Любой повод хорош для праздника. Некруглые даты тоже годятся. К своему 65-летию Неруда публикует новые книги. Чилийская академия языка, такая неповоротливая, наконец выбирает его своим почетным членом. Академия так долго тянула по политическим причинам. Неруду никогда не интересовало членство в академии. Но поскольку мир в этой бесшумной войне был подписан, Неруда произносит с полуулыбкой, что он постарается придать языку «сияние и блеск».

Неруда в отличие от многих писателей и подобно другим — немногим — считает, что разговорами о литературных планах можно сглазить еще не написанные произведения и тем самым погубить их. Однажды он решил стать выше предрассудков. Несмотря на предупреждение Матильды, которая пыталась остановить его: «Пабло, ты ведь никогда не рассказываешь о том, что собираешься писать», он не прислушался к мудрому совету и сказал: «Когда я закончу книгу, которая выйдет к моему дню рождения, я сразу же начну другую, поэтико-исторического характера. Я расскажу о восстании рабов в Чили в XVIII веке». Эта книга так никогда и не была написана. Он ее сглазил. Должно быть, толчком для этого замысла послужил «Бенито Серено» Германа Мелвилла, которого вдохновили те же события.

К этому времени произведения поэта перевели на пятьдесят языков; исследований, посвященных ему, насчитывалось несколько тысяч. Он — живой классик. Когда Неруде исполнилось шестьдесят пять, журналист его спросил:

— Совершали ли вы ошибки, в которых раскаиваетесь?

— Я написал несколько глупостей. Когда меня упрекают за них, я соглашаюсь, но при этом смеюсь.

— Вы имеете в виду стихи, посвященные президенту? Вы его выбрали, а он объявил коммунистическую партию вне закона.

— И это тоже. Человеку свойственно ошибаться.

— Что вам доставило в жизни самое большое удовлетворение или радость?

— Моя предвыборная кампания и когда меня выбрали на пост сенатора от Севера.

— А не литературные и не личные переживания?

— Нет… За всю мою жизнь со мной ничего подобного не было. Я не гожусь в сенаторы, но я человек Юга, а тогда я открыл для себя сухую и бесплодную пампу, ее людей, ее страдания, и это было незабываемое впечатление. Не знаю, есть ли в мире люди более беззащитные. Идя по мертвой земле, они хоронят своих мертвых с песнями. Ничто не может сравниться со счастьем — и болью — этого открытия.

Журналист спрашивает его, как бы он определил свою жизненную философию. «Нельзя быть счастливым, если не борешься за счастье других. Никогда не избавишься от угрызений совести, если обладаешь тем, чего лишены другие. Человек не может быть счастливым островом. Это, конечно, не вся моя философия, но это самое важное в ней».

За несколько дней до 65-летия, 30 июня 1969 года, четыре журналиста — Хулио Ланцаротти, Аугусто Оливарес, Эмилио Филиппи и Карлос Хоркера — задавали ему вопросы для передачи по 9-му телеканалу. В этом интервью Неруда рассказал, что книга, которую он подарит себе на день рождения, называется «Светопреставление». Когда его спросили о том, как он работает, он ответил: «Я бы сказал, что моя система работы — это белая бумага и зеленые чернила. А если серьезно, то я работаю только по утрам. Я не могу работать после полудня, поэтому работаю каждое утро или почти каждое — такая уж у меня привычка или режим, не знаю, какое слово вам больше нравится».

Он сказал, что решил заняться поэзией, так как ничего другого делать не умеет. А то, что ему удается жить литературным трудом, — это просто счастливое стечение обстоятельств. Но все же спрос на его стихи никак не сравнить со спросом на пользующиеся успехом романы.

На неизбежный вопрос, не стесняет ли его членство в политической партии, не подрезает ли ему крылья и не направляет ли его творчество в определенное русло, Неруда ответил:

А тем, кто его обвиняет в буржуазном образе жизни, в чрезмерном благополучии, тем, кто сомневается в его чувствах борца, Неруда отвечает вопросом на вопрос. Разве не понятно, что поэт ангажированный, как он, должен был отразить многие попытки враждебного лагеря соблазнить и подкупить его. Так кто же здесь бесчестен?

Политика заставила его покинуть Исла-Негра. В 1969 году в Чили уже ощущалась предвыборная атмосфера. Людьми овладевало предчувствие перемен; но силы, жаждущие этих перемен, были раздроблены. В это время среди левых партий не существовало единого мнения о том, кого выдвинуть кандидатом на пост президента республики. Было несколько предложений. Некоторые полагали разумным привлечь голоса коммунистической партии, которая считала, что единство будет достигнуто на втором этапе выборов, и тогда все левые силы сплотятся вокруг одного знаменосца. В этих обстоятельствах обдумывался тактический ход: выдвинуть такого человека, который не участвовал бы в выборах, но способствовал бы сплочению левых сил и открыл бы путь для единого кандидата.

Анализируя обстановку, некоторые члены политической комиссии решили выдвинуть меня возможным кандидатом на пост президента. По разным причинам такой выбор показался мне ошибочным. У других товарищей было больше заслуг и званий. Но главное, существовал один, как нельзя лучше подходящий кандидат, наиболее полно воплощавший в себе чувства народа, — Пабло Неруда. Было предложено обсудить этот вопрос с ним. Убедить его представлялось делом весьма сложным. Меня направили переговорить с ним. Я приехал в Исла-Негра выяснить его настроения и был готов обрисовать ему истинное положение вещей: его кандидатура пройдет не весь путь, а только половину. Мы понимали, что это означало оторвать его от литературной работы и бросить в политический водоворот. Но он немедленно согласился, с юношеской готовностью взвалил на себя тяжелое бремя, будто речь шла о великолепном приключении.

Через несколько дней мы вернулись в Исла-Негра с Луисом Корваланом.

Единогласным решением шестидесяти пяти членов Центрального Комитета Пабло Неруда был избран кандидатом от коммунистической партии на пост президента. Пленум начался во вторник 30 сентября в 17.00. Помощник Генерального секретаря Оскар Астудильо внес предложение от имени Политической комиссии и Национальной комиссии по контролю и кадрам. Спросил, имеются ли у кого идеи или сомнения относительно предложенной кандидатуры. В 18.30 мне поручили сообщить новость многочисленным представителям радио, прессы и телевидения, а также иностранным корреспондентам, ожидавшим в холле Центрального Комитета, рядом с залом, где проходил пленум.

Растянувшись на несколько кварталов, толпа плотно забила улицу. Заколыхались флаги, транспаранты, разноцветные султаны и платки, вспыхнули бенгальские огни, факелы, затрещали шутихи. Виктор Хара запел «Молитву пахаря». Патрисио Манне исполнил «Последний час». Выступали Роландо Аларкон и Эктор Павес, Апаркоа и ансамбль «Мильярай» с Габриэлой Писарро.

Когда новость достигла Вальпараисо, Консепсьона, Темуко, там прошли демонстрации с лозунгом: «Неруду, Неруду приветствуем повсюду!» То же самое происходило почти во всех городах и селениях Чили.

Однако не всем это пришлось по душе. Руководитель Национальной партии, пытаясь пророчествовать, сокрушался по поводу этого выбора. «Либо мы будем заниматься политикой, либо литературой». Адольфо Бальяс добавил: «Я искренне считаю, что наша страна потеряла одного из своих лучших претендентов на Нобелевскую премию. Лично я думаю, что Пабло Неруда действительно ее заслужил». Газета «Насьон» писала о «новом появлении Пабло Неруды в обществе… о его осмотрительном, приятном и вполне буржуазном поведении». Газета обратила внимание на «ароматный дым курительной трубки кандидата» и уверяла, что Неруда говорит, как гринго[207].