«Садовник» Тагора был любимой стихотворной книгой Терусы и ради нее и сделал Пабло этот злополучный парафраз.

Подумать — одно-единственное стихотворение среди тысячи других, что создал поэт! Да все титаническое наследие Неруды — убедительное, сверхубедительное доказательство его бесспорной самобытности, оригинальности!

Но тем не менее нашумевшее affaire вспыхивало при самых разных обстоятельствах. И каждый раз Неруда чувствовал себя уязвленным.

В апреле 1935 года мы снова совершили досадную оплошность. Едва вышла из печати «Антология новой чилийской поэзии», как поднялась целая буря. Составителями этой Антологии были мы с Ангитой и, поддавшись соблазну, включили самих себя в число десяти отобранных поэтов. В Антологии, разумеется, были Габриэла Мистраль и Пабло Неруда, представленный последними, еще не изданными стихотворениями из второй книги «Местожительство — Земля». Достойное место занимал и Пабло де Рока. Но именно он поспешил заявить, что Антологию захватил, «колонизировал» Висенте Уйдобро. Какая-то крупица истины в этом обвинении, конечно, была.

«Что это такое? Смехотворная стряпня каких-то шутников?» — вопрошал негодующий Алоне в газете «Насьон». Ему хотелось предстать перед Нерудой этаким бомбардиром, готовым на все, чтобы разделаться с Антологией и с ее составителями. Он написал Неруде полное злорадства письмо на адрес Чилийского консульства в Мадриде. От Антологии не останется камня на камне, разве что презрительно усмехнутся при упоминании о ней… Да, Алоне решил стереть нас с лица земли и объявил нам настоящую войну. Само время подготовило для этой баталии подходящую почву. И нужен был железный кулак, чтобы утихомирить враждующие стороны.

Хенаро Прието, автор романа «Компаньон», язвительный журналист на хлебах архикатолического «Илюстрадо», угодный властям политик, депутат от правых сил (четырежды от консервативной партии), воистину своротил себе челюсть от натужного хохота над «оперой-буфф», то есть над Антологией, над ее составителями и заодно — над Пабло Нерудой.

В своей статье «Авангардистская поэзия» он уверенно заявляет: «Уже давно доказано, что думающие, серьезные люди не приемлют поэтов-авангардистов». Прието пускает камень в мой огород, рассуждая о моем «культеранизме»^{98}. И для вящей убедительности вспоминает о том, что за туманное плетение словес и заумь был подвергнут критике и сам Кеведо. Мы, по мысли Прието, были новоиспеченными представителями этой заумной поэзии в ее современном варианте. Мне, правда, досталось поделом. Я в ту пору был большим поклонником авангардистского барда.

А чтобы побольнее уязвить Неруду, он придумал целую историю. Рассказал, что пригласил к себе трех врачей и задал им вопрос: «Почему стены больниц красят в синий цвет?» Те в один голос: «Может, от мух?» «Ошибаетесь, ради Гарсиа Лорки». И прочел вслух стихотворение Неруды, посвященное Федерико: «Потому что во имя твое в синий цвет красят больницы…»

Все эти перлы язвительности можно обнаружить в «Илюстрадо» от 30 ноября 1935 года. Спустя четыре дня в той же колонке появляется «авангардистское письмо», якобы присланное разгневанным читателем, неким Ониасом Пересом из Лоты. Разумеется, это письмо состряпал сам Хенаро Прието, который только и ждал, как бы посильнее ужалить Неруду, а заодно лягнуть Висенте Уйдобро.

Пабло де Рока, как и следовало ожидать, оказался куда более едким, чем другие.

Спустя два месяца он сочинил тетраптих. 10-го, 11-го, 12-го и 13 июня 1935 года в «Опиньон» появились его статьи, открывшие мощный поливной огонь против Антологии. Де Рока рубил головы направо-налево. Сначала колкий выпад в адрес составителей: «Эти антологии сослужат службу лишь безвестным юнцам: только так они вылезут на поверхность и сумеют продержаться на плаву, отталкивая в стороны всех остальных». Далее удар по Алоне: «А некий пещерный эрудит пляшет на проволоке». Затем камень в Хельфмана, тогдашнего владельца издательства «Зиг-Заг», где вышла наша Антология: «А некий торгаш, менее, чем более чилиец, более, чем менее скаред и невежда, наживается за счет писателей».

В своих «Маргиналиях», заметках на полях нашей Антологии, де Рока вопит, не жалея горла, что она — сплошной произвол. И самое возмутительное — в нее не вошли стихи Винетт де Рока. «В Антологии отсутствуют двенадцать поэтов!» И с озадачивающей искренностью добавляет: «…хотя некоторые из них мне омерзительны, и я их ни в грош не ставлю». Доходит черед и до Неруды: «Поэт буржуазного декаданса, поэт навозного духа и перебродивших дрожжей…» А вот как он разделывает Эдуардо Ангиту: «угодливый служка, пономарь Его Преосвященства» (главной мишенью был, конечно, Висенте Уйдобро). Удивительно — меня он не тронул, даже не упомянул моего имени. А вот для Анхеля Кручаги Санта-Мария приберег особые эпитеты и словечки: «И все это небесно-золотое желе, все его ангелочки и его пресвятая дева Мария…» Свою порцию получил и Росамель дель Валье: «Улитка с лицом подручного у брадобрея, акула, сочиняющая всякую белиберду на всех языках вперемешку и говорящая по-английски так, что это больше похоже на французский, чем на немецкий».

Само собой, главной мишенью оставался Висенте Уйдобро — «мелкотравчатый буржуа, métèque[80], связанный с империалистической Европой, с тем, что в ее искусстве уже отмирает, уже на последнем издыхании… и набито всякой бредятиной… Модерняга, который по возвращении из Европы пичкает нас рассказами о вещах, известных всем и каждому».

Уйдобро взвился, точно ужаленный, и тут же ответил оскорбителю в присущем ему стиле. Поначалу он держит футбольный мяч между ног: «Я ни с какого боку не причастен к этой книге… Куда больше усердствовал де Рока, мечтавший, чтоб в нее попали стихи его супруги».

Далее Висенте Уйдобро переходит к размышлениям психоаналитического характера, модным в те времена:

Борьба разгоралась все сильнее. Де Рока публикует ответное письмо, изливая в трех столбцах всю желчь и досаду на «литературного владетеля».

Уйдобро снова идет в атаку и тоже выстраивает свое войско на трех столбцах. На сей раз он одаривает противника каскадом «любезностей». К примеру: