— Будет сделано, батька! — Ипат побежал к корме за Савватеем.

Вскоре из-за перистых облаков на горизонте выглянуло солнышко и несуетливо, медленно, но верно стало выбираться из своей ночлежки на небосвод.

— А вона Козьма плывёт! — закричал вдруг Прохор.

— Где? — вскинулся Порфирий. — Не вижу!

— Да вон же! — тыкал пальцем в мутную даль знахарь. — Вон точка! Это чёлн... Козьма...

И правда, вскоре в редком летнем утреннем тумане прояснился челнок. Фома грёб, а Козьма сидел подбоченясь и что-то увлечённо товарищу рассказывал. И Фома то и дело бросал грести, заливисто хохоча.

— Вот скоты беззаботные! — выругался Порфирий. — Тут места себе не находишь, думаешь, их в живых давно нету, а они веселятся, как девки на Ивана Купалу!

Поднимались лазутчики на борт ушкуя тоже не спеша, ухмыляясь и щерясь.

— С чего веселье? — строго спросил Порфирий.

— Да это я Фоме рассказывал, как однажды с тремя татарками сразу в голопуза играл, а Фома не верит и гогочет как жеребец, — пояснил Козьма.

— Ты что мелешь! — гаркнул атаман.

— Да точно, батька, так всё и было! — обиделся Козьма. — Вспомни, как три года назад мы взяли много татарских баб, а под Биляром... наслаждались. Вот тогда я и...

— В морду хочешь? — взвился Порфирий. — Тебя зачем посылали?

Козьма побледнел, а Фома, хихикая, улизнул от греха подальше.

— Да нормально всё, — пробормотал Козьма.

— Что Никодим сказал? Кто во Владимире княжит?

— Я говорю, всё хорошо. Кто князь — не понять: то ли один, то ли другой, а то ли и третий.

— Где Андрей Городецкий?

— Он не то в Новгороде Великом, не то в Переславле с братом Дмитрием замиряется, а может, опять в Орду подался, ярлык на Великое княжение у хана клянчить. Короче, им не до нас, путь по Волге свободен, можем плыть хоть сейчас.

— А что татары? — Порфирий смотрел исподлобья. — Они же у нас на виду всё время носились и не давали на берег ступить. Где этот отряд?

— Никодим видел какой-то небольшой отряд, который умчался на север. Но он нам не страшен. По словам Никодима, эти татары из Сарая. А в Орде опять замятия, Ногай все пути к Сараю перекрыл. Так что этих татар никто и слушать не будет. Да и некому слушать: передрались Александровичи за стол Владимирский, а нам то на руку.

— Кому это — нам? — процедил Порфирий.

— Ну, ушкуйникам... — несмело проговорил Козьма.

— Нам хорошо — Руси плохо! — отрезал атаман. — Ладно, пора трогаться. Ипата с Савватеем дождёмся и плывём к Нижнему...

Солнце медленно поднималось по небосводу, сбрасывая красноту и наряжаясь в белый цвет. И так реденький, клочковатый туман совсем растворился в потеплевшем воздухе, окончательно ушли на дневной покой звёзды.

Порфирий, несмотря на заверения Козьмы в безопасности пути, велел проявлять осторожность. А для прикрытия главной ладьи, с князем, он приказал другим ушкуям идти вперёд, «протаптывать дорогу». Ушкуи имели вид купеческих судов, и властям было почти невозможно доказать, что товар ушкуйников приобретён разбойным путём. Однако на ладье Порфирия находился раненый князь, что при встрече с татарами наверняка стало бы причиной для её разгрома. Вот почему Порфирий и укрылся за другими судами.

— В случае чего их первыми проверят, а мы будем знать об опасности, — сказал он. — Тише гребите, тише...

И правда, ушедшие вперёд ушкуи были не просто остановлены — на них кто-то напал. Издалека слышался шум, крики. Видать, нешуточная там заварилась свара.

— Ах ты сука! — врезал Козьме по скуле Порфирий. — Значит, говоришь, нормально всё?!

— Да не я то! — взвыл Козьма. — Это Никодим!..

— А не продался ли он татарам? — прищурился атаман. — Замечал я, что он хороводы стал водить с какими-то подозрительными людишками!

— Да что ты, что ты! — побелел Козьма. — Никодим не продажный, я ему верю!

— А я не верю! — оскалился Порфирий. — Видал, как наших ребят шматают! Что делать? Не пройти нам Нижний без досмотра, а досмотрят, обнаружат князя, и тогда всем голов не сносить.

— А давай его у Никодима в Кстове спрячем, — неожиданно предложил Козьма.

— Да ты совсем уже рехнулся! — затопал йогами атаман. — На Никодима никакой надёжи нету, а ты собираешься у него князя прятать?! Да он тут же сдаст его татарам! Слушай, а может, вы с этим поганцем заодно?

— Мы все заодно! — огрызнулся Козьма. — А Никодим не имеет с татарами дел. Ты и меня подозреваешь, а мы столько лет делили вместе и радости и беды! Как ты мог на меня так подумать?

— А как я должен думать, коли ты предлагаешь отдать князя на растерзанье волкам! — орал Порфирий. — Ты или предатель, или доверчивый дурак!

Козьма долго молчал. Потом судорожно сжал кулаки:

— Узнаю, что Никодим продался, собственными руками задушу!

Атаман зло усмехнулся:

— Это после разбираться будем. А сейчас что делать? Вперёд путь закрыт...

— Есть путь, о котором Никодим наверняка не подумает, — вмешался Фома.

— Говори! — приказал Порфирий.

— Через Керженец, левый приток Волги.

— Через Керженец?! Да там же тупик!

— А что делать? — развёл руками Фома. — Войдём в Керженец, дойдём до истока, оставим там ушкуй и посуху до Узола...

— До какого Узола?! — снова загорячился Порфирий. — Через Узол в Городец попадём, а в Городце нас засада ещё злее, чем в Нижнем, ждёт!

— На Оку пробиться бы, — заметил Козьма. — А там по Клязьме, по Тезе — и опять на Волгу выйдем.

— Вот недоумок! — Порфирий уже охрип. — Как ты на Оку выберешься? На Оку, балда, опять же через Нижний идти надо!

— А-а-а... — раскрыл рот Козьма.

— Вот те и «а»! — передразнил Порфирий и повернулся к Фоме: — А ты в чём-то прав. Вернёмся к устью Керженца, только от его истока пойдём не на Узол, а посуху в Юрьев-Повольский. Там у купца Трофима часть товара оставим, возьмём у него ушкуй — и в родной Новгород...

Ушкуйники повернули ладью обратно, к устью Керженца, и к полудню второго дня добрались до истока речки без приключений: Керженец течёт по дикому, дремучему лесу, сюда не то что татары, а и люди исконных языков почти не заглядывают.

Таёжный, заколдованный, страшный лес был населён лишь зверьём, и только у самого истока Керженца лежала небольшая слободка, населённая помесью славян и финнов. Заброшенные миром жители той слободы, впрочем, особо не бедствовали. Вдали от татарского глаза и княжеских усобиц они жили за счёт богатых даров природы, охотой и рыбной ловлей. Заглядывали иногда сюда новгородские купцы, но слобожан не обижали: забирали у них пушнину, мёд, а взамен давали оружие, ткани, посуду. Фома знал про слободу понаслышке, как и Порфирий. И ушкуйники с некоторой опаской поглядывали на местных.

— Здравы будете, селяне! — сойдя с ладьи и озираясь по сторонам, поприветствовал собравшихся на берегу Порфирий.

— Здрав будь и ты, заезжий молодец! — ответил один из стариков. — С чем пожаловали в нашу глухомань?

— С добром, — заверил Порфирий. — Хотим обменять свой товар на ваш.

— А что можете предложить, и что вам надобно?

— Вам мы хотим дать ладью, а у вас взять лошадей с телегами.

— А на кой нам такая большая? — резонно заметил другой, дремучий на вид, но вполне сообразительный старик. — Такая огромная ладья нам без надобности.

Порфирий хмыкнул: и впрямь, на кой ляд на Керженце ушкуй?

Однако местный народ оказался покладистым и согласился посторожить ушкуй, а самих ушкуйников с их добром за часть товара перевезти на телегах в Юрьев-Повольский.

— И больного оставьте тут, — предложил охотник с не то именем, не то кличкой Олень. — До Юрьева его не довезти, уж больно слаб. А мы его поднимем на ноги, он у нас быстро понравится.

И тут Порфирия осенило.

— А и правда, может, останешься? — повернулся он к вынесенному на берег князю Даниилу. — И нам не придётся тащить товар на лошадях Бог знает куда. Вернёмся прежним путём на ушкуе на Волгу и без тебя в Новгород Великий смело поплывём.