И вдруг услыхала речи злобные, словно аспид шипит:

— И всё-таки надо его татарам сдать! Какие-никакие, а денежки получим!

— Неча нам о татарские гроши пачкаться! — возразил другой. — На месте князька этого негодного кончим.

Любимушка от услышанного ни жива ни мертва. Притихла, как мышь, а когда разбойники прошли, выскочила из кустов и опрометью бросилась в слободу.

— Успеть упредить батюшку надобно! — бежит и шепчет Любима. — Нет, не к батюшке сперва нужно, а к Данилушке. В лес его увести, на охотничью заимку батюшкину. Там, в таёжной избе, пускай спрячется...

Быстро бежала, ног не чуяла, коса русая, словно лента, по ветру развевалася. Не чувствовала боли от стегающих по лицу, по телу колючих веточек, не ведала усталости. Спотыкалась, падала, поднималась и снова бежала, как оленуха напуганная. И вот она, слободушка, вот изба, в которой Данила. Вбежала в избу, а там его нету.

— Где же ты, мой сердешный? — вырвалось из груди девушки. — Данилушка! — выскочила на улицу. И там нету. Кинулась обратно в лес. Как бы разбойники не поспели...

— Да вот он я! — вырос перед страдалицей князь и улыбается. — Что ты? Али зверь какой напугал?

— Миленький! — кинулась с рыданиями на грудь к Даниилу девушка. — Бежим, бежим скорее! — Схватила его за руку и потащила в чащу.

Бежали долго. Наконец Даниил совсем из сил выбился — давно не бегал и потому с непривычки стал задыхаться. На землю сел.

— Спасаться надо, Данилушка! — взмолилась Любима.

— Да от кого, милая? — тяжело дыша, выдавил князь.

— Убить тебя хотят!

— Кто?

— По лесу злые люди шли, и я разговор слышала. Двое из них на ушкуе были, когда тебя привозили, а остальные незнакомые.

— Может, ты что напутала?

— Да ничего я не напутала! Одни говорили, что татарам тебя отдать надобно, а другие предлагали убить на месте.

— Ну и куда мы сейчас?

— На батюшкину охотничью заимку. Туда кроме меня и батюшки никто дороги не знает...

Даниил немного отдохнул, и пошли дальше. Вскоре между деревьями засветилась поляна широкая, цветами усыпанная. От такого красочного разноцветья князь аж зажмурился. У противоположного края поляны стояла избушка.

— Располагайся, а я обратно. Там есть где поспать, найдёшь еду...

Любима скрылась за деревьями, и Даниил остался один. Вошёл в избу — мрачная, тесная, не понравилась. Снова вышел. Глянул налево, глянул направо — кругом пусто, только деревья шумят, ветками машут, да птицы неугомонные развлекаются. Махнул князь рукой:

— Нечего мне тут делать!

И зашагал обратно к слободе.

Отряд вошёл в Керженец спокойно и без суеты. Коней оставили далеко в лесу под присмотром двух самых малосильных холопов.

— Ну и где этот рогатый живёт? — повернулся к Козьме Никодим. — Он что, нехристь?

— Почему нехристь? — поморщился Козьма. — Все они тут крещены, но по старинке зовут друг дружку природными именами. И ты без нужды не гоношись и Оленя не обзывай. Без надобности не зли его, может, он князя выдаст безо всякой бузы. Может, он и ему надоел.

— Ясно, надоел, — закивал Фома. — Корми, пои, а толку?

— Слушай, заткнись, а! — недружелюбно посмотрел на него Козьма. — Это ты, голь беспортошная, только о выгоде думаешь, а Олень наверняка рад помочь ближнему. Эх-х, связался я с иродами на свою голову, а теперь и деваться-то некуда!

— Но-но, полегче! — ощерился Никодим. — На что намекаешь? И тебя в наш хоровод силой никто не тянул, сам припёрся. А ну-ка дорогу показывай!

— Да вот только и остаётся, — вздохнул Козьма. — Тута налево. Вон изба на пригорке, узорчатая, видишь?

— Вижу.

— Вот туда и сворачивай.

В избу вошли Никодим, Козьма и Фома.

— Здрав будь, Олень! — приветствовал хозяина Козьма.

— Здравы и вы будьте, коль не шутите, — ответил хозяин. — Зачем к нам?

— Князь поправился?

— Не совсем, но...

— Мы за ним.

— За ним? — подозрительно посмотрел на Козьму Олень. — Так говорю же, не совсем ещё выздоровел, рано ему ходить.

— Порфирий велел, — хмуро буркнул Козьма. — В Великий Новгород переправить его хочет.

— Да чтой-то много народу за одним князем пожаловало? — прищурился Олень. — И люд больно подозрительный... Вот ты кто такой? — ткнул он пальцем в Никодима.

— Ты в меня не тычь! — рассвирепел Никодим. — Где князь?

— А кто ты такой, чтоб мне приказывать?! — сжал кулаки Олень.

— Да это друг, друг Порфирия Пантелеича! — испуганно засуетился Козьма.

— Никакой он не друг, а разбойник с большой дороги! — крикнул Олень. — Я его знаю! У меня в Кстове кум живёт, и он мне этого душегуба показывал. Ты разбойник Никодим, и князя я тебе на поруганье не отдам!

— Отдашь, куда денешься! — взревел Никодим, выхватив из ножен саблю.

Однако хозяин избы ловко увернулся и так двинул его кулаком по голове, что Никодим со всего маху врезался мордой в стену и без чувств рухнул на пол. Олень рванул из ножен висевший на стене меч и набросился на остальных непрошеных гостей. Правда, те тоже успели ополчиться и, отмахиваясь, выскочили на улицу. Олень — за ними. Подбежали остальные пришельцы, и, прижавшись к стене избы, старый охотник мужественно отбивался от многочисленных противников. Почти каждый удар его достигал цели, несколько врагов уже лежали окровавленные на траве, но очухавшийся Никодим змеёй выскользнул из избы и нанёс старику предательский удар ножом в спину. Из последних сил смертельно раненный Олень вонзил меч ему в грудь, и оба упали. Олень дёрнулся и затих, устремив неподвижный, стеклянный взгляд в небо.

Узнав о гибели Оленя, к его избе стали собираться слобожане. Шум и крики усилились. В толпе размахивал колом и Дубина. Разбойники нерешительно замерли. Козьма, не желая кровопролития, решил увести их обратно в лес, но вдруг...

— Да князя, князя надо искать! — заорал Маркел.

Дубина опустил кол:

— Эй, так вам князь нужон?

— Князь, а кто же ещё. Больше нам ничего не нужно, — заверил Маркел. — Может, кто из вас, люди добрые, знает, где он?

Тишина. И тут...

— Я знаю! — вышел вперёд Дубина.

— Ах, иуда!.. — Пожилой слобожанин так шарахнул его дрекольем по затылку, что парень упал, залившись кровью. Несколько человек набросились на него и стали дубасить по спине, по рёбрам и чему придётся.

Чужаки опять схватились за оружие — и понеслось. Слобожане, несмотря на плохое вооружение, сопротивлялись упорно. С обеих сторон падали раненые и убитые, крики, стоны, лязг металла, всё слилось воедино, а тут ещё кто-то ударил в набат, и тревожный гул колокола полетел по округе.

— Ну, теперь нам несдобровать! — схватился за голову Козьма. — Щас керженята из лесу выскочат — и конец! Уходить надо, пока не поздно!

Но Маркел и остальные его не слушали. Чувствуя своё превосходство в силе и оружии, они теснили защитников слободы и наконец обратили их в бегство.

И тут в слободу въехали Прохор и Калистрат. Увидев, что происходит, они спрыгнули с лошадей и, обнажив сабли, набросились на душегубов.

— Ах, сучье племя! — воскликнул Прохор, уставившись на Козьму. — Вот ты где, проклятый! — На помощь Козьме подоспели Фома и несколько холопов, а Маркел, Ксенофонт и остальные накинулись на Калистрата. Силы были неравны, и вскоре ушкуйники, исколотые и изрубленные, застыли на красной траве.

Козьма был бледен как смерть.

— Господи, крови-то... Бежать надо, бежать!..

— Я те убегу! — клацнул зубами как волк Маркел. — Где тот молодец, который хотел показать, где князь?

Нашли Дубину. Держась руками за голову, он сидел на земле и стонал.

— Живой? — наклонился к нему Маркел.

— Живой, — охнул Дубина. — Только башка трещит!

— Башка пройдёт, — заверил Маркел и крикнул своим: — Эй, перевяжите богатыря!

Пока перевязывали, Маркел продолжал допытываться:

— Ты вроде хотел нам сказать, где князь Даниил?