Князь не приходил в себя, но ему явно стало легче: дышал он ровно. Однако оставаться здесь было слишком опасно, и решили смастерить носилки, какие когда-то делали для раненого князя Святослава, и привязать их между двух коней.

— А куда уходить-то? — почесал затылок Симон. — До Ельца далеко, до Дубка ещё дальше.

— Пойдём вверх по левому берегу Воронежа, — предложил Арсений. — А там в каком-нибудь селе остановимся до выздоровления князя.

На том и порешили.

У Ахмата горело всё лицо. Глаз вытек. Но мучительнее физической боли была снедавшая его душевная тревога.

— Ногай мне второй глаз прикажет выколоть! — рычал он на нукеров. — Где Александр?

— Нет его, как сквозь землю провалился! — испуганно разводили руками те.

Ахмат на миг умолк и вдруг заявил:

— Разорите стены!

— Какие стены? — недоумённо переспросил один сотник.

— Которые начали строить липецкие разбойники! — указал пальцем на уложенные по основанию кремника брёвна Ахмат. — Сложите эти дрова в кучу, соберите всех, и раненых и здоровых, — кивнул на полон, — свяжите друг с другом, бросьте на брёвна и подожгите!

И татары кинулись исполнять приказ командира. Долго собирали брёвна и доски в кучу, за день не управились, и только к вечеру второго дня площадка из строевого леса была готова. На неё стали загонять пленных. Одни шли смиренно, шепча молитвы, другие упирались, и их грубо тащили волоком. Воздух огласился воплями и рыданиями. Один отрок каким-то чудом сумел освободиться от пут и попытался убежать, но его настигла петля аркана. Ремень сдавил горло, и несчастный со всего маху упал, гулко ударившись головой о брёвна. Отрок хотел освободить шею от ремня, с силой раздвинув его, но петля снова захлестнулась и перехватила дыхание. Однако юноша не потерял сознания, и когда его поволокли по брёвнам к остальным несчастным, упирался, оглядывался, ища жалобными глазами заступу, в ужасе твердя:

— За что меня? Я не хочу-у-у! Я жить хочу!

Но никто не пришёл ему на помощь. Ждать помощи было неоткуда.

А потом...

А потом огромный костёр из брёвен и людских тел был подожжён, и долго-долго окрестный лес оглашали крики и стоны сгораемых заживо людей, а весь воздух пропитался жутким запахом горелой человеческой плоти. Потом пожар перекинулся на лес, и Ахмат приказал собирать добычу, грузить её на вьючных лошадей и уходить прочь. Липец снова был уничтожен, не успев даже поднять головы.

И жители близлежащих сел и деревень, узнав о трагедии на липецкой новостройке, в панике бежали прочь из этих смертельно опасных мест подальше, на север. Бежали, чтобы никогда уже не вернуться...

Князь Александр поправлялся. Усилиями Симона через два дня он пришёл в себя, а на пятый день поднялся с постели.

— Не дадут они нам распрямиться, — печально качал он головой. — Не дадут... Особливо Ногай зол, Телебуга-то вроде и более-менее ничего... — Вздохнул: — Нет, как ни верти, а надо в Сарай ехать, царю кланяться.

— А примет ли нас после всего Телебуга? — вздохнул и Арсений.

— Должен принять. Он мне ещё в прошлый раз сказал: мол, разделаешься с Олегом и приезжай за ярлыком на княжение. Да, надо ещё и Даниилу ярлык на елецкое княжение попросить. Иди, Арсений, собирай кладь.

— Какую кладь, княже! На Липеце всё сгорело.

— Да-а, говорят, пожар сильный там был, много народу сгинуло. Ну тогда, пока я лежу, езжай в Дубок и потукай там. Всё бери на подарки хану.

Арсений вышел, в избе остался один Симон. Запахло свежим хлебом. Лекарь потянул носом.

— Может, поесть принести, княже? Вкусно пахнет! Хозяйка караваев напекла, щей наварила, каши с салом...

— Не хочу я ничего, — молвил князь. — Тоска душу гложет. Грех, видать, на мне тяжкий. Господи, прости все прегрешения, вольныя и невольныя!.. — усердно закрестился Александр.

— Да какие на тебе грехи, княже! — попытался утешить его Симон. — Ты ведь добрый господин.

— Стало быть, есть, коли Бог наказывает... Да, а как там Поройская пустынь, устояла?

— До пустыни они не дошли, а вот Успенскую церковь спалили. Не пожалел бесермен проклятый святого места.

— А протопоп Серапион и другие? — встрепенулся князь. — Живы?

— Какое там живы. Отцы за каждую пядь церковной земли насмерть стояли и все погибли. И отец Серапион погиб...

Александр снова лёг, отвернулся к стене и тихо, словно ребёнок, заплакал.

В комнату вошла хозяйка избы, держа в руках глиняную миску с парящими щами и краюху тёплого пшеничного хлеба.

— Поешь, княже, горячих щец, — ласково предложила. Посмотрела на глотающего слюну лекаря и добавила: — Сейчас и тебе, Симон Андреевич, принесу, а потом кашей вас попотчую.

— Спасибо, — поблагодарил лекарь.

— Да не хочу я, сказал же! — не отворачиваясь от стены, буркнул князь.

— Грех обижать православных, Александр Иванович, — покачал головой Симон. — От души ведь, от чистого сердца предлагают.

— Ладно-ладно, спасибо, — вытирая глаза, привстал на постели князь. — Поем, пожалуй. Больно уж вкусно пахнет...

Прошла ещё неделя, и князь Александр уже твёрдо стоял на ногах. Арсений привёз добро, которое нашёл в Дубке и строящемся Ельце.

— Мало, — взглянув на привезённое, сказал князь. — Таким убожеством мы в Орде не откупимся. Хан жаден до злата и серебра, а где взять? Но делать нечего, чем богаты — тем и рады. Поехали.

— А не погодить ли ещё? — спросил Симон. — Ты не совсем здоров, а дорога дальняя, опасная.

Александр Иванович пожал плечами:

— Путь нелёгок — не спорю, но чего годить? От Василия никаких вестей, значит, в Орде тихо и нас там ждут. Коли промедлим, Телебуга подумает, что я не желаю с ним встречаться. Завтра же выступаем. Но поедем не Половецким шляхом, а мордовскими лесами. Там нас Ногай не достанет...

Утро выдалось тихим и ласковым. Красный диск солнца, предвещая погожий день, поднялся из-за горизонта, и лишь тонкая полоска облаков перерезала пополам большой огненный шар. Дружина князя Липецкого перешла Воронеж недалеко от устья Становой Рясы и направилась дремучими лиственными и сосновыми лесами в сторону реки Иловой, Алёшина, Турмасовки и Лесного Воронежа, обходя кружным путём кочевья Ногая. Попали аж на левый берег далёкой Суры. При переправе через Медведицу конь Александра сломал ногу и забарахтался в воде, придавив и чуть не утопив седока. Князя еле вытащили из-под коня, и он вдобавок разбередил ещё не совсем зажившую рану. Через час у князя поднялся жар, его уложили в повозку и поехали медленнее. Симон снова стал колдовать над больным, натирать его мазями и давать отвары и горькие настои из трав.

Ехали долго. Даже когда приехали в Сарай, Александр был ещё в забытьи. Встречая гостей, Василий Шумахов страшно удивился.

— А где Ломов? — спросил он, растерянно хлопая глазами.

— Это тебе лучше знать, — пожал плечами Симон.

— Так я же послал его предупредить вас об опасности! — заволновался Василий.

— Какой опасности?

— Князя убить в Орде хотят! Царь Телебуга на него дюже зол. А хазарин Самуил ещё подначивает!

Симон похолодел:

— И что теперь делать? Бежать? А князь болен!

— Вот горе-то! Вот горе! — заметался по избе Василий. — И хан наверняка уже знает, что вы здесь, небось и Самуил уже во дворце! Вот беда!.. И где же вы с Ломовым разминулись? Ведь я давно его послал!

— Не видели мы его. А Липец опять Ногай сжёг...

На улице послышался топот конских копыт, и через минуту в дверь постучали.

— Всё!.. За князем пришли... — Шумахов бессильно опустился на лавку. Александр по-прежнему был в беспамятстве, и спрятать его было уже невозможно. — Отоприте, — вяло проговорил Василий. — Может, смилуются, не тронут больного.

Арсений дрожащими руками отодвинул засов, и в горницу ворвались татары.