И еще одно заявление:
«Чили должна сотрудничать со своим могущественным соседом — Соединенными Штатами. Когда начнется война, Чили выступит на стороне США».
Одна из глав нерудовского обвинительного документа имеет красноречивое название: «Предательство Гонсалеса Виделы». Поэт рассказывает о том, какое впечатление складывается от общения с этим человеком. «Хочу стать президентом» — это была главная мечта в жизни Гонсалеса Виделы. Неруда говорит и о вероломном плане президента, о котором тот не постыдился рассказать руководству чилийской компартии, когда принимал его в Ла Монеде. «Видела намеревался создать военное правительство без участия политических партий». И надеялся, что Закон о чрезвычайных полномочиях автоматически сделает его полновластным диктатором, развяжет ему руки… В этом докладе Неруда приводит в качестве примера историю Хулиеты Кампусано, члена городского совета Сантьяго. Она была брошена в тюрьму на последнем месяце беременности и там из-за перенесенных волнений, из-за пыток, которым ее подвергли по приказу президента, родила раньше срока. А еще совсем недавно Хулиета Кампусано сопровождала Гонсалеса Виделу в его поездках по стране во время предвыборной кампании! С особым негодованием Неруда говорит, что Гонсалес Видела, который в течение нескольких лет возглавлял испано-чилийскую антифранкистскую ассоциацию, начал изгонять из страны испанских беженцев, прибывших на чилийскую землю на «Виннипеге». Он открыл концлагеря в Писагуа и в других местах Чили. С помощью ловко сфабрикованных фальшивок он порвал дипломатические отношения с Югославией, а потом — с Советским Союзом и Чехословакией. И это при том, что в свое время ему довелось быть почетным президентом Чилийско-советского центра культурных связей!
Этот документ, созданный в самый разгар битвы, завершается главой, названной «Личный завет». Он высвечивает нам многие стороны духовной жизни поэта. Неруда пишет, что научился многому в годы сенаторской деятельности и литературного творчества от случая к случаю. Эти годы сблизили его с народом, помогли ему понять то, в чем прежде он не разбирался.
«Но два месяца тому назад компартия предложила мне уделять больше времени и внимания поэзии, поэтическому творчеству. С этой целью мне дали возможность жить в полном уединении, один на один с собою, потому что я должен завершить работу над „Всеобщей песнью“».
Поэт гордится тем, что чилийские коммунисты высоко ценят и уважают его поэтический труд, его поэзию. Он сразу начинает писать стихи. «Прикладывает ухо к земле, чтобы услышать, как разрастаются корни». Но коварный предатель нарушает его уединение. Неруда решительно выходит из своего убежища в Исла-Негра и занимает место в первых рядах бойцов за правду. Он готов, не жалея сил и жизни, выполнить высокий долг писателя и гражданина. Не задумываясь об опасности, Неруда смело идет в атаку против Габриэля Гонсалеса Виделы. И тот не замедлил с ответом. Организовал «политический процесс» над Нерудой и обратился в трибунал с просьбой лишить мандата сенатора-«клеветника».
Когда Неруду лишили сенаторской неприкосновенности, он попытался выехать из страны в аргентинский город Мендосу. Его повез туда на собственной машине посол Мексики Альба. Однако на границе их задержали полицейские…
Новый год Неруда встречал с нами. Он, как всегда, много шутил, наряжался в какие-то немыслимые костюмы, но бой часов, возвестивший начало 1948 года, не сулил нам никакой радости. Впрочем, Пабло Неруда никогда не поддавался унынию. Он был из породы тех людей, которые твердо верят, что огонь борьбы согревает душу… 2 января Пабло Неруда при мне работал над речью, которую должен был произнести на ближайшей сессии сената. Поэт диктовал текст речи своему другу, аргентинскому адвокату Фаустино Хорхе. По своему содержанию и эмоциональному настрою она перекликается со знаменитым выступлением Эмиля Золя. Не случайно Пабло Неруда назвал эту речь «Я обвиняю». Он был хорошо знаком с материалами судебного процесса Дрейфуса.
В зале сената воцарилась напряженная тишина, едва поэт начал говорить. Он напомнил, что семь лет тому назад, 6 января 1941 года, Франклин Делано Рузвельт направил послание конгрессу, в котором были провозглашены четыре главных принципа свободы: свобода слова, свобода вероисповедания, право на жизнь без нищеты и без страха. Этим посланием президент США четко противопоставил себя Адольфу Гитлеру… Но в Чили преследуют каждого, кто говорит правду. Люди живут в страхе, оттого что в стране нет свободы слова. Это старая, извечная трагедия латиноамериканцев. Те, кто полагает, что критиковать политику президента — это все равно, что предавать родину, имеют весьма жалкое представление о патриотизме. Неруда привел слова из речи Гонсалеса Виделы на площади Конституции:
«Вот, сеньоры, чего добиваются эти переодетые фашисты, которых мы хорошо знаем. И мне эти „черные Лавали“ из левых страшнее, чем правые: я видел, как они орудовали в благородной Франции…
Антикоммунизм есть, по сути, — преследование и уничтожение рабочего класса…
Когда гитлеровские нацисты вторглись во Францию и взяли Париж, они вовсе не требовали у рабочих показывать партийный билет, чтобы бросить их за решетку или отправить на принудительные работы. Достаточно было для этой меры членства в каком-нибудь синдикате…»
Вот вам автопортрет Лаваля{115} в креольском варианте.
Пабло Неруда произносит свой приговор. Он приводит тринадцать пунктов обвинения, основанных на самых очевидных и уличающих доказательствах. Поэт говорит и о том, что прошлой ночью его дом попытались поджечь, что огонь охватил входные двери. Поскольку его личный телефон находится под контролем правительства, ему не удалось дозвониться в полицию, да и вряд ли полиция поспешила бы на помощь.
Говорить правду — это не значит наносить оскорбление… Поэт оставит за собой право на наказание, он будет преследовать виновного до конца его дней. И сделает это с помощью своих литературных творений.
«Полагаю своим долгом сказать об этом в большой эпической поэме „Всеобщая песнь Чили“, где я воспеваю чилийскую землю и славные события нашей истории. И сделаю это с той же честностью и прямотой, с какой занимаюсь политической деятельностью».
За ночь до выступления Неруда выслушал приговор Апелляционного суда, который вынес решение о лишении его сенаторской неприкосновенности. В ответ он сказал: «Только народ вправе лишить меня сенаторского мандата!»
98. Жизнь в подполье
Как только Верховный суд подтвердил решение нижестоящих судебных инстанций, жизнь Неруды оказалась в опасности. Он должен был немедленно перейти на нелегальное положение. И поэт вместе с Делией уходит в глубокое подполье. Теперь они — «дядя Педро» и «тетя Сара». Поскольку надежных, верных укрытий было совсем немного, мы иногда оказывались в одном доме илижкили там поочередно. Как правило, нас прятали в маленьких тесных квартирках. Окна одной из них глядели прямо на нашего главного врага — Посольство Соединенных Штатов, куда сходились все нити заговора против чилийских коммунистов. Однажды в убежище, похожее на спичечный коробок, нагрянули гости, друзья хозяйки. «Дяде Педро» и «тете Саре» пришлось, как в старинных комедиях, спрятаться в платяном шкафу, куда они с трудом влезли. Хорошо еще, что Пабло, которому вдруг захотелось чихнуть, сумел удержаться. Было решено, что они срочно переедут в другое место. В три часа ночи их перевезли в Санта-Ана-де-Чена… Днем поэт работал над своей новой книгой. Однажды он мне сказал, что собирается изменить ее название, вернее, расширить — «Всеобщая песнь Америки». Но потом вернулся к первому варианту — «Всеобщая песнь». Эта поэма требовала не только вдохновенного труда, но и постоянного обращения к различным книгам, справочникам, источникам. Поэту не хватало книг по истории, по географии… На счастье, у Неруды был друг, историк, который знал о его ночных перемещениях с квартиры на квартиру. Он и снабжал поэта всей справочной литературой. А Мураше поставлял всякую косметику, шампунь и краску для волос, которые седели все больше и больше. Днем Неруда и Делия безвылазно находились в этом загородном доме. У Пабло отросла длинная черная борода… Вечерами, когда темнело, они выходили подышать свежим воздухом. Гуляли подолгу среди фруктовых деревьев. Вскоре у них появились верные друзья: пять кошек и три собаки. А еще — лошади. В самой глубине сада они тыкались в ладони поэту и Делии, чтобы получить спелые початки маиса. Собаки каким-то особым чутьем знали, когда Неруда с Делией выйдут из дому, и всегда встречали их у дверей. Наши полуночники радовались этому, как дети.
