Жизнь Неруды проходила в сплошных разъездах, он то и дело выезжал из Чили и имел возможность сравнивать народы и политические системы. В день подведения итогов и обдумывания будущего он особо подчеркнул то, о чем уже не раз говорил: «Я желаю перемен в общественном устройстве и ускоренного развития моей родины».

В день полувекового юбилея Неруда хочет, чтобы его голос продолжал нести чилийскому народу, как и другим народам, «любовь, мир, достоинство и радость».

С глубоким вниманием слушали Неруду писатели, прибывшие из разных стран. Человек двадцать приехало из Аргентины. Были на его чествовании старые друзья Оливерио Хирондо и Нора Ланге, его крестник Родольфо Араос Альфаро и чилийская писательница Маргарита Агирре, товарищ по Испании поэт Рауль Гонсалес Туньон, писательница Мария Роса Оливер в кресле на колесиках и Пабло Рохас Пас. Неруда очень сожалел, что не смогли приехать Рафаэль Альберти и Мария Тереса Леон, которые из-за постоянных осложнений с документами долгие годы жили как пленники в необъятных аргентинских просторах.

Советские писатели тоже не были на юбилее: им не дали въездных виз. Удалось приехать чехам — шумному председателю Союза писателей Яну Дрде, автору «Немой баррикады», «Городка на ладони» и «Живой воды», поэту Яну Костре и Ярославу Кухвалеку, испанисту, профессору Карловского университета. В Исла-Негра чехи решили испытать, что такое Тихий океан и так ли уж он опасен. В полночь они затеяли соревнование по плаванию, от чего у юбиляра волосы встали дыбом.

Болгарские гости — Димитр Димов, автор романов «Лейтенант Бенц», «Проклятые души» и «Табак» (самое известное его произведение), и поэт Никола Фурнанджиев, автор «Великих дней», — были спокойнее. В аэропорту «Лос Серрильос» болгары и чехи удостоились особой чести: целая армия сыщиков не выпускала их из виду, а таможенники перерыли весь багаж — искали двойное дно в чемоданах, где, без сомнения, хранилась подрывная коммунистическая литература.

Чествование Неруды началось еще до торжественного заседания банкетом на сто шестьдесят человек в ресторане «Ла Байя», и почти все приглашенные произносили тосты, а многие выступили даже с речами, более или менее удачными.

Строго говоря, юбилейная неделя должна была начаться 11 августа, в воскресенье, но ее открытие перенесли на понедельник, чтобы оно не совпало с последним днем конференции зарубежных парламентариев.

Однако не стоит думать, будто решительно все радовались юбилею поэта. Сначала для чествования хотели снять Муниципальный театр. Но совет театра, боясь воображаемых последствий, отказался сдать его, «так как можно ожидать контрвыступлений». Поэтому первое заседание состоялось в актовом зале университета. Остальные проходили в Aula Magna[157] Школы правоведения и в зале Валентина Летелье. В первый день открылась выставка книг юбиляра и документальных материалов, рассказывающих о его жизни.

Закрытие юбилейной недели проходило в театре «Кауполикан»; в этой программе воплотилась мечта поэта — собрать воедино все, чем богато искусство его родины. Там пели Маргот Лойола и Виолета Парра. Исполнялись индейские народные танцы, в честь Неруды импровизированные стихи читали удивительные чинос^{135}, потомки негров и индейцев из Валье-Эрмосо-де-ля-Вирхен-де-Росарио в Лигуа. Тогда же состоялось первое публичное чтение его «Оды ветру», которую декламировали Роберто Парада и Мария Малуэнда.

Чествование прошло хорошо, но, как я уже говорил, за Неруду радовались далеко не все. Критик Алоне, в свое время ссудивший некую толику денег восемнадцатилетнему поэту, чтобы тот напечатал свою первую книгу, опубликовал в «Зиг-Заг» статью под названием «Чем опасен Неруда». Алоне хотел заглянуть на выставку, организованную Чилийским университетом, чтобы посмотреть на книжечку 1923 года, в финансировании которой он принимал участие. Его спутник воспылал негодованием.

Распространялись оскорбительные стишки в адрес юбиляра.

В литературной хронике другой газеты, «Меркурио», от 28 марта того же года Алоне бросает Неруде упрек в том, будто он пишет массовые песни, и пишет настолько просто, что «его понимают те, кто вообще ничего не понимает». Алоне утверждает, что Некто (Вроде deux ex machina[158] в духе романа «1984» Оруэлла^{136}) попенял поэту за постоянную беспричинную грусть и заявил ему, будто это оскорбительно для нового общества. Конечно, Неруде никто ничего подобного не говорил, но поэт и в самом деле дал себе твердое обещание больше не поддаваться унынию.

Как бы то ни было, но пятидесятилетие Неруды отмечалось широко во всех отношениях. Его и поздравляли и ругали от души.

Однажды, давая интервью, Неруда на вопрос, что он изучал в университете, ответил: «Сначала — архитектуру и французский язык». Архитектуру? Возможно, он и побывал на нескольких лекциях, но потом забросил занятия. Стоит ли жалеть об этом? Пожалуй. Ведь Неруда был прирожденный архитектор. Он всегда затевал какое-нибудь строительство. И это были отнюдь не безумные предприятия, потому что все его дома были доведены до конца и обставлены по его вкусу и желанию, за исключением последнего, на холмах Ло-Курро. Он имел обыкновение советоваться с архитекторами передовых взглядов: с испанским республиканцем Родригесом Ариасом, чилийцами Фернандо Кастильо Веласко, Карлосом Мартинером, Рамиро Инсунсой, Раулем Бульнесом.

Однако общая идея нового дома почти всегда принадлежала самому Неруде. В помощники он обычно брал скромного умельца, мастера из Исла-Негра, чутко угадывавшего все свойства древесины, ясно видевшего ее прожилки и сучки, искушенного в тайнах дикого камня, кирпича и гвоздей. Этот человек с его практической сметкой и большим опытом умудрялся решать любые головоломные задачи, которые возникали по ходу строительства домов весьма прихотливой архитектуры. Замечательное было зрелище, когда мне удавалось наблюдать их вместе — крупного, в толстом свитере и в жокейской шапочке Неруду и низенького, тщедушного, очень опрятного человечка с ясным и строгим взглядом. Слушать их размеренную, исполненную достоинства беседу было истинным наслаждением; Пабло ценил Рафиту, и Рафита, Рафаэль Пласа, тоже высоко ставил товарища по работе, знавшего толк в том, как возводить стены, строить гараж и как укрепить тяжелую фигуру, украшавшую нос корабля, некогда бросившего якорь в Вальпараисо.

Ни единой ноты подчиненности не было в голосе плотника-художника. Ни единого по-хозяйски высокомерного слова не звучало в речах поэта. Они оба испытывали взаимное уважение, высоко ценили присущее обоим мастерство и ни с чем не сравнимое умение понимать друг друга с полуслова во всем, что касалось дела. Отношения Неруды и Рафиты говорят о многом. Видя их вместе, я невольно думал: вот встретились два мастера, знающие свое дело и умеющие работать.

Неруде принадлежало три дома. Один, «Лос Гиндос», был священным очагом Делии. Во втором, в Провиденсии, свила укромное гнездышко Росарио. А в третьем, в Исла-Негра, он бывал с каждой из них.

Делия часто уезжала из Сантьяго одна, и тогда Неруда слегка приоткрывал завесу таинственности над приютом любви. У меня сохранилась записка: