Дальше он уже не колебался. Кавалер принял решения, когда разглядывал пушки: он не собирался уходить отсюда, оставив пушки чертовым еретикам. Пушки были нужны ему самому.

И его тут же покинули остатки всяких дурных мыслей, он уже знал, что делать.

— Зови сюда всех, — приказал он солдату, что таскал за ним лампу. — Да скажи, чтобы тихо все было, скажи, что еретики за стенкой.

Пока из лаза в полу, стараясь не шуметь, вылезали люди Пруффа, и сам Пруфф он ходил у орудий, трогал бронзовые и чугунные стволы, размышлял, волновался, немало обдумывая план. Вскоре Пруфф и Роха подошли к нему, они явно хотели знать, что он задумал. И он сказал:

— Это городской арсенал, а за дверью еретики, мы не можем этим нечестивым оставить столько оружия и пушек.

— Тут есть пушки? — обрадованно спросил капитан Пруфф.

— Две полукартауны, и два старых нотшланга.

— Это прекрасно! — произнес Пруфф. — Надо их отсмотреть.

— Вы имели дело с пушками? — спросил кавалер.

— Я же вам говорил, я почти два года, два года просидел в осадах, я имел честь защищать стены Ланна и других городов, — говорил капитан с пафосом и гордостью, — и целыми днями стрелял из пушек, и люди мои, половина, это пушкари.

— Вот и прекрасно, — сказал Волков. — Значит все у нас получится.

— А что у нас должно получиться? — поинтересовался Роха.

— Мы разобьем еретиков и заберем себе все из арсенала, — отвечал кавалер, глядя, как наполняется людьми здание арсенала.

Солдаты с факелами ходили вдоль рядов с доспехами и оружием тихо переговаривались, даже брали что-то поглядеть, но было видно, что они не рассчитывают на то, что им, что-то из этого может достаться.

— Пруфф, скажите своим людям, чтобы брали себе все что приглянется, — произнес кавалер. — Пусть наденут добрые доспехи, пусть берут все арбалеты и алебарды, и заряжают аркебузы, скажите, что это все они оставят себе, — кавалер не собирался мелочиться, — но за это нам придется повоевать.

— А пушки? — спросил капитан.

— Пушки и все остальное — мое, — закончил разговор Волков.

— Будем драться? Ты хоть знаешь, сколько еретиков? — спросил Роха. Он тоже волновался.

— У них два повара, один для господ, один солдатский.

— Значит, может быть, их сотня, — предположил Роха.

— Если их сотня, закроем дверь и будем уходить через лаз. А если меньше, заманим их сюда, как станут в дверях, ударим с десяти шагов арбалетами и аркебузами, у нас их много. Если повезет и они замнутся — стрельнем два раза, и в пойдем в железо.

— Если они встанут в дверях, я убью их всех картечью, — сказал Пруфф, — и арбалеты не понадобятся. Если, конечно, есть картечь. Если нет, и ядра подойдут. Но с ядрами будет сложнее.

— Картечь есть, — сказал кавалер, — я в одной из бочек видел.

— Прекрасно, — сказал капитан, — заманите их сюда к дверям, и пусть они встанут покучнее, а я все сделаю.

Когда Волков прощался с сослуживцами, получал выходные деньги, собирал вещи и седлал коня, помимо легкой грусти, его не покидало чувство облегчения. Казалось, он избавлялся отчего-то тяжелого, что многие, многие годы камнем лежало на сердце. Только покинув казармы, только уйдя из гвардии навсегда, он неожиданно понял, что его тяготило. Сидя на дорогом коне и не оборачиваясь назад, он уезжал в новую жизнь и надеялся, что больше никогда не испытает этот отвратного, изматывающего чувства, чувства томительного ожидания сигнала к атаке. А теперь глядя, как, стараясь не шуметь, люди капитана Пруффа весело, под светом многих факелов, разбирают доспехи, надевают их и откровенно радуются, после того как кавалер пообещал им, что доспехи останутся у них после возвращения. Теперь, глядя на них, он снова ощущал мерзкое покалывание в кончиках пальцев, как в молодости перед первыми сражениями, когда он только начинал осваивать ремесло солдата. Да, он снова чувствовал то, чего чувствовать не хотел. Выматывающее душу ожидание сигнала. Только с той разницей, что сигнал к атаке, сегодня придется отдавать ему самому. Солдаты надевали латы тихо, разговоры велись вполголоса. Не гремели, помогали друг другу. И Роха рядился в латы, и Хилли-Вилли. Даже отец Семион нацепил кирасу, надел шлем, правда, без подшлемника, нашел маленький кавалерийский щит, и взял в руки шестопер. Стоял, размахивал им, приноровляясь. Шестопер — оружие, которое требовало опыта. Да еще и короткое, драться таким без перчаток и наручей дело гиблое. У попа явно такого опыта не было, а перчатки и наручи ему не достались. Волков встал, подошел к нему, без разговоров отобрал у него шестопер, нашел в бочке с оружием крепкий клевец на длинной рукояти, вручил попу и сказал:

— Вперед не лезь, раненых добивай, или наших раненых не давай добить. Держись во втором ряду с арбалетчиками.

— Как пожелаете, кавалер, — ответил отец Семион.

— Эй, — продолжил Волков, — разбирайте арбалеты, аркебузиры, заряжайте аркебузы.

Солдаты стали разбирать оружие, арбалетов оказалось девять штук, аркебуз четыре штуки. На десяти шагах было чем встретить самого крепко вооруженного врага. А еще был мушкет. А ведь еще были и пушки!

— Порох — дрянь, — доложил капитан, доставая для наглядности порох из бочки, осветил его лампой и показал его кавалеру, — но сухой, для войны на дистанции не пригоден, но тут на двадцати, тридцати, даже на ста шагах сработает. Я велел класть полтора совка. Бахнет, так бахнет.

— Смотрите, чтоб не разорвало пушки.

— Не волнуйтесь кавалер, эту бронзу не разорвет даже три совка такого пороха. А в старую чугунину я положу столько, сколько положено для двадцати фунтов. И картечь туда класть не буду, в кулеврины положу по два ядра, на пол-совка пороха, так будет надежнее. Просто нужно, чтобы враг подошел поближе.

— Надеюсь, что они встанут в воротах, — сказал кавалер.

— Лучше и быть не могло бы.

Люди капитана умели обращаться с пушками, это было видно сразу. Это и чуть успокаивало. Да, у него были пушки с картечью, страшное оружие в ближнем бою. У него было много арбалетов и аркебуз, но он все еще не знал, сколько солдат у врага.

Да и Пруфф вдруг стал делать непонятные вещи, легкие кулеврины он поставил прямо напротив входа, а тяжелые полукартауны покатил в углы.

— Что вы делаете? — спросил Волков чуть раздраженно. — Ставьте пушки перед воротами, а не в углы.

— Кавалер, я не учу вас строить солдат в ряды, и вы не учите меня управляться с пушками, — заносчиво отвечал капитан Пруфф.

— Не учить?

— Не учите. Хоть ядром, хоть картечью, всегда лучше бить не во фронт, а с угла во фланг. Больше побьешь. Вы же были в осадах, должны знать.

— Я в осадах был с мечом и арбалетом. Я не пушкарь.

— А я пушкарь, вот если они, как увидят пушки, и станут за углы, как вы их будете доставать? — продолжал капитан. — Попрячутся, вот тут мы их картечью с обоих углов и возьмем.

Волков понял, что Пруфф знает, что делает, и больше к нему с советами не лез.

А капитан тем временем спрятал кулеврины под рогожу, а за ними легли канониры, а полукартауны поставил в дальние, темные углы арсенала. И сказал:

— Ну, мы готовы.

Все солдаты смотрели на кавалера, ждали его решения. Волков оглядел всех, он видел их взгляды, он чувствовал, что они в него верят. И он заговорил:

— Арбалетчики и стрелки, бьете только по моей команде. Канониры, вам команду даст капитан. Те, кто с железом, если враг все-таки войдет сюда, встаете ко мне в линию под левую руку, всем взять алебарды, нам нужно дать время стрелкам перезарядиться. Хилли-Вилли, бьете только офицера, если его не видно — знаменосца или сержанта. Скарафаджо, ты как, сможешь на своей деревяшке подрезать караульного, когда он войдет?

— Ну, попытаюсь, — сказал Роха, постучав своей деревяшкой по камням пола. — Думаю, что справлюсь.

— Нет, пытаться нельзя, нам нужно будет ранить двоих караульных, что стоят снаружи, когда они сюда войдут. Ранить наверняка, есть доброволец?