— Сгорела... — потупился Пыряй.

— Как?!

— В избе сгорела, — стал пояснять Пыряй. — Она в избе изнутри запёрлась, а татарин окно разбил, чтоб залезть, а Милка его ножом... Тогда другие избу подожгли, и там твоя Милка сгорела, только пепел остался...

Конь завыл и схватился за голову. Его никто не трогал — горе дело такое, пусть сам успокоится. Наконец он уставился на Пыряя и хрипло спросил:

— Братья где?

— Соловья убили, а Вепря в полон увели.

— Атаман! — рыкнул Конь. — Татар надо догнать и брата отбить!

— А давно они ушли? — спросил Порфирий у Пыряя.

Тот залился слезами:

— Не помню...

— Ну, сколь ночей назад?

— Не помню, всё было как в тумане... Бревном меня придавило, только ноне очухался и из-под него выбрался! — утирал слёзы Пыряй.

— А того русского угадать сможешь? — прищурился атаман.

— Смогу.

— Поедешь с нами.

— Да худо же мне! — болезненно скривился Пыряй.

— По пути подлечим, — пообещал Конь и — Порфирию: — Как думаешь, какой дорогой ушли татары?

— Я думаю, эта кровь — дело рук Трофима, — посмотрел на дорогу, ведущую к Юрьеву, атаман.

Кроме Пыряя, в Керженце никого не осталось. Конь ещё немного постоял возле родного пепелища, вытер глаза и прыгнул в седло. Однако, только отряд собрался трогаться в путь, из леса показался всадник. Он махал руками и кричал:

— Стойте! Остановитесь!

— Ты кто такой и чего разорался? — грозно сдвинул брови Порфирий.

— Я холоп Трофимов, — подъехал незнакомец.

— И что надо?

— Меня к вам хозяин послал беду отвести.

— Что за беду, говори толком!

— Щас, отдышусь... — кивнул Панкрат. — Слушайте. Конь у вас?

Атаман ухмыльнулся:

— Да у нас их вона сколь! Выбирай любого, коли свой надоел.

Панкрат замотал головой:

— Да я не про лошадь! Мужик по имени Конь с вами?

— Ну с нами. А что тебе от него надо?

— Ему угрожает опасность.

— От кого?

— Из Великого Новгорода тати явились! — выпалил Панкрат. — От Порфирия Платоновича. Меня Трофим Игнатич к вам послал предупредить, что эти тати должны схватить Коня и отправить в Великий Новгород для казни.

— Трофим послал?! — удивился атаман. — И где ж те тати?

— Следом едут, — оглянулся холоп.

Порфирий спешился и махнул рукой:

— Конь! Аристарх! Подьте ближе. Слыхали, что говорит?

— Слыхали.

— Ладно, проверим, не врёт ли этот молодец, — с угрозой процедил атаман. — А то ведь Трофим, я уж теперь верю, на любую подлость горазд. Коли споймаем татей, — слышь, холоп? — то не тронем, отблагодарим даже, ну а коли сбрехал, то и тебя и Трофима на ваших воротах повесим!

— Да не брешу я, ей-богу! — закрестился Панкрат.

— А ты их сам-то видал?

— Видал. Их хозяин задержал, за стол усадил, но теперя небось уже скоро появятся.

— Ладно, прячемся! — скомандовал атаман.

Ушкуйники отвели подальше коней, самые сильные и ловкие спрятались в кустах, а трое залезли на высокие деревья, чтобы вовремя подать сигнал о приближении чужаков.

Однако дожидаться пришлось долго. Солнце уже спускалось с небес на ночлег, и терпение атамана иссякло. Ему стало казаться, что Трофим послал этого холопа не ради предупреждения об опасности, а чтоб задержать погоню ушкуйников за татарами...

И вдруг с дерева донеслось «кри-кри» коростеля. Порфирий замер, а Аристарх прошептал:

— Вона едут...

— Где?

— Да вона, глянь, осторожничают...

— А-а-а, вижу...

И едва атаман произнёс эти слова, на появившихся из-за кустов всадников со всех сторон набросились ушкуйники. Один миг — и пришельцев сшибли с коней, связали и, уже с разбитыми губами и носами, подволокли к атаману.

— Про-о-ов?! — обомлел Порфирий Пантелеевич. — Какой леший тя за тыщу поприщ занёс?

— Заплутал... — побледнел Пров.

— Ах, заплутал? — с издёвкой молвил атаман. — И по какой же это нужде вы так далече от дома забрели? Может, вас на дыбу вздёрнуть? Тогда всю правду махом расскажете.

— Не надо на дыбу, нас хозяин послал! — взмолился Пров.

— Зачем?

Пров замялся. А Сильвестр, выпучив от страха глаза, вдруг ляпнул:

— Грибков собрать!

— А-а-а, вон оно что, — рассмеялся атаман. — В лесах Великого Новгорода грибов, значит, нету, а у Нижнего есть. Так-так... А ну-ка, ребята, нагните макушки вон тех осинок, подцепите за ноги этих грибников и...

— Не надо! Не надо! Я всё расскажу! — заорал Пров.

И — рассказал.

Узнав о замыслах новгородского купца, атаман не удивился: подлость Порфирия Платоновича была известна ему давно. Он не стал пытать холопов дале, а просто велел их обезглавить. А после казни сказал:

— Жалко их, но себя жальче. Их хозяин нам враг, значит, и они враги. А врагов в живых оставлять нельзя.

— Пора бы в путь, — подал голос Конь.

— Пора, — согласился атаман. — Ну так что? К Трофиму?

— Да видать, нету смысла, — пожал плечами Аристарх. — Он же нам помог.

— Помог-то помог... — поморщился Порфирий. — Однако всё равно тут что-то не так... Ладно, поскакали на Волгу, там на ушкуй сядем и вниз по течению к татарским степям поближе поплывём. Там Конева брата поищем, а может, и князя встретим...

Идти уже не было сил. Во всём теле боль ужасная и жгучая, в голове красный туман.

— Не дойти мне до дому... — шептал Даниил, продираясь сквозь заросли дремучего леса. — Не дойти...

Он едва переставлял ноги, спотыкался, падал, давно весь ободрался в кровь и обтрепался. Мучили жажда и голод.

— Где же ты, моя сторонушка?.. — шевельнул пересохшими губами князь. — Где ты, Черлёный Яр?.. Не могу я больше... Не могу...

И вдруг, раздвинув кусты ненавистного уже леса, он увидел реку. Упал, но из последних сил дополз до берега и с жадностью начал пить. Пил долго, а потом вытянулся на песке и, пригреваемый ласковым солнцем, уснул.

Но это был даже не сон, а бред. Князю привиделась другая река, Воронеж, и крутой берег, залитый ярким светом. А вон воронежский детинец, из новых, с желтизною, брёвен сложенный, его родной, любимый город Воронеж, куда его когда-то посадил князем дядя, незабвенный Святослав Липецкий... И вдруг на берегу показался огромного роста воин в золочёном шеломе и серебристой кольчуге, по ветру развевается густая длинная седая борода...

— Кто ты, витязь дивный?! — изумился Даниил.

— Хранитель Земли Русской, Святогор! — величественно пророкотал богатырь.

— Я умираю, витязь, помоги мне... — простонал Даниил.

— Негоже князю хныкать и жаловаться! — сердито сверкнул глазами богатырь. — Смотри, как залита слезами и кровью земля русская! Топчет её нечисть татарская, а ты, как пьяница, в грязи валяешься. Подымайся, собирай дружину, освобождай Родину!..

Святогор внезапно исчез, и потемнело кругом. Низко-низко поплыли серые густые облака.

— ...Вставай, чего валяешься? — наклонилась над князем жена его Аксинья. Печальна, сурова, в глазах скорбь и страх.

— Аксинья, Аксиньюшка! — потянулся к ней Даниил. — Где ж ты была, родимая? Не вижу я без тебя света белого, нету мне житья на земле одинокому!.. Откуда ты, моя милая, ты же мёртвая...

Аксинья нахмурилась и сквозь пелену туманную, уже издали, глухо молвила:

— Улета-а-а-ю, сокол мой ясный, улета-а-аю!.. А ты — вставай...

— Вставай, чего валяешься?

Над князем столпились люди. Он не сразу понял, кто они и где он находится. Потом вдруг угадал и тихо прошептал:

— Тяпка...

— Знаешь меня, чужак?! — изумился разбойник. — Ты кто?

— Князь... — пробормотал Даниил.

— Кто?! — подскочил Рус.

— Князь... Даниил.... Александрович...

Рус вскрикнул:

— Князь Даниил?! Господи, да на кого ж ты похож!..

— Князь! — заорал и Тяпка и бросился поднимать несчастного. — А мы ж тебя за бродягу приняли! Ты ж так обтрепался, так изувечился, князюшко наш дорогой! — обнимал Даниила Тяпка. — Где же ты пропадал? Как до нас добирался?