, что кони наши овса на крейцер в день съедают. И вам, говорит, еду отдельно готовят. Вы мужичьей едой брезгуете. И в комнате спите, и на простыне, вот и набежало.

— Врет, паскуда, — беззлобно сказал Волков, — не могут четыре коня овса и сена на крейцер в день съедать.

— Это точно, пфеннингов семь, не больше. — Согласился Еган.

— Значит, сына потерял, лежит в хлеву, воет, а про деньги помнит?

— Ага, он у нас такой, про деньги всегда помнит.

— Ну, значит, не удавится, дай ему пять крейцеров, а если начнет ныть, напомни ему, что он арбалет хотел у меня украсть.

— Напомню.

Еган прибинтовал плечо и руку к телу.

— Не туго? — спросил он.

— Хорошо, — ответил солдат.

Еган заметно мялся. Что-то хотел.

— Что? — спросил солдат.

— Я, вот, думаю, если мы сейчас на кладбище поедем, можно мне какую-нибудь рубаху из дезертирских надеть, а то моя больно ветхая, а там люди будут…

— Люди? Ну, надевай.

— А можно мне ту, кожаную. Ту, в которой дезертир был убит. Тот, чьи сапоги я ношу.

— Кожаную? Зачем тебе кожаная? Это рубаху под кольчугу надевают.

— Значит нельзя?

— Ты знаешь, сколько такая стоит?

— Красивая она, наверное, талер.

— Да, талер она и стоит, если брать у маркитантки. А если у мастера, то и все два.

— Ну, ясно, — вздохнул Еган.

— Ты объясни, зачем она тебе?

— Ну, пояс у меня есть, от отца остался. И кинжал в ножнах. Я бы эту рубаху надел с поясом, и кинжалом, и сапогами, красиво было бы.

— Эта рубаха для войны, а не для красоты.

— Ну, понятно.

— Я собирался платить тебе крейцер в день. Ты за эту рубаху сто дней работать будешь?

— Я согласен, — сразу оживился Еган.

— Ну и дурак, — сухо сказал Волков. — Да и не собираюсь я сидеть в вашей дыре три месяца.

— Ну, понятно, — опять вздохнул Еган.

— Ладно, бери, но имей ввиду, денег я тебе платить больше не буду, пока рубаху не отработаешь.

— Я согласен, господин.

— Болван.

На кладбище было много народа… Бродяги, поденщики, мужики из обоих деревень, с хуторов, бабы, дети. Хоронили не кого-нибудь, а коннетабля барона и его людей. Волков и Еган остановились чуть поодаль, слезли с коней.

— Барона видишь? — спросил солдат.

— Не видать. Нету его. Фрау Анну вижу, попа нашего и его служек, сержанта вижу, управляющего вижу. Ни барона, ни баронессы нету. Да и гробов не видно, видать, схоронили уже.

— Фрау Анна это вон та, в черном, что у бочек за столом?

— Ага, она. Старая, а выглядит как молодая. Видишь, угощения сама раздает людям, не брезгует.

Высокая, стройная женщина в черном платье забирала у слуг куски сыра, колбасы и хлеба, и сама отдавала их людям, собравшимся на похороны. Люди брали, кланялись, шли к столам пить дармовое пиво. Бабам и детям давали пряник. Народ терпеливо ждал очереди. Священник был тут же, и он что-то втолковывал жующим людям.

Волков отдал повод коня Егану.

— Жди здесь.

— Господин, вы мне тоже колбасы возьмите, — сказал тот.

Волков взглянул на него неодобрительно и ничего не ответил. Растолкав людей, он подошел к фрау Анне, дождался момента, когда она заметит его, поклонился. Женщина, заметив его, перестала раздавать еду и подошла к нему.

— Здравствуйте, вы, видимо, тот рыцарь, который сражался с моим мальчиком с дезертирами.

— Да, мадам. Но я не рыцарь, — Волков разглядел ее. Он не дал бы ей сорока, и для своих лет она очень хорошо выглядела. Даже отсутствие одного из нижних зубов ее не портило. Солдат не сомневался, что в молодости она была красавицей. Не удивительно, что граф, имел с ней общих детей.

— Надеюсь, — ее голос дрогнул, до сих пор она была спокойна и холодна, а тут вдруг послышались слезы, — надеюсь, он вел себя достойно.

— Безукоризненно, мадам.

— Я воспитывала его рыцарем.

— Вам это удалось.

— Вы… — она замолчала, и посмотрела солдату в глаза, — вы не могли помочь ему в бою?

— Нет, мадам. От арбалетного болта нет защиты. Если выстрел точный, это либо рана, либо смерть. Ему не повезло.

— Вы отомстили за него? — она всхлипнула.

— Да, мадам. Я убил арбалетчика. Я убил их всех.

— Мне очень приятно, — она говорила сквозь слезы, — мне очень приятно, что такой воин, как вы, так высоко оценил моего мальчика.

Волков достал из кошеля черную от старости большую и тяжелую имперскую марку. Протянул ее женщине.

— Что это? — спросила та.

— Это он дал мне перед боем за то, что бы я помог ему. Хочу вернуть ее вам.

— О чем вы? — она даже отшатнулась.

— Я зря взял эти деньги.

— Если вы не рыцарь, то вы солдат, а это ваше сольдо. Если мой мальчик дал вам эти деньги, и они помогли избавить деревню от дезертиров, значит, мой мальчик поступил верно. Спрячьте деньги. Как вас зовут?

— Яро Фолькоф, — ответил Волков, пряча марку.

— Так вот, господин Фолькоф, мой мальчик правильно сделал, что нанял вас, а вы правильно сделали, что перебили этих бешеных собак. Я горда своим мальчиком.

— Для меня было честью сражаться с ним рядом, — Волков поклонился. — До свидания, фрау Анна.

— Господин Фолькоф.

— Да, фрау Анна?

— Мой дом рядом с аббатством. Знаете, где это?

— Знаю. Я езжу к монахам лечить раны. Я видел ваш дом.

— Заезжайте, я буду рада вас видеть.

Волков низко поклонился.

Они заехали к кузнецу, тот восхищался, осматривая арбалет, и обещал сделать к нему десять болтов.

— Господи, что ж за люди его сделали? Что за мастера? Видно не люди, а боги!

— Ты бы не богохульствовал, кузнец, при незнакомых людях, — беззлобно заметил Волков. — Бог у нас один, а арбалет сделали люди.