Однажды тот самый историк повез Неруду с Делией по ночному городу. И вдруг их машину остановил полицейский. Он попросил довезти его до какого-то места. Слава богу, он сел рядом с шофером!
В этом доме с прекрасным фруктовым садом дети старательнее всех охраняли «дядю Педро» и «тетю Сару». Им нравилось смотреть, как «дядя Педро» и «тетя Сара» рисуют голубок и цветы. Как-то раз поэт велел детям вырезать нарисованные им цветы и внутри каждого аккуратно поместить маленький пузырек со сладкой водой. Ребята забрались на дерево и прикрепили эти цветы с пузырьками на высоких ветвях. Через минуту к дереву слетелись колибри. У одного из колибри был хохолок, похожий на пакетик. Он никого не подпускал к цветку. Неруда прозвал задиристую пичужку «фунтиком». Маленькие «телохранители» поэта следили за каждым движением всех, кто приходил в их дом. Они знали, что никто не должен обнаружить «дядю Педро» и «тетю Сару»…
Однажды среди старых газет нам попалась на глаза первая страница «Импарсиаль» от 5 февраля 1948 года, где огромными буквами было напечатано: В ЧИЛИ РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПАБЛО НЕРУДА. А в центре газетной полосы помещен lead[126] с изложением информации. «На розыск парламентария-коммуниста брошены значительные силы. Генеральный прокурор Гонсалес Кастильо выдал соответствующим лицам ордер на свободное проникновение в подозреваемые дома, а также на взлом дверей. Особое внимание следует обратить на дома в Исла-Негра, где могут быть получены сведения о местопребывании Неруды». А ниже жирным шрифтом: «Лица, которые окажут помощь в поимке Неруды, получат денежное вознаграждение».
На первой странице помещено странное объявление в шутливом тоне, рекламирующее журнал «Топаз»: «Третья мировая война начнется в Чили взрывом атомной бомбы в здании театра „Кауполикан“». Но сама по себе эта реклама вовсе не носит случайного характера. Она лишь отклик на политическую атмосферу, созданную в стране Гонсалесом Виделой, который всюду и везде вещал о том, что третья мировая война начнется через девяносто дней. Преследование коммунистов и вожаков профсоюзного движения, охота за Пабло Нерудой — следствие президентского психоза, который, вне всякого сомнения, был подготовлен в Вашингтоне. А кроме того, этот психоз должен был служить дымовой завесой для его политического предательства.
Неруда кочует из одного убежища в другое. Вскоре весь мир узнает о том, что чилийского поэта выслеживают точно редкого зверя в Африке. Приспешники Гонсалеса Виделы организовали самую настоящую охоту-сафари. Писатели, деятели культуры, простые люди в различных странах выражают свое возмущение. И вот в июле 1948 года на Всемирном конгрессе творческой интеллигенции во Вроцлаве выступает Пабло Пикассо. Это была его первая и единственная публичная речь в жизни. Он говорил простые и проникновенные слова. Привожу это историческое выступление целиком:
«У меня есть друг, который должен был находиться здесь, с нами. Мой друг — один из самых лучших людей, что мне довелось встретить в жизни. Он не только крупнейший поэт своей страны. Он — самый большой поэт испаноязычных стран. Он — один из самых больших поэтов всего мира. Его имя — Пабло Неруда.
Мой друг, Пабло Неруда, не только великий поэт. Он, как и все мы, творя прекрасное, стремится защитить добро. Это — главная цель его жизни. Он всегда на стороне обездоленных, на стороне тех, кто требует справедливости, кто сражается за нее. Сегодня за моим другом охотятся его преследователи, и никто уже не знает, где он сейчас, где он прячется.
Я полагаю, что наш конгресс не должен смириться с таким произволом, с такой несправедливостью, ибо это обернется против нас самих.
Если Пабло Неруда не обретет свободу, наш конгресс не будет конгрессом людей, верящих в торжество свободы. Я предлагаю вам проголосовать за следующую резолюцию, которая получит самое широкое распространение во всем мире:
„Всемирный конгресс творческой интеллигенции во Вроцлаве горячо поддерживает великого поэта Пабло Неруду и выражает ему чувство глубокого восхищения и солидарности.
Мы, 500 участников конгресса из 46 стран, перед всем миром клеймим позором беззаконные действия фашистских властей, которые посмели подвергнуть жестокому преследованию одного из самых выдающихся деятелей общемировой культуры.
Мы настоятельно требуем предоставить Пабло Неруде право свободно творить и жить там, где он захочет“».
Руководство чилийской компартии приняло решение о скорейшем выезде Неруды за границу. Там он сумеет рассказать людям обо всем, что происходит в Чили. Поначалу все разработанные планы его побега не удавались… События подпольной жизни поэта получили яркое отражение в его поэзии. Документальное свидетельство всех перипетий подполья — «Беглец», десятая глава «Всеобщей песни».
Пабло Неруда создает два вида, два типа поэзии. Первый — поэзия незамедлительного отклика, «синхронная», отражающая все то, что он только что увидел, пережил. Второй — ретроспективная поэзия, взгляд, обращенный в прошлое. «Беглец», как и другие главы — «Землю зовут Хуан», «Цветы Пунитаки», «Новогодний гимн омраченной родине», — поэтический рассказ в «настоящем времени». Все эти главы подобны потоку раскаленного металла, вытекающего из плавильни. Сквозь поэтический покров проступают реальные события жизни поэта. Стихи — пропущенный через сердце дневник. «В эти сумрачные дни» Неруда уходил от погони. Ночная тьма прятала его от полицейских. Он проезжал город за городом, ему открывали двери друзья, и во мраке ему довелось узнать, что такое истинное братство. Чаще всего Неруда попадал в дома совершенно незнакомых людей. Ночью, лежа в постели, он спрашивал себя: «Где я? Кто эти люди? / И почему они мой сон оберегают?»
Поэту вспоминается та осенняя ночь, когда он попал в усадьбу «Санта-Ана-де-Чена». «Стояла осень винограда…» Ему нравилось слушать хозяина дома, невысокого, уже немолодого человека в очках, который служил где-то счетоводом, но знал тайны земли и деревьев и умело, как опытный хирург, обрезал старые ветви. Когда Неруда гулял среди персиковых деревьев, за ним следом ступали хозяйские кошки и собаки. В саду он разговаривал с лошадьми, что-то рассказывал им, будто это дети…
Беглец как бы проникал в какие-то неведомые ему глубины и по-новому открывал для себя людей. Они рисковали жизнью из-за него, из-за человека, которого преследовали за верность их мечтам, их чаяниям, их идеалам. Кто-то знал Неруду по одной его книге, кто-то по одному стихотворению, а кто-то — просто по имени. Но все выказывали ему уважение и сочувствие. Ведь он был жертвой вопиющего произвола!
Ночные переезды… Однажды поэта приютила молодая пара. Она — писательница, «золотистая, как налитые колосья». Он — испанец, инженер. Потом Неруда узнал, что их жизнь не заладилась и они были в разводе, но приехали вдвоем в свой крошечный домик, чтобы принять его.
Молодую женщину звали Мартой, но поэт дал ей имя Ирене. А ее бывшему мужу, инженеру — Андрес. Позже тот уехал в Каталонию.
Выдвигались разные планы побега. Но на каком остановиться? Неруда был слишком популярен, полицейские разыскивали его повсюду. Наконец друзья решили переправить поэта морем.
Неруда перебрался в Вальпараисо. Снова он вдыхал запахи Тихого океана, слушал грохот яростных волн. Его устроили в домике двух братьев, моряков. Их мать озабоченно говорила: «Разве мы сможем его принять по-людски? Какие у нас удобства?» А сыновья утешали ее: «Ничего! Он — свой!» Поэту отгородили угол возле самого окна, в которое глядели бесчисленные огоньки — глаза города, его холмов. Неруда долго смотрел на эти огоньки, а потом обернулся и увидел «накрытый стол, / сверкающую белизной салфетку, / вино и хлеб, кувшин с водой прозрачной…» и почувствовал, как его переполняет нежность к этим людям. Много часов и дней провел Неруда у этого окна в ожидании важной вести. Братья пытались наняться на какой-нибудь пароход, а потом провести туда тайно Неруду. Но ничего не получалось. Рушились все планы и расчеты. Братьев не взяли ни на «Атомену», ни на «Султаншу». Они снова стали работать в порту на разгрузке судов… Поэт жил настоящим затворником. Он часто разглядывал из окна улицы Вальпараисо убогие жилища с ярко выкрашенными дверями и удивлялся, каким чудом все эти хибары, лачуги удерживаются на самом краю обрывов. А еще он любил провожать глазами уходящие в открытое море корабли… Никогда больше ему не случилось так внимательно и долго созерцать город Вальпараисо. Быть может, тогда и промелькнула мысль или мечта о собственном доме на одном из холмов этого порта. Потом Неруда выстроит дом и назовет его «Ла Себастьяна»… А в те дни затворничества поэт объяснился в любви городу Вальпараисо. «Люблю тебя, Вальпараисо, / люблю сияние твое / и что таишь в себе…» Там, сидя за столом у окна, Неруда написал: «Плыву я по листам бумаги… Вальпараисо, / и признаюсь тебе в любви, / мы встретимся с тобою вновь, / когда свободу обретем…»
