И теперь солдат стоял в архиепископа, в огромном зале среди других посетителей, ждал, пока его позовут к огромному столу за которым восседал монах с бритой макушкой. Канцлер его Высокопреосвященства приор брат Родерик.

Два монаха и один мирянин все время подсовывали ему какие-то бумаги, что-то он проглядывал, что-то небрежно отбрасывал, а что-то бережно складывал в стопку рядом.

Еще один монах стоял перед посетителями за пюпитром, он давал добро на проход в центр зала к приору и принимал у них бумаги.

Солдат уже представился ему и сказал, что у него письмо от епископа Вильбурга к архиепископу. Но это не произвело на монаха ожидаемого действия. Монах меланхолично забрал у солдата письмо и отнес его на стол приора.

Когда у того дойдут руки до письма епископа, Волков мог только догадываться. И он пытал монаха, но тот высокомерно отвечал:

— Когда на то будет воля Божья.

И теперь солдат, стоял среди других посетителей и, слушая прекрасный хор, что пел в соседнем зале, ждал своей очереди. Меньше всего ему хотелось ждать. Он боялся, что все будет не так легко и быстро, как обещал ему епископ Вильбурга, что это ожидание может затянуться. Он представил, что ждать придется несколько дней, и в каждый из этих дней его будет обирать вор-трактирщик. Он морщился как от боли. Даже думать о таких тратах для него было пыткой.

А ведь еще ему нужно было искать добрых людей для дела. Это опять займет, какое то время. А искать их до того как он уладит все вопросы с архиепископом он не собирался. Это уж точно. Больше его не проведут.

И тут вдруг его позвали:

— Ты гонец от епископа Вильбурга? — тихо спросил монах у пюпитра.

Тут вообще все говорили тихо.

— Я не гонец, — отвечал солдат. — Но письмо привез я.

— Пройди к столу приора, — сказал монах и уткнулся в бумаги.

Волков подошел к столу, остановился в пяти шагах, поклонился.

Глаза брата Родерика были серы, водянисты. Он смотрел сквозь солдата, и говорил как будто не ему:

— Письмо, что ты привез, будет передано архиепископу, — говорил почти неслышно он, — коли нужен будет ответ, зайди через две недели.

— Епископ Вильбурга говорил, что решение будет принято быстро, — Волков чуть не подпрыгнул после слов приора о двух неделях!

Брат Родерик продолжал смотреть сквозь него. Весь его вид и символ веры из дерева на веревке и потертое одеяние, и оловянное кольцо с молитвой говорили о безмерном смирении. Да вот только прическа волосок к волоску, чистые ухоженные ногти и дорогие сафьяновые туфли, что виднелись из-под стола, выдавали его.

— Это и есть быстрое решение, сын мой, ступай, приходи через две недели, — продолжил приор.

Солдат был вне себя, он чувствовал, что опять все уходит из рук. Или откладывается надолго. Он повернулся и пошел к выходу. А монах, что стоял за пюпитром остановил его.

— Сообщи имя свое, сын мой.

— Зачем тебе имя мое, отец мой? — вызывающе громко и непочтительно спросил Волков.

— Таков порядок, в книгу сию я записываю всех, кто был на приеме у канцлера.

— Мое имя Яро Фолькоф. Я привез письмо от епископа Вильбурга, — все еще раздраженно и громко говорил солдат.

Монах заскрипел пером, уткнувшись в огромную книгу.

А канцлер брат Родерик, с неодобрением наблюдавший за устроившим шум солдафоном, жестом остановил монаха, читавшего ему что-то, и чуть повысив голос произнес:

— Пройди сюда, сын мой.

Поманил солдата к себе.

Все присутствующие с интересом ждали, что произойдет.

Волков подошел, не зная, что и ожидать, возможно, выговора за неподобающее поведение, но приор спросил его:

— Ты Яро Фолькоф, что служил коннетаблем, где то в Ребенрее?

— Да, господин, в Рютте, — ответил солдат.

— Монсеньор, — зашипел монах, стоявший за креслом у канцлера.

— Да монсеньор, — повторил солдат.

Водянистые глаза канцлера, теперь смотрели с интересом, с прищуром. Он пальцем сделал знак, мирянин, стоявший рядом, сразу достал из кипы нужное письмо, письмо от епископа Вильбурга. Сломал печать и передал его брату Родерику. Тот кинул один лишь взгляд. Один миг! И отложил письмо так, чтобы никто не мог прочесть его. Ломаным сургучом вверх. Любопытство висело в воздухе, все присутствующие хотели знать, что за человек стоит перед канцлером. А канцлер молчал, разглядывая солдата. А солдат думал: «Неужели он прочел письмо за одно мгновение?»

Судя по всему, приор прочел письмо, он, наконец, заговорил:

— Сижу и гадаю я, какой же подвиг ты, сын мой, должен был совершить во сияние Матери Церкви нашей, чтобы архиепископ тебя так наградил?

Волков молчал, думал, что ответить, а канцлер продолжал:

— Все, что мы о тебе слышали, похвалы достойно, но что ты пообещал добродетельному епископу Вильбургскому, что он нижайше просит, со всей возможной поспешностью, о большой милости для тебя?

— О том распространяться я не уполномочен, да и не я ему пообещал, а он меня просил об одолжении, — отвечал солдат не то чтобы дерзко, но со знанием себе цены.

— Конечно, — кивнул понимающе брат Родерик, — как же по-другому, зная нашего наиблаженнейшего из всех епископов, боюсь даже придумать, что за подвиг он затеял. Во славу Церкви разумеется?

— Во славу, во славу, — подтвердил солдат.

— Неужто подвиг так велик, что требует награды вперед?

— Боюсь, что так монсеньор, ибо после подвига награда мне может и не понадобиться и вовсе. А с наградой мне будет легче идти на подвиг.

— Вот как? — канцлер помолчал. — Что ж, не посмею я задержать письмо брата архиепископа нашего, сегодня же сообщу о тебе его высокопреосвященству. Будь здесь завтра. С утра.

Приор протянул солдату руку, через стол, не вставая, чтоб тот не очень-то гордился. чтоб знал свое место. И солдат гремя мечом, полез чуть ли не на стол, чтобы дотянуться губами до оловянного перстня на надушенной руке.

На том прием был сразу закончен, монахи просили посетителей к выходу, и расстроенные посетители покинули залу. После и сами монахи с мирянином ушли, и пришел другой монах, худой и невысокий. Он безмолвно стоял, и ждал, пока приор размышлял, а приор надумал и заговорил:

— Человека сего доброго запомнил?

— Солдат, Яро Фолькоф, о коем нам писал аббат Деррингхофского монастыря.

— Да, он.

— Запомнил, монсеньор.

— Пусть за ним приглядят.

— Уже распорядился, монсеньор.

— И еще к ужину пусть придет Анхелика.

— Фрау Анхелика просила передать, что не дни свиданий ныне у нее.

— Ну, тогда найди кого-нибудь, только не из местных.

— Будет исполнено, монсеньор.

— И не из блудных. Из крестьянок пусть будет, и чтоб не жирная была.

— Жирных крестьянок ныне не много, монсеньор.

До ужина было еще много времени, но Роха уже ошивался у трактира, внутрь не шел, трактирщик его бы выпер вон. Сидел на бочке рядом, выставив на улицу свою деревянную ногу. Грелся на солнце.

Они зашли в трактир, теперь трактирщик даже не морщился, принимая заказ. На Роху смотрел со лживой ласковостью.

— Ишь, подлец, брезгует, — скалился Скарафаджо, усаживаясь на лавку.

— Ты постирал бы одежду, может тебя, и не гнали бы, — заметил Волков, настроение у него было хорошее после аудиенции у канцлера.

— Ладно-ладно постираю, велю старухе своей, — обещал Роха, и предупредил, — я закажу пиво, только денег у меня нет.

— Заказывай все, что хочешь, — сказал солдат.

— Все? И свинину? Окорок? Сто лет не ел окорока, — не верил Скарафаджо.

— Окорок ему, и сыр, хороший сыр давай, и колбасу кровяную.

— Ту, в которой чеснока побольше, — уточнил Роха.

— И бобы с тушеной говядиной. И пива два кувшина, — заказал Волков.

— Неужто все сожрем? — веселился, тряся бородой Скарафаджо.

— Ты думаешь, мне некого кормить кроме тебя? — спросил Солдат.

— Помню-помню, у тебя и семья и холопы.

— Семьи у меня нет.

— А девка та красивая, значит, твоя… — догадывался Скарафаджо.