С любовью подготовленное издание первой части книги «Мемориал Исла-Негра» — «Там, где родится дождь» — в Италии появилось под общим заголовком «Итоги».

С 1962 года в «Себастьяне» поэт начинает борьбу против неминуемого: отправляется в долгий путь, в прошлое. Он заставляет машину времени вернуть его вспять, к началу дороги. «Мемориал Исла-Негра» предвосхищает в поэзии воспоминания «Признаюсь: я жил»; эти произведения — близнецы, но совсем не одно и то же. «Мемориал» охватывает пятьдесят восемь лет жизни поэта. В этой книге поэт начинает с самого начала, заставляет машину времени вернуть его в детство. Дорогу туда он забыл, но оставил, как это делают индейцы в лесу, зарубки, по которым находит обратный путь, хотя многие из них поглотил туман. «…Теперь, прожив уже немало, глядя на свое детство из Вальпараисо, из 1962 года, вижу лишь дождь и мрачные тучи».

Пусть тот, кто хочет узнать нечто новое о Неруде, внимательно прочтет «Мемориал Исла-Негра». Это книга прямая и прозрачная. В ней — почти все, что он помнит, ничто им самим не опущено.

В «Мемориале» Неруда часто возвращается к уже рассказанным событиям, но смотрит на них под иным углом зрения. На поэта влияют даль времен и расстояние, повторяемость прожитого и ностальгия по прошлому.

Неруда вновь подтверждает, каков он есть. Нет, сеньоры. Сеньоры — его враги. Мы не продаемся. Я не сдаюсь. Он вновь шлет проклятия тиранам Америки. В его собрании сочинений эта книга занимает почти двести страниц. И она не закончена. Неруде остается еще двенадцать лет жизни. Он, разумеется, этого не знает. Зато знает, что «будущее — это пространство». Он смотрит вперед. Все, что ему осталось, он проживет в полную силу… Ошибки? Да. «Я коплю ошибки песни моей». Но он хочет выдумать море на каждый день. У него есть сад с цветами, каких нет на свете. Этот сад — треугольный.

Некоторое время спустя Лосада выпускает «Мемориал Исла-Негра», и Неруда заявляет, что, когда писал его, преследовал несколько целей, в том числе ему хотелось именно так отметить свое шестидесятилетие. Когда знаменательная дата наступила, он добавил, что своей новой книгой сознательно вернулся к «Собранью сумерек и закатов», «к поэзии, в которой ощущается течение каждого дня. Хотя в этой большой книге, состоящей из пяти томов, есть биографическая основа, я стремился лишь передать в ней радость или горе каждого минувшего дня».

Четвертый том — «Охотник за корнями» — посвящен испанскому скульптору Альберто Санчесу. Имя скульптора тоже появилось вскоре на деревянных балках, поддерживающих потолок в баре дома в Исла-Негра, рядом с именем Хикмета. Они не походили друг на друга. Оба отличались высоким ростом, но Хикмет был вообще крупным человеком с голубыми глазами — в нем смешалась кровь Европы и Азии. Он обладал чудесным характером, искрился умом и добротой. Альберто, длинный и худой, с суровым лицом, был «настоящей скульптурой Кастилии». Этот костлявый человек напоминал дерево кастильского плоскогорья. Когда-то он был пекарем. Возможно, первая профессия и научила его создавать необычайные формы, произведения, которые не попадали в музеи скульптуры, как, например, «Птица моего изобретения». Этот смуглый, словно высеченный из камня испанец, чем-то напоминавший Дон Кихота, «должен был жениться, — говорит Неруда, — на женщине ясной и способной быть оруженосцем своего Дон Кихота». Так и вышло. Он женился на Кларе[193] Санче.

В Испании начала тридцатых годов творчество Альберто совершенно не понимали. Толедский крестьянин был своеобразным художником. Скульптуры Альберто ломали привычные представления. Его работы вместе с произведениями Пикассо и Миро украшали павильон республиканской Испании на Парижской выставке 1937 года. Там Пикассо выставил свою «Гернику», но, как вспоминает Неруда, люди изумленно замирали перед необычайным обелиском — Дон Кихотом без рук и без глаз, образом Испании, которая в то время находилась между жизнью и смертью.

Альберто вынужден был покинуть родину и уехать в Советский Союз. В Москве он делал декорации к фильму «Дон Кихот». В этом фильме за кадром звучит его голос, поющий старинные испанские песни.

Если мы с Нерудой оказывались в Москве одновременно, то всякий раз заходили к Санчесу либо в мастерскую неподалеку от университета, либо домой. Когда Неруда получил горестное известие о его смерти, он написал для «Сигло» две емкие, прочувствованные страницы некролога, достойные «великого Альберто Санчеса, болезненного и как бы окаменелого, костистого и железистого человека».

Однажды я, уже в который раз, оказался в Толедо. Нанес непременный визит в дом Эль Греко. Из сада виден не только весь этот единственный в своем роде город, но и его окрестности. В церкви Сан-Томе мы останавливаемся перед «Погребением графа Оргаса». Затем ищем другой толедский музей — музей Альберто Санчеса. И натыкаемся на закрытую дверь, что так вяжется со всем обликом этого человека, прошедшего по жизни почти неприметно, как незнакомец, узнать которого было нелегко. Но сейчас этот преобразователь основ, художник таинственный и ясный, «охотник за корнями», одна из скульптур которого дала название четвертой части «Мемориала Исла-Негра», заново открыт в родной Испании.

26 апреля 1964 года, когда в Исла-Негра состоялось торжественное открытие бара «Альберто Рохас Хименес», Неруда велел вписать имя Альберто Санчеса железным острием на деревянной балке рядом с именами других умерших друзей.

Но Неруда не хотел, чтобы эта часть его дома, предназначенная для дружеских тостов, связывалась только с печальной мыслью о том, что жизнь проходит. Ему необходимо было, чтобы там присутствовала идея рождения. И потому день открытия бара совпал с крещением сына Рубена Асокара и Пракседес Уррутиа. Неруда взял на себя обязанности Иоанна Крестителя, но великий чилийский креститель погружал ребенка не в воды реки Иордан, а в величайшую купель планеты — Тихий океан. Дитя было окрещено святой водой, хотя и соленой. Поэт приготовил черновик свидетельства о крещении в стиле старинных писцов, записывавших в приходских книгах даты крещения младенцев мужского пола, а секретарь Омеро Арсе переписал его каллиграфическим почерком. Родители хотели назвать сына Висенте, но ученый Алехандро Липшуц, специалист по индейскому фольклору, настоял, чтобы новорожденному дали второе имя Лиентур. Пабло вспомнил свою «Всеобщую песнь» и поддержал это предложение.

С важным видом поэт закончил составлять свидетельство о рождении «нового человека Лиентура, сына Асокара и Уррутиа, соседей Королевы, проживающих на землях касика Тобалабы. Соль воды Великого океана придаст молодому Лиентуру мужество и красоту, сделает его достойным закаленного в боях отца».

Страсть Неруды устраивать браки вошла в поговорку. Он вмешивался в сердечные дела, хотя никто его об этом не просил. Ему доставляло удовольствие проникать в тайны одиноких душ и играть роль Купидона. Он сводил пары и бывал счастлив, если они соединялись. Такие молодожены могли твердо рассчитывать на бесплатный медовый месяц в на редкость романтическом и возвышенном приюте — в башне дома в Исла-Негра. Новобрачные начинали совместную жизнь в этом средневековом замке, под плеск океанских волн, в атмосфере приключений, окруженные картинами, изображавшими корабли и рыб, с неисчислимым количеством книг, которые могли читать, если, конечно, у них оставалось на это время.

По большей части влюбленные не подозревали, что попали в сети, расставленные поэтом. Приятельница Неруды в своих откровенных, написанных sans façon[194] воспоминаниях «Неруда в Вальпараисо» рассказывает, что однажды Пабло решил выдать ее замуж за автора этих строк. Он изложил Саре Виаль все преимущества такого брака и составил план действий. Он от души хотел, чтобы друзья его были счастливы. Но Сарита, видимо, заупрямилась. Я-то узнал об этом лишь двадцать лет спустя, прочитав ее искреннюю и, без сомнения, правдивую книгу.