— «Они закладывают наши жизни, осуществляя свои махинации и борясь за власть. Видишь, кто управляет нашими жизнями? Видишь, кто дёргает за верёвочки? А ты всё сидишь и скалишься, когда тебе говорят то, что ты хочешь услышать… Считаешь, что пусть всё катится к чертям, лишь бы тебе было хорошо… Глупец, ты сам помогаешь им обчистить себя до нитки! Ты должен следить за ними, и поторопись — или умри!» — процитировал в ответ суперагент[268].

— Как-то грубовато, — передёрнула плечами девушка. — «Эй, малыш, вытри свои слёзы. Держись, пока не придёт завтрашний день. Эй, Малыш, не падай духом сегодня. Придут хорошие времена, малыш, они не так далеко»[269].

— Слишком безынициативно, — отверг предложение Гермионы Бонд. — Хорошие времена придут, но не сказано, что надо делать для того, чтобы хорошие времена пришли. А они сами по себе точно не придут, ведь события, предоставленные самим себе, имеют тенденцию развиваться от плохого к худшему.

— Слишком самонадеянно, — покачала головой Гермиона и обхватила себя руками за плечи. — Блин, холодно здесь… Мы далеко не всё можем изменить, с некоторыми вещами лучше просто смириться.

— На некоторые действия у нас в самом деле может не хватить сил, — непреклонно ответил Бонд. — Но, во-первых, часто дело кажется неподъёмным только с виду, а когда всё же сдвигаешь его с мёртвой точки, то оно дальше катится само, и остаётся только направлять события лёгкими толчками, чтобы оно продолжало катиться в правильном направлении. Думаешь, задача сколотить из разномастных школьников боевой отряд, у которого есть шанс стать не только пушечным мясом, была лёгкой, простой и понятной? Во-вторых, большую задачу часто можно разбить на множество мелких, с которыми проще справиться поодиночке. В-третьих, даже очень толстую скалу может прорезать тонкая струйка воды… А я и так пообещал одному человеку, что стану водой…

— Кому? — заинтересовалась Гермиона.

— Эм… М-м-м… Неважно, — нашёлся Бонд. — Одна старенькая женщина, ты её не знаешь. Старенькая и больная. На всю голову.

В кабинете прослушки на Воксхолл техник службы внешнего наблюдения захрюкал от сдерживаемого смеха прямо в микрофон.

— У тебя опять разболелся шрам? — встревожилась Гермиона, видя, как Джеймс изменился в лице и схватился за голову.

— Да, немного, — сквозь зубы прошипел суперагент, пытаясь выковырять пальцем остатки хихиканья из уха.

— Но как же ты будешь заниматься окклюменцией, если у тебя болит шрам?!

— Гермиона, — промычал Джеймс, растирая ухо и лоб, — я начал нашу беседу с вопроса, как мне откосить от занятия окклюменцией! Но занятие начинается через двадцать минут, а мы выяснили, что ты не знаешь никакой защиты от легилименции, кроме окклюменции, которой я учиться не могу, и «защиты Пепсико», которую я не могу применить, потому что единственное прилипчивое стихотворение, которое я знал, я уже использовал, и ты никаких прилипчивых стихотворений или песенок не знаешь! А вдобавок эта скотина хрюкает мне в ухо! — скотина послушно захрюкала снова. Гермиона представила прямую связь Гарри Поттера и Волан-де-Морта посредством шрама и в испуге прикрыла рот ладошкой. — И что же мне делать? Что мне делать?! Если Снегг пробьётся в мой разум, будет очень плохо, — пообещал Бонд, стиснув зубы. — Он не должен увидеть то, что знаю я. Он не должен выяснить, что я подозреваю Дамблдора! Он не должен… О Мерлин, если он проберётся в мой разум, он узнает про тебя! — Бонд в притворном отчаянии схватил девушку за руки. — Герми, если ты окажешься в опасности, я этого не выдержу, и прольётся много крови! — суперагент не стал уточнять, что проливаться будет в основном кровь Снегга.

Гермиона не знала, что ответить на столь проникновенную тираду. Поэтому она просто распахнула свои объятия, чтобы успокоить Джеймса, вызвавшего у себя состояние контролируемой истерики.

Когда они вышли из класса пятнадцатью минутами позже, выражение лица Гермионы по задумчивости и мечтательности могло посоперничать с лицом Луны Лавгуд, а улыбка, витающая на её губах, легко посрамила бы известную улыбку Джоконды. Она пребывала в некоем подобии прострации и слабо реагировала на окружающую обстановку. Джеймс, которому за последние четверть часа пришлось совершить множество действий, отточенных до автоматизма ещё до переселения в тело Поттера, воспользовался тем, что эти действия практически не задействовали мозг. Он успел за это время придумать, как выйти из ситуации с уроками окклюменции, и горел желанием опробовать её на практике. Суперагент, конечно же, оставался суперагентом в любом состоянии, поэтому он, разумеется, заметил в соседнем коридоре Рона с Джинни, которые явно искали их с Гермионой, нашли и поэтому были готовы взорваться от злости, но ничего им не сказал. Потому что он был очень воспитанный.

— Тук-тук-тук, к вам можно? — Джеймс просунул голову в дверь, которую однажды уже вскрывал. — Профессор, пять часов. Мы будем пить чай, как все порядочные англичане, или вы сходу начнёте ломиться ко мне в голову, как англичане непорядочные?

Сумрачная комната была уставлена полками с сотнями стеклянных банок, где плавали в разноцветных зельях слизистые кусочки животных и растений. В дальнем углу стоял шкаф с ингредиентами, в краже которых Снегг — не без оснований — заподозрил когда-то Джеймса. Внимание суперагента, однако, привлёк стол, на котором стояла освещённая свечой мелкая каменная чаша, с резными рунами и символами. Суперагент узнал её сразу: Омут памяти из кабинета Дамблдора. Зачем она здесь? Ответ был очевиден: Снегг собирается взламывать его память и сбрасывать полученные сведения в Омут памяти, чтобы сохранить их… Для кого? На этот вопрос было как минимум два ответа, и оба они совершенно не устраивали Бонда. Но его вообще мало что устраивало в ситуации, когда к нему в голову забирается без приглашения вражеский шпион, — сам Джеймс Бонд думал о себе, понятно, исключительно как о доблестном разведчике.

Из сумрака донесся холодный голос Снегга:

— Закройте за собой дверь, Поттер.

— С какой стороны, сэр? Нет, я интуитивно, конечно, догадываюсь, с какой, но хотелось бы знать точно…

Снегг взмахнул палочкой. Дверь за спиной суперагента захлопнулась со звуком опускающейся могильной плиты. Джеймс отметил про себя, что устного заклинания брошено не было, — значит, Северус владеет приёмами невербальной магии.

Снегг вышел на свет и молча указал на кресло перед столом. Джеймс сел, Снегг сел со своей стороны и, не мигая, смотрел на Бонда холодными черными глазами; каждая чёрточка его лица выражала неудовольствие.

Джеймс расслабился и перевёл взгляд на переносицу профессора. Этот простой приём вызывает замешательство у каждого, кто ему подвергается; человеку кажется, что ему смотрят прямо в глаза, но при этом он не может поймать взгляд собеседника. В результате человек чувствует себя крайне неуютно. И верно, — спустя несколько секунд Снегг заёрзал в своём кресле, отвёл взгляд и моргнул.

— Проиграли! — жизнерадостно воскликнул Джеймс, заставив профессора поморщиться. — Ну что, ещё один сеанс в гляделки, или всё-таки приступим к делу?

— Поттер, вы знаете, зачем вы здесь, — произнёс Снегг, избегая глядеть Джеймсу в глаза. — Директор попросил меня обучать вас окклюменции. Могу только надеяться, что к ней вы обнаружите больше способностей, чем к зельям.

— Это маловероятно, — честно признался Джеймс. На тонких губах зельевара мелькнула удовлетворённая улыбка. — Ещё больше способностей, чем к зельям, — при том, что сегодня моё зелье испортил Рон, тогда как обычно я сдаю вам такие зелья, которые сам согласился бы принимать, а за домашние задания вы ни разу не ставили мне меньше «В»… — улыбка пропала.

— Возможно, это не обычные занятия, Поттер, — злобно прищурясь, сказал Снегг, — но тем не менее я по-прежнему ваш преподаватель, и, обращаясь ко мне, вы всякий раз будете именовать меня «сэр» или «профессор».