Коннетабль Рютте поклонился и поехал в замок.

Все рухнуло. Волков это отчетливо понимал, барон никогда не выдаст свою дочь, какой бы она не была, какая бы молва за ней не ходила, за простолюдина. Да и сама Ядвига скорее с башни прыгнет, чем согласится на неравный брак. А значит, ни жены, ни приданого нет. А значит, прощай феод, мужики, дом на холме, луга и конюшня. Как он умудрился за столь короткое время разозлить двух главных сеньоров на всем верхнем правобережье? Двух герцогов, двух курфюрстов. Да уж, умудрился. Но, честно говоря, виноватым он себя не считал. И в первом случае с поединком, и во втором случае с трактиром. Он поступал честно, открыто и справедливо. И дуэлянт курфюрста Ребенрее, и сопляк из рода ростовщиков, банкиров Ренбау — оба получили того, что заслужили. Но сути это не меняло. Все рухнуло. Если бы не письмо к епископу и вексель, что лежал у него в кошельке, который оставил ему купец, да еще золото, что обещал ему барон, то хоть ложись и помирай. Теперь же он с чистой совестью мог потребовать золото у барона, так как свою часть сделки он выполнил. А прекрасная госпожа Ядвига… Ну, что ж, так навсегда и останется его мечтой. Если, конечно, не взять ее под мышку и не увести к епископу. Такая мысль то и дело посещала голову Волкова. А Еган не болтал, как обычно, ехал молча, видя, что господин черней тучи.

Так и ехали, молчали. И только когда подъезжали к Малой Рютте, солдат произнес первую фразу за всю дорогу:

— Приедем в замок — собирай вещи, запрягай телегу. Мы уезжаем.

Еган хотел было спросить: «Что, опять уезжаем?», но у него хватило ума промолчать и задать другой вопрос:

— Далеко? Корм коням брать?

— Едем в Шреенбург. Два дня пути.

— Значит, далеко, — сказал слуга.

Солдат молчал, ничего не хотел говорить, он чувствовал, что Еган его жалеет, и это было особенно неприятно. Герою и победителю вурдалака чужая жалость не к лицу. Не хотел он ничего отвечать, и видеть никого не хотел. Особенно не хотел видеть госпожу Хедвигу. Еще недавно он с важным видом стоял в ее покоях и рассказывал о скорой свадьбе. Напыщенный дурак, которого поставили на место, безродный выскочка, возомнивший о себе, как он теперь мог с ней даже взглядом встретится! Да и барона тоже он не хотел бы видеть. Получилось, что барон не смог выполнить свои обязательства. И Волкову не нужны были объяснения и упреки барона, что солдат, мол, сам во всем виноват. И всех людей, что жили в замке с их верой в него и их сочувствием. Он обошелся бы без всего этого. Сегодня он ничего не чувствовал кроме позора, а позору не нужны свидетели. Солдат надеялся, что просто заберет семь цехинов у барона и, не прощаясь ни с кем, покинет замок.

Но, как и всегда, с тех пор как он приехал в Рютте, все пошло совсем не так.

Как только он въехал в замок, к нему подбежал стражник с ворот и быстро сказал:

— Господин, дочь барона сбежала. Барон с сержантом поехали ловить, за вами собирались посылать, да видно забыли.

— Сбежала? — удивился солдат. — Когда?

— Утром на заре. Велела седлать свою лошадь, ей оседлали, и она выехала со двора, а за стеной ее ждал какой-то человек верхом.

Коннетабль сидел, какое то время молча смотрел на стражника, а потом вдруг заулыбался:

— Вот хитрая дрянь.

Он вспомнил свою последнюю встречу с госпожой Хедвигой. Вспомнил их разговор и удивился тому, как искусно она притворялась. Она уже тогда решила бежать, но вела разговоры об отдельной спальне. О Боже, какой же она была хитрой!

Делала вид, что готова к замужеству, а сама, наверное, уже планировала побег. Хитрая, хитрая тварь, ничего кроме плети не заслуживающая. Волков сжал плеть так, что костяшки пальцев побелели. Наверное, смеялась над ним про себя, и тут же говорила с ним о его хромоте и замужестве и отдельных покоях. Солдата колотило. Единственное что его немного успокаивало, так это то, что эта распутная женщина сбежала, окончательно опозорив себя, вместо того, что бы досидеть в своей башне и с радостью узнать, что Волкову отказано в рыцарском достоинстве. Да это его позабавило, чуть приподняв настроение.

— Эта распутная перехитрила сама себя, — он даже засмеялся. — И черт с ней.

— Верно, говорите, господин, на кой ляд она нам сдалась такая, — добавил Еган.

Это он сделал зря.

— Прикуси язык, олух, — сквозь зубы зашипел солдат, — иначе… — он показал слуге кулак.

Он снова попал в объятья ярости. Спрыгнув с коня, пошел в свою башню, и по стене оттуда в покои сбежавшей госпожи. Дверь была не закрыта, он вошел и с удивлением нашел там служанку госпожи Франческу. Волков был уверен, что госпожа не могла уехать без своей верной служанки, а оказалось, что могла. Второй раз за день солдат чуть-чуть порадовался. Служанка сидела у окна перед кучей платьев и другой женской одежды, она была простоволоса и растрепана, лицо ее распухло от слез, служанка тихо выла, прижимая к лицу нижнюю рубаху своей госпожи. Она бросила на вошедшего короткий взгляд, и продолжила выть. Солдат подошел к ней, крепко взял за волосы и заглянул в лицо и спросил:

— Что, кинула тебя твоя госпожа?

— Это все из-за тебя, — заорала Франческа и попыталась встать.

Но солдат крепко держал ее волосы в кулаке:

— Не взяла тебя значит, больше тебе не целовать ее ног.

— Что б ты сдох, — визжала служанка, — это ты во всем виноват, ты.

Она снова и снова пыталась встать, но он опять не давал ей этого сделать. Она попыталась даже бить его по ноге, по-бабьи, не больно даже. Тогда он просто швырнул ее в кучу тряпок и пошел прочь.

— Ответишь, за все ответишь, — неслось ему в спину.

Он вдруг обернулся и негромко заговорил, но говорил он так, что служанка сразу затихла, словно подавилась криком своим.

— Молчи лучше, — говорил солдат, — с огнем играешь, я о тебе не забыл, я знаю, что ты о вурдалаке знала! Знала и молчала пока он тут людей жрал! Вот велю на дыбу тебя отволочь, а госпожи то твоей нет больше, кто тебя из подвала вызволять будет? — он помолчал. — Она ведь со вторым кровососом уехала? С ла Реньи? Ушел значит от меня людоед? Где ж он прятался, неужто в одной могиле с сыночком барона? Надо было проверить ее мне. Не додумался сразу.

Франческа с ужасом смотрела на солдата и молчала, продолжая прижимать к лицу рубаху госпожи. А солдат вдруг понял что прав, что угадал все и тут же почувствовал облегчение. Гора с плеч, да и только. Он вдруг понял, что не было в этой Богом забытой дыре у него ничего. Ничего! Ни невесты, ни земли, ни синьоров. Он мог уже сегодня собраться и уехать отсюда. Уехать и быть счастливым. От этой мысли ему стало спокойно на душе, и он произнес:

— Сжечь бы тебя надобно, тварь, да недосуг мне. Катись куда хочешь.

Волков шел вниз по лестнице и был уже почти спокоен. Он собирался сесть в донжоне за большой стол, взять пиво и ждать, пока не приедет барон. Затем забрать у него деньги и уехать, ловить госпожу он уж точно не собирался. Единственное, кончено, он бы хотел прихватить ла Реньи, но, скорее всего, ла Реньи был также опасен, как и сынок барона, поэтому встречаться с ним у солдата никакого желания не было как не было и болтов с серебряным наконечником, но в этот день его планы рушились один за другим. Едва перед ним была поставлена большая кружка пива, как в донжон вошел стражник с мальчишкой и сказал:

— Господин, это к вам.

Волков видел мальчишку раньше, но припомнить не мог.

— Кто таков? — спросил он.

— Я Яков, сын хозяина мельницы. Вы были у нас и сестру мою из подвала ведьма достали.

— Ах, да, я помню тебя.

— На мельницу приехал человек, говорит, что поутру на него напал огромный желтый мужик, упырь, наверное.

— Что? — коннетабль опешил, ведь это все меняло. Он отставил кружку. — Где?

— Говорит, что на дороге у старого кладбища. Говорит, ехал, мол, вдоль болота и из него желтый великан с огромным пузом, а конь стал прыгать, понес. Едва, говорит, не упал.