Князь Александр снова задумался. Наконец молвил:

— Пожалуй, опять ты прав, боярин. Поезжай. Коли татары с честными намерениями, то Бог нам в помощь. Поговори с этим басурманом, может, какой толк и выйдет.

Семён Андреевич взял с собой десяток дружинников и поскакал в направлении татарского лагеря. Князь же с дружиной снялся с места и ушёл обратно в Дубок.

Харалдай, выехав навстречу русскому отряду, сразу же заметил подвох.

— А что, Александр испугался? — усмехнулся он.

— А ты его знаешь? — удивился боярин. — Может, я Александр?

— Не знаю, — покачал головой Харалдай. — Но слышал, что он не так стар годами, как стоящий передо мной уважаемый воевода. Ведь воевода ты и боярин?

— Да, — смутился Семён Андреевич. — Но не будет же князь по каждому пустяку бегать сам. Вот он и поручил мне вести с тобой, тысячник, переговоры. Я ясно изъясняюсь?

— Вполне, — кивнул Харалдай. — С тысячником, значит, князь говорить не желает. Может, ему темника подавай или самого Великого хана?

— Может быть, — не моргнул глазом боярин. — Однако будет у нас разговор или нет? Если будет, всё, что ты, командир татарского воинства, сейчас скажешь, я господину нашему постараюсь передать слово в слово.

— Ладно, — согласился Харалдай. — Слушай. Ничтожный князь Олег Воргольский меня предал, и я хочу предложить князю Александру совместными усилиями покончить с этим злодеем.

— А потом предложишь кому-нибудь покончить и с князем Александром? — пристально посмотрел на тысячника боярин.

— Нет, воевода, ты неверно обо мне думаешь.

— А как я должен думать? — повысил голос боярин. — Я долгую жизнь прожил и насмотрелся досыта на вашего брата-татарина. Хотя, не скрою, ты от них отличаешься. Иль ты не татарин?.. Кстати, где это научился так по-русски болтать?

— Ну, то история длинная. Если договоримся, я её расскажу. А пока ответь прямо, без обиняков: принимаешь моё предложение? Коли нет — скрестим оружие, и пусть оно нас рассудит!

— Да погоди, не кипятись! — стал успокаивать горячего тысячника боярин. — Вот ты хочешь, чтоб я те на слово верил. А почему я должон верить? Докажи, что Олег Воргольский предал тебя! И между прочим, ты уже проявил коварство, взяв в плен наших отроков, а ещё раньше предав лютой смерти рудокопов. Чем они-то вам навредили? Нечего сказать?

— Ну почему же? — пожал плечами Харалдай. — Трое полонянников живы и здоровы, хотя идёт война и они, как я понимаю, к нам ехали не лук чистить, а опять заманить в ловушку. Мы только убитыми потеряли триста человек, не считая раненых, и мне доложили, что один из этих троих и завёл нас в засаду. Я могу с него содрать шкуру, зажарить на костре, как барана, но пока этого не сделал по той причине, что хочу договориться по-доброму. Хотя это и рискованно для меня: не знаю, одобрит ли мои действия Великий хан. Теперь о рудокопах. Да, они замучены в нашем лагере, но кем? Вашим русским князем Олегом Воргольским. За это бессмысленное зверство я ударил его, и он сбежал. И по его вине мы попали в засаду. Он трус и подлец!

— Опять только слова, тысячник! — воскликнул Семён Андреевич. — Чем ты докажешь, что Олег сбежал?

— Чем? А я допущу вас в лагерь. Смотрите везде, и если найдёте князя, я — лжец. Если нет, то доложите о том своему князю, и завтра я буду ждать его на этом же месте для окончательного разговора.

— Ну ладно... Хотя спрятать, конечно, и князя можно так, что ни один пёс не сыщет!

— Где можно? — раздражённо дёрнул щекой Харалдай. — Он что, иголка? Лагерь — как на ладони. В юртах и шатрах вы найдёте своих полонянников, которых я намерен вместе с вами отправить домой, и шестерых холопов князя Воргольского, которых я тоже хочу отпустить. Можете сами спросить их, где Олег.

— Та-а-ак, ладно... Силай! — позвал боярин дружинника.

— Слушаю, Семён Андреевич, — подъехал Силай.

— Возьми Пантелеймона и Кирилла — они воргольские — и поищите в стане князя Олега. Да, и поспрашивайте пленных ворголят, где их князь.

— Ну? Договорились? — усмехнулся Харалдай.

— Договорились.

— Вот и ладно. — И — по-татарски: — Тургэн, проводи этих урусутов в наш лагерь, пускай ищут свою иголку в стогу сена.

Тургэн что-то ответил тысячнику, махнул рукой Силаю и, поднимая за собой снежную пыль, пустил коня в галоп.

— А ты и впрямь не похож на своих собратьев, — посмотрел в глаза собеседнику Семён Андреевич.

Харалдай улыбнулся:

— Мне двадцать пять лет, двадцать из которых я прожил на Руси. Мой отец баскачил во Владимире, и я хоть и смутно, но помню Александра Невского, этого действительно великого человека. Я жил среди русов, я играл с русскими детьми, я знаю Русь и её многострадальный народ. И мне искренне жаль этот великий народ...

— Ты говоришь, что любишь русский народ, а сам идёшь на него войною! Жечь города, отнимать добро, свободу и жизнь людей!

Харалдай помрачнел:

— Я воин и иду на Русь не самовольно, а по приказу своего повелителя, хана Золотой Орды. И кстати, не сам иду, ваш, русский князь Олег Воргольский ведёт меня. И в коварстве ты, боярин, зря всех татар огулом обвиняешь. Иные русские по подлости намного превзойдут любого татарина. И у тебя, боярин, нет доказательств нашего особого коварства.

Семён Андреевич вспыхнул.

— Да вы едва ступили на чужую землю и сразу показали такую жестокость, которой ранее свет не видывал, против своих же, степняков-половцев.

— Ты это о чём?

— А о том, что когда в 6732 году от сотворения мира Чингисхановы воеводы Субедей и Джэбэ вышли из Персии на Кавказ, то встретили упорное сопротивление объединённых войск алан и половцев и не могли их победить. Тогда татары подкупили половцев, и те ушли. Субедей же разбил алан, а потом, нарушив договор, разгромил и половцев, забрав у них даже сверх того, что им было заплачено за измену аланам.

— И в чём Субедей-бахадур был не прав?

— Он нарушил договор.

— А половцы не нарушили свой договор с аланами, предав за жёлтые побрякушки своих союзников, точно так же, как Иуда предал Христа за тридцать серебреников? Как сейчас предаёт и вас и нас Олег Воргольский! Как ранее предал своих соплеменников князь Глеб Рязанский. Поверь, я с болью в сердце говорю об этом. И ответь мне, русский боярин, какой участи заслуживает предатель? Только смерти! Так что Субедей-бахадур был тысячу раз прав. И не стоит тебе меня опасаться, тем более что я — христианин.

— Христианин?.. — открыл рот Семён Андреевич. — Православный?

— Нет, не православный, а несторианин из племени кераитов[4], одной из ветвей монгольского народа, — пояснил Харалдай. — У меня в отряде есть ещё найманы, онгуты — почти все христиане-несториане, и к православным мы относимся хоть и без особой любви, но с уважением. Смотри! — Харалдай обнажил свою грудь и показал Семёну Андреевичу нательный крестик. И добавил: — В моём войске есть ещё и магометане, и монголы-язычники, однако их меньшинство. Когда я жил на Руси, то любил посещать русские храмы и даже хотел окреститься в православие, но отец не позволил и отправил в Орду. А в Орде много несториан, и я принял их веру. Но в Орде сейчас засилье басурманских проповедников. После гибели сына Бату-хана, несторианина Сартака, все последующие ханы, начиная с Беркая, склонялись к магометанству. Христиан стали преследовать, а для Руси это опасно... — Вздохнул: — Да и для Орды тоже.

— Да-а-а... — протянул боярин. — Озадачил ты меня, тысячник... Однако холодно. Тяжело на морозе стоять. Когда ж они возвратятся? А, вон они! Ну что? — обратился Семён Андреевич к Ломову.

— Князя Олега мы не нашли, — стал рассказывать Евтей. — Есть там шесть человек из Воргола. С ними говорили Пантелеймон с Кириллом, и воргольцы утверждают, что Олег сбежал ещё до боя. Видели мы и Демьяна с остальными. Все живы-здоровы. И ещё. Воргольские полонянники говорят, что наших рудокопов действительно извёл Олег. Он у них допытывался о местонахождении князя Александра, но те ничего не сказали и были замучены до смерти его палачом.