— Бенито Марианетти, — ответил Бельет.

Офицер так и подскочил:

— Но ведь он коммунист!

Бельет решил блефовать до конца:

— Как! Неужели?!

Полковник все-таки разрешил Бельету воспользоваться полковой рацией. Вызванный столь необычным образом, Марианетти поначалу растерялся. Он вообще не понимал, о чем идет речь, и, ошеломленный, чуть было не провалил все. Однако в конце концов разобрался. В этот момент в гостиницу явился связной. «Бизнесменов» переправили в Буэнос-Айрес.

В Буэнос-Айресе Неруда не мог не повидаться с друзьями. Встретился со старым confrère Рафаэлем Альберти. Как-то они вместе зашли к советскому послу Сергееву. Говорили о поездке в Европу. Супруга посла, художница Тамара Алексеевна Северова, очень обрадовалась Неруде и, пока мужчины разговаривали, написала его портрет. Этот портрет, на котором Неруда изображен еще молодым, сорокачетырехлетним, много лет спустя, в восьмидесятом году, муж художницы, уже покойной, подарил жившим в Москве эмигрантам-чилийцам. Северова также сделала бюст поэта, завещанный ее мужем музею в Волгограде, городе, которому поэт посвятил свои «Песни любви Сталинграду».

Неруда покинул Чили, но поручил друзьям подпольно издать «Всеобщую песнь». Поначалу этим занялись три человека: Америко Соррилья, который прежде был редактором газеты «Сигло», художник Хосе Вентурелли и еще один товарищ, чье имя мы не называем, поскольку он продолжает бороться против диктатуры Пиночета в Чили. Для подпольных изданий это была необычная книга: большого формата, толстая — такую трудно спрятать. Печатали «Песнь» главным образом двое: Гильермо Лабаете, бывший рабочий мебельной фабрики, и Мануэль Сегундо Рекабаррен Рохас, журналист, который 30 апреля 1976 года попал в лапы агентов ДИНА^{119}. Накануне были арестованы его сыновья Мануэль Гильермо и Луис Эмилио Рекабаррен Гонсалес, а также его сноха Нальвия Роса Мена Альварадон. Они исчезли. Их местонахождение неизвестно до сих пор. Нет сомнения, что их убили, как и две с половиной тысячи чилийцев, также пропавших без вести.

Было решено издать «Песнь» в пяти тысячах экземпляров, форматом 19 на 27, на 468 страницах. Это издание потребовало и соответственного количества бумаги — четыре тонны. Бумага была двух сортов: так называемая № 264, весьма неприглядная на вид, и сорт «плюма», на которой было напечатано две тысячи экземпляров подороже.

В те времена полиция с особым рвением охотилась за подпольной литературой. Во всех типографиях были сняты образцы шрифтов, и установить происхождение любой печатной продукции не представляло труда. Но тут кто-то из членов партии нашел линотипные матрицы, пролежавшие без употребления пятнадцать лет. Книгу Неруды набирал целиком один человек, верстал тоже один — товарищ Осорио. Печатал Мануэль Рекабаррен. Все виды работ делались в разных местах: набор — в одном, верстка — в другом. Сверстанные страницы, как вспоминает Сорилья, переносились в типографию, где книга и печаталась. Как неизбежно бывает в подобных случаях, в типографию нагрянули полицейские. Они перевернули все и вся в поисках нелегальной литературы. Офицер, возглавлявший операцию, отдавал приказы, облокотясь на высокую кипу бумаги, на которой сверху лежало несколько сфальцованных листов «Бегового бюллетеня». Они прикрывали листы с уже отпечатанной «Всеобщей песнью».

Что касается обложки, то материалы для нее раздобыли в разных типографиях. Клише иллюстраций Вентурелли (они делались, разумеется, отдельно от текста) удалось без особых трудностей заказать в цинкографической мастерской. С гораздо большим риском было связано печатание фотографий для форзацев. На первой фотографии был изображен Неруда, на второй он, вместе с Делией, снят со спины. Их надо было вклеить в каждый экземпляр уже переплетенной книги. Брошюровал вручную и переплетал ее один-единственный рабочий. Он жил за городом, где у него была маленькая мастерская по производству облицовочной плитки. Там он провел в полном уединении несколько месяцев, брошюруя и переплетая книгу Неруды. Корректуру держал Луис Корвалан, который в то время возглавлял Отдел пропаганды коммунистической партии. В этой работе принимал участие также Хоакин Гутьеррес^{120}.

Была организована предварительная подписка на книгу Неруды; она продавалась как изданная в Мексике, в типографии Хуареса, под фальшивой обложкой, на которой значилось: Бенигно Эспиноза. Смех и слезы.

Здесь нашу историю расцвечивают бесшабашная удаль и интрига. Две райские птицы, два короля поэзии, бросаются друг другу в объятия. Встреча происходит в Аргентине. За несколько лет до этого автор «Сеньора президента» воскресной ночью в Сантьяго околдовал гостей Неруды; они восхищенно ему внимали в запущенном саду, где осень опадала желтыми листьями. Он повествовал о чудесах и пророчествах Чилам-Балама^{121}. Пел песни древних индийских рапсодов. С длинной учительской указкой в руке объяснял значение символов и иероглифов доколумбовых времен. И вот теперь эти гиганты духа спустились в низменные области современной жизни, занялись подделкой паспортов и удостоверений личности. Они были внешне похожи и решили использовать это обстоятельство. Неруде предстояло ехать из Буэнос-Айреса в Париж по паспорту Мигеля Анхеля Астуриаса. Поставил ли Астуриас условием, чтобы Неруда уничтожил документы, как только попадет во Францию? Правда ли все это или легенда? Существовало ли в действительности такое подтверждение дружбы двух поэтов или это плод вдохновенного вымысла? Se non è vero, è bien trovato[127].

В конце марта или в начале апреля 1949 года в одной парижской квартире раздается звонок. Хозяин идет открывать дверь. На пороге стоит незнакомый плотный мужчина в очках с толстыми линзами, бородатый, в черном баскском берете. Несколько секунд они молча смотрят друг на друга. Гость спрашивает:

— Не узнаешь?

Хозяин озадаченно молчит, мучительно пытается вспомнить, наконец сдается. Незнакомец говорит:

— Я Пабло Неруда. Приюти меня на несколько дней.

— Входи, Пабло. Спасибо, что ты обратился ко мне. Здесь ты у себя дома.

Хозяином парижской квартиры, который и рассказал мне об этом, был Луис Кардоса-и-Арагон, гватемальский писатель; мы познакомились с ним много лет спустя, у Неруды в «Лос Гиндосе», когда Луис был уже послом в Чили.

После обеда они отметили нежданную встречу шампанским. Неруда вынул из портфеля тетрадь и до утра читал стихи из «Всеобщей песни». Прислуга в доме звала его «дон Антонио». Но не таков был Неруда, чтобы сидеть взаперти, да еще в Париже. Не раз он вместе с Лией, женой Кардосы-и-Арагона, сбегал из дому, отправлялся на автомобильные прогулки. Как вырвавшийся на свободу щенок, он носился по Парижу в поисках всех мыслимых удовольствий, бегал по лавкам букинистов и торговцев всякими диковинами. Он охотился за редкими книгами и раковинами.

Даже находясь в столь непривычной ситуации, Неруда не мог обходиться без игры. Он попросил Луиса устроить ему встречу с добрым другом, аргентинским писателем Альфредо Варелой. Варела в ту пору был пылким юношей, страстным и многоречивым. Впрочем, таким он и оставался всегда. Встреча состоялась в кафе «Мариньян» на Елисейских полях. Луис Кардоса-и-Арагон представил Варелу чешскому профессору, покинувшему свою страну, по словам Луиса, легальным путем. Варела онемел. Он быстро взглянул на сидевшего за столиком незнакомца и — словно набрал в рот воды. Ему все стало ясно: конечно же, это один из матерых антикоммунистов тамошней выделки, которые так и норовят впутать в свои дела людей, ни сном ни духом к ним не причастных. Насладившись заранее рассчитанным эффектом, «чешский профессор» снял шляпу и темные очки. Варела так и подскочил: какой профессор! Какой чех!