Педро Прадо, другого покойного члена факультета, Неруда оценивает с другой стороны. Страстный противник провинциализма — а Чили двадцатых годов была глухой отсталой провинцией, — Неруда вырывается из немоты родного захолустья, где вполне обходились односложными словами, попадает в столицу и знакомится с блистательным собеседником, изливающим потоки красноречия, способным вещать обо всем на свете, причем его речи — некий перпетуум мобиле, приводным ремнем которому служат мысли, почерпнутые отовсюду. Этот человек говорил постоянно, ибо всегда и во всем любил высокое напряжение мысли.
Прадо первым посвятил «Собранью сумерек и закатов» «трезвые строки мастера, исполненные глубокого смысла и того предчувствия, каким сияет заря на море». Но с ним у Неруды были серьезные разногласия. Неруда в большей степени принадлежал улице и природе. Он не мог подолгу выдерживать бесконечные витийствования о тайнах бытия, не делая при этом ничего для сегодняшней, действительной жизни. Он был беден, но аскетизм отвергал. Неруду не привлекали засушенные метафизические умствования. А Педро Прадо не волновали бури литературной и тем более социальной революций. С другой стороны, Неруда был так увлечен Аполлинером и Стефаном Малларме, что даже напечатал «Попытку стать бесконечным» без знаков препинания. Тогда же он начал испытывать интерес к Ленину.
В поисках корней своего творчества Неруда уходит намного глубже, «к нашему первому креольскому романисту» и, как ни парадоксально, поэту Алонсо де Эрсилье. Впоследствии у него будут друзья — Андре Мальро, Луи Арагон, Илья Эренбург, — которые своим все анализирующим интеллектом напомнят Неруде Прадо, хотя во многих отношениях люди они были совершенно разные.
138. Совпадение идей во времени
Не случайно сложилось так, что в 1810 году в Латинской Америке возникли одновременно национально-освободительные движения.
«Выстрелы гремели повсюду, от Калифорнии и Техаса до гор крайнего юга нашего континента. Спешно вышивались новые знамена».
Об этом говорил Неруда на XII съезде Коммунистической партии Чили в 1962 году.
Кое-кому было угодно, чтобы поэт отказался от политики. Развернулась даже настоящая кампания, с тем чтобы заставить его отказаться от политической деятельности. Но это никогда никому не удалось.
Неруда говорил, что нельзя было взваливать всю ответственность за события в мире ни на Маркса, ни на Ленина, ни на Советский Союз, ни на Кубу. Его слова можно было бы отнести и к сегодняшней Никарагуа. В основе всего лежит ход истории. И Великая французская революция, и вторжение Наполеона в Испанию — всего лишь ее проявления. Одновременность этих событий, вовсе не столь уж загадочная, определялась идеями.
«Идеи носятся в воздухе, как семена, падают на подготовленную, жаждущую их почву, и тогда поднимаются ростки свободы, а перенесенные из Европы республиканские идеи на американской земле вырастают в могучие деревья…»
О Боливаре Неруда сказал:
«Он восстает от сна каждые сто лет, когда пробуждается Народ. Этим предсказанием я хочу подчеркнуть, что вторая волна борьбы за независимость неминуемо обретет своих вождей».
Он рассказал также, что два месяца назад в Университете города Консепсьон состоялась встреча писателей и представителей академических кругов всего Американского континента. Некий профессор из США, связанный с госдепартаментом, развивал мысль о том, что империализм является исключительно европейским порождением. «Филипп II и Наполеон были империалистами. Нам, американцам, империализм чужд. И чтобы он никогда не возник на наших просторах, мы должны объединиться и создать систему федерального управления». Тогда молодой мексиканский писатель Карлос Фуэнтес, которого Неруда никогда прежде не видел, попросил слова и задал вопрос: «Сеньор, что вы подразумеваете под федерализмом? Федеральную республику одних латиноамериканских наций или объединение с Соединенными Штатами?» В ответ профессор Колумбийского университета пробормотал: «Я имею в виду федеральное объединение всего континента, включая США». Тут же в зале поднялось двадцать рук. Это были руки представителей латиноамериканских стран. И два часа подряд с трибуны излагались факты, свидетельствующие об агрессивных действиях США против наших государств. Вашингтон никогда не изменял своей политике, он всегда поддерживал тиранов, все реакционные силы, палачей народов.
За три дня до съезда Неруда получил письмо от того же мексиканского романиста, который писал:
«Когда я говорю о событиях на Пунта-дель-Эсте, это всего лишь капля в море. Давление на общественное мнение, шантаж, подкуп голосов происходили на глазах у всех, пока американские сенаторы стучали кулаками по столу и требовали „призвать к порядку“ латиноамериканских министров. Трагикомедия и только! Не знаешь, смеяться или плакать, глядя на этих гватемальских, сальвадорских, никарагуанских, парагвайских статистов, пьяных, невежественных, нелепых, трусливых фигурантов, удобно устроившихся под эгидой звучных лозунгов: „Провидение“, „Бог“, „Права человека“, „Представительная демократия“. Слушая их речи, я вспоминал нашу встречу в Консепсьоне и думал о печальной судьбе наших народов, которые не имеют возможности заговорить своим истинным голосом, не могут сбросить маску и обрести достоинство. Как выделяются люди Кубы среди этих пигмеев!»
139. Треугольный человек
О странствия! Как чудесно уезжать! Как радостно возвращаться! Уже хорошо знакомое турне по Европе: Советский Союз, Болгария, Италия, Франция. Через пятнадцать тысяч километров доходят до нас его шутки; глядя на золотой песок возле Варны, Неруда пишет:
«13 августа 1962 года.
Даже здешние каменюки напоминают тебя. Я влюблен в Болгарию. В сентябре увидимся в Исла-Негра, нашем Черном острове, который, конечно же, древнее Черного моря. Обнимаем.
Пабло-Матильда».
Неруда напряженно живет и политикой, и литературой. 12 октября весь Сантьяго оклеен плакатами: «Сегодня в театре „Кауполикан“ выступает Неруда!» Он произносит даже не речь, а целую лекцию, которая позднее выйдет отдельной брошюрой на 42 страницах:
«Вместе с католиками — к миру. Пабло Неруда отвечает епископам: мы все, католики и некатолики, должны вместе бороться против нищеты, которая ведет к вырождению».
Лавиной, одно за другим, появляются все новые исследования о Неруде на разных языках. Телеграммы сообщают, что в 1962 году у него большие шансы получить Нобелевскую премию.
История с Нобелевской премией повторяется каждый год в октябре. И каждый год Рикардо Пасейро, маниакально клевещущий на Неруду, отправляется в Стокгольм. На сей раз Пасейро публикует «Открытое письмо Шведской академии». Газеты называют трех кандидатов на Нобелевскую премию по литературе: Неруду, Сартра и Беккета. В интервью Лихейе Балладарес Пабло говорит: «Нобелевская премия вовсе не главная мечта моей жизни». Дни, когда решается этот вопрос, он проводит, окопавшись в Исла-Негра, словно в осажденной крепости…
Неруде скоро будет шестьдесят, и его тянет подвести итоги. Он завершает сверхбиблейское пятикнижие, свою самую пространную и полную поэтическую автобиографию — «Мемориал Исла-Негра». Любопытно, что впервые она увидит свет в Италии в замечательной типографии Альберто Таллоне и его жены Бианки, женщины, которой Неруда искренне восхищался. Из Альпиньяно, местечка близ Турина, Неруда получает от Бианки траурное извещение: «Наш Альберто не смог ни прочитать твое письмо, ни напечатать твою книгу. Уже два месяца, как он покинул нас навсегда». Любознательный итальянец Игнацио Делогу уже значительно позже подробно расспрашивает обо всем Бианку. Этот чрезмерно любопытный, всюду сующий свой нос сардинец, весьма сведущий в испанистике и латиноамериканистике, вынюхивает тайны и вытягивает секреты. Его расспросы так или иначе вертятся вокруг смерти Альберто. Ему непременно надо заручиться свидетельством, чтобы потом оставить свой след в истории.
