Но бывали случаи, когда Неруде удавалось устраивать свадьбы. Иной раз это оказывались настоящие, прочные браки, другие же распадались моментально, как только молодожены начинали совместную жизнь.

Смерти, крещения, свадьбы, болезни…

Знаменитый человек болеет не совсем так, как другие. Однажды вечером мы сидели у Неруды и лишь время от времени перебрасывались словами, потому что у Пабло был жар и от слабости он с трудом открывал глаза. Однако он не отпускал нас. Мы, не сговариваясь, старались не шуметь, но и уйти пока не могли, так как знали: ему не хочется оставаться одному.

Вдруг вместе с писателем Висенте Херваси, тогда работавшим советником по культуре в Венесуэльском посольстве, входит молодая пара. Она хороша собой, как античная статуя. Оба специально приехали из Венесуэлы, чтобы познакомиться с Нерудой. А их божество лежит в постели, едва открывает глаза и с трудом шевелит губами. Его почитательница становится возле софы и начинает высказывать то, что, видимо, долго обдумывала. Она говорит о том, как восторгается его творчеством, как глубоко понимает его поэтические образы, как жаждет когда-нибудь почитать ему свои стихи и узнать его мнение. По ее голосу ясно, что она переживает самый значительный момент своей жизни. Говорит она со страстью, ее пылкий монолог до сих пор звучит у меня в ушах. Пабло по-прежнему лежит с полуприкрытыми глазами, как Будда. Наверное, ее голос доходит до него словно издалека, и он не в состоянии отвечать ей. Красавица продолжает свою речь, но, не получая никакого ответа, начинает сникать.

Мы понимаем, что происходит. В конце концов я решаюсь подойти к ней и прошептать на ухо: «Пабло болен». Я боюсь, что она, никогда прежде не видавшая Пабло, подумает, будто он всегда такой, иди истолкует его поведение как полнейшее к ней безразличие, или отнесет такой прием за счет его плохого воспитания либо недовольства появлением незваных гостей.

Но она, видимо, меня не слышит. Ни на кого, кроме Неруды, она не обращает внимания. И продолжает без умолку говорить, рассказывает, что первая же прочтенная ею книга Пабло указала ей «путь в Дамаск»; в подробностях излагает, как фанатично следит за его творчеством, сообщает, что все его статьи и стихотворения, опубликованные в каракасском «Диарио», она вырезает и хранит. Вероятно, она хотела таким образом победить его недоверие, внушить ему, что она истинная его почитательница и досконально знает его произведения. Она начинает декламировать стихи Пабло. Но тот по-прежнему отсутствующе молчит. Мы, его друзья, прекрасно понимали, что происходит. Муж красавицы держался несколько поодаль и на вид был сдержаннее. Мы сказали ему, что у Неруды жар. Он сумел объяснить это жене. Она с видом беспредельного разочарования ответила: «Никогда не думала, что поэт может быть таким».

Высказав это, она сделала единственное, что ей оставалось, — ушла.

Мы были в замешательстве. Оказывается, на Пабло лежал свинцовый груз славы, а знаменитость не имеет права болеть. Он обязан быть «рыцарем без страха и упрека», легендарной личностью, что казалось Пабло невероятно смешным. А в этом случае он только и мог, что давиться от смеха. Happy end[195]: несколько лет спустя Неруда в полном здравии поехал в Венесуэлу и очень подружился с супружеской четой поэтов, которая некогда явилась без предупреждения в дом на улице Маркес-де-ла-Плата, откуда жена вышла до смерти разочарованная. В Каракасе они проводили время в приятных беседах. Все были веселы и уплетали куропаток.

Неруда первым стал праздновать свои дни рождения — к этому он привык с детства. На его шестидесятилетие в Чили съехалось полмира, но, по правде говоря, того шумного торжества при стечении знаменитостей всего света, с каким отмечалось его пятидесятилетие, не вышло. На сей раз юбилей проходил с большей серьезностью. Много внимания было уделено анализу его творчества. Три журнала — «Мапочо», «Аурора» и «Алерсе» — целиком посвятили этому событию юбилейные номера. 12 июля 1964 года Неруда ответил на двадцать три вопроса газеты «Сигло» и сказал Раулю Мельядо: «Писать стихи для меня то же, что смотреть и слушать». Эрнан Лойола посвятил статью «Мемориалу Исла-Негра». Скрупулезный Хорхе Сануэса вручил юбиляру «Полную библиографию сочинений Пабло Неруды и материалов о нем».

Вместе с Пабло я бывал на нескольких вечерах в Национальной библиотеке, посвященных его творчеству. Я слышал, как свободно, без всяких записей, он говорил, словно размышляя вслух или, точнее, разговаривая с одним-единственным собеседником. Я боялся, что никто не стенографирует его выступления, но кто-то все-таки сохранил его слова, казалось бы, непередаваемые на бумаге, которые поэт произносил так, будто искал выход из трудного положения. Позднее эти стенограммы опубликовал журнал «Мапочо» под названием «Некоторые импровизированные раздумья по поводу моих книг», которые полностью соответствовали и теме, и манере изложения. Это размышления человека, подводящего итоги, познавшего, что жизнь — это бесконечная спираль, каждая точка которой соотнесена с другими и со всей спиралью в целом. Шестидесятилетний поэт вспоминает поэта, еще не достигшего двадцати лет. В книге, которую он написал в девятнадцатилетнем возрасте или даже раньше, «очень много общего, — говорит Неруда, — с моими более зрелыми книгами». Он опять высказывает свою главную мысль: его поэзия — это своего рода дневник всего, что происходит во внешнем мире и во внутренней жизни поэта, но этими событиями ему просто необходимо делиться с окружающими. Различие между его юношеским творчеством и зрелой поэзией состоит в том, что в молодые годы он писал без определенной цели. Позже его поэзия стала целенаправленной, как и его жизнь.

Когда Неруда писал «Собранье сумерек и закатов», он переживал прилив чувства протеста. Он хотел писать стихи целыми циклами, которые охватывали бы все и вся, исходя при этом из единого центра; он претендовал на невероятную тематическую широту, которая заключала бы в себе его видение мира, хотя оно во многом проистекало из ослеплявшего его чувства пола, только что открывшегося ему во всей полноте. Первая попытка охватить жизнь, исходя из некоего изначального ядра, оказалась, по словам Неруды, его первой неудачей. Эта неудача называется «Восторженный пращник». Потому он и не публиковал эту книгу в течение десяти лет. Неруда признавался, что писал ее словно в бреду.

Я помню, как ошеломлены были слушатели в Национальной библиотеке, узнав, что «Восторженного пращника» он написал за одну на редкость спокойную ночь в то лето, когда жил у родителей в Темуко.

На слушателей произвело огромное впечатление, что зрелый человек так критически говорил о себе самом — юноше семнадцати-восемнадцати лет. В переписке, которую он вел тогда с уругвайским поэтом Сабатом Эркасти, Неруда говорил, что полностью распростился с юношескими иллюзиями.

Эркасти ответил ему, что заметил в «Пращнике» свое влияние.

Неруда был совершенно растерян, так как по своей юношеской неопытности не понимал тогда, что главное не оригинальность, а самовыражение, которое достигается не без различных влияний.

Усвоив урок, Неруда возвратится к лично им пережитому, результатом чего станут «Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния». Это самое известное произведение Неруды, согласно статистике, его прочитало наибольшее количество людей. Однако его создатель радовался меньше, чем читатель, потому что эта книга не отвечала тревожившим его представлениям о великой поэзии.