Потому что это был не просто секс. Это было все.

Он не просто прикасался к моему телу. Он видел каждую мою раздробленную частичку и не дрогнул.

Впервые за целую вечность я позволила кому-то увидеть меня. Не просто девушку с острым язычком, а женщину, которая до сих пор иногда просыпается по ночам, хватая ртом воздух, женщину со шрамами, которых никто не видит.

Я переворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть ему в лицо. Его глаза закрыты, темные ресницы оттеняют раскрасневшиеся щеки, с его лица наконец-то исчезло напряжение. Умиротворенное. Как будто груз, который он всегда несет, был снят, пусть и всего на мгновение.

Боже, он прекрасен. Не несмотря на свои шрамы, а из-за них.

Я протягиваю руку, мои пальцы призрачно скользят по его груди, прослеживая линию прямо под повязкой, все еще обмотанной вокруг ребер. Он шевелится, глаза распахиваются, ловя мои, как он всегда делает, без предупреждения или пощады.

Его голос хриплый от усталости и чего-то более сладкого. — На что ты смотришь, Рыжая?

— На тебя, — шепчу я. — Пытаюсь понять, когда я перестала бояться сближения с тобой, этого.

Он слабо ухмыляется. — И?

— Я думаю, это было где-то между поцелуем после того, как я убежала, и оргазмом на диване.

У него вырывается глубокий, хриплый смех, и он оседает где-то внизу моего живота. Но под теплотой, радостью, интимностью все еще скрывается грань страха.

Потому что теперь пути назад нет. Ни для кого из нас.

И я не знаю, переживем ли мы то, что будет дальше.

Но одно я знаю совершенно точно: что бы сейчас ни случилось, я не уйду без борьбы.

— Думаю, ты была права с самого начала, сестра Рори. — Он бросает взгляд на свой все еще полутвердый член, лежащий между нами. — В этом отделе проблем нет.

— Тебе просто нужна была подходящая женщина, чтобы разбудить его, Росси.

Он снова смеется, и, Боже, этот звук согревает каждую клеточку моего тела. Иисус, Мария и Иосиф, я влюбляюсь в этого мужчину. Это был не просто лучший секс в моей жизни. В тот момент я поняла, по-настоящему поняла, что влюбилась в него. Не трепетное увлечение. Не опасное влечение. А такая большая, пугающая любовь. То, чего уже не вернешь.

Теперь его палец обводит мое тело, обводит грудь, затем задерживается на татуировке. Я знаю, что вопрос повторится, это неизбежно. Я вижу, как он с неослабевающим любопытством разглядывает бабочку.

— Ты готова сказать мне, что это значит? — шепчет он, продолжая водить пальцем по строчкам.

— Saor óna slabhraí, — Я произношу эти слова на грубом гэльском, мое горло хрипит от эмоций. — Свободна от цепей.

Теперь он долго смотрит на меня, ни один из нас не произносит ни слова. Затем, наконец, — От чего ты убегаешь, Рыжая?

— Мое прошлое, — бормочу я.

— И это сработало?

Я медленно киваю. — Думаю, да. — Хотя бы для того, чтобы еще глубже погрузиться в новую тьму. И поскольку этот умопомрачительный оргазм явно лишил меня всякого здравого смысла, я шепчу. — Это был не только твой первый раз, когда ты снова сел на лошадь...

Его темные брови хмурятся, когда он смотрит на меня.

— Этот мужчина... — Я замолкаю, прикусывая нижнюю губу.

— Тот, кто причинил тебе боль? — рычит он, садясь, мирное, расслабленное выражение его глаз, которое было мгновение назад, исчезает.

Я медленно киваю. — Ты первый... после того, что с ним случилось.

Его лицо расплывается, жесткая маска, которую он обычно носит, превращается во что-то совершенно другое. — Черт возьми, Рори, мне так жаль. Я должен был понять...

— Нет, тебе не за что извиняться, идиот. — Я сажусь и обхватываю его щеку рукой, проводя большим пальцем по мягкой, новой коже. — Ты помог мне пройти через это. Было время, когда я была в ужасе от того, что никогда больше не захочу быть с мужчиной. Но все изменилось, когда я встретила тебя.

— Правда? — Медленная улыбка растекается по его губам.

— Ты заставил меня снова захотеть чего-то. Того, что, как я думала, давно сломано и не подлежит восстановлению.

Его улыбка становится печальной, когда он дотрагивается до моей щеки. — Dio, ты говоришь совсем как я.

— Я думаю, мы две половинки одной и той же разбитой души, надломленные в разных местах, но каким-то образом мы подходим друг другу.

— Я сам не смог бы сказать лучше. — Он долго смотрит на меня, и я не могу не улыбнуться ему в ответ. Я не могу припомнить, чтобы хоть один мужчина когда-либо смотрел на меня так. Никогда.

Коналл относился ко мне как к собственности.

Засранец, который напал на меня, как на добычу.

Но Алессандро смотрит на меня так, словно я его начало и конец, как будто ничего другого не существует, когда я в комнате.

— Спасибо тебе, — шепчу я.

Его брови хмурятся, когда его пальцы переплетаются с моими. — За что?

— За Чипа...

Жесткая линия пересекает его рот, сухожилия трепещут как сумасшедшие под щетиной вдоль челюсти. — Этот pezzo di merda заслуживал гораздо худшего за то, что посмел поднять на тебя руку. Я хотел бы вернуться и сделать это снова, продлить его страдания на всю жизнь. Никто не прикасается к тому, что принадлежит мне, и остается в живых. — Ярость обволакивает его тело, усиливаясь с каждой минутой.

Прежде чем ситуация выходит из-под контроля, я наклоняюсь и касаюсь своими губами его губ. — Спасибо, — повторяю я. — Но я просто хочу забыть о нем, хорошо? Я никогда больше не хочу слышать его имени или думать о нем.

Он кивает, и намек на напряжение рассеивается.

— Ты можешь заставить меня забыть?

Коварная усмешка медленно расползается по его губам. — Нет, — рычит он мне в кожу. — Но я могу доставить тебе такие приятные ощущения, что ты забудешь об этом. — Его руки скользят вниз по моему телу, обхватывают бедра, и он сажает меня к себе на колени.

С моих губ срывается смешок, когда я сажусь на него верхом, гребаное хихиканье! Рори Делани не хихикает. Как и Бриджид О'Ши. И она чертовски уверена, что не должна хихикать сейчас. Потому что у лжи есть срок годности. А мой тикает.

Внезапная волна вины накатывает на меня, когда Алессандро прижимает меня к своей груди, его руки крепко удерживают меня на месте. Все, что я говорила этому человеку с того дня, как мы встретились, было полной ложью.

Чувствовал бы он ко мне то же самое, если бы узнал правду?

Прежде чем я успеваю полностью обдумать, чем рискую, рассказывая ему, его рот захватывает мой. Он ненасытен, его зубы касаются моих собственных, рука обвивается вокруг моей шеи сзади, чтобы углубить поцелуй. И вот так все остальное исчезает. Когда его язык переплетается с моим, а член уже твердеет у меня между ног, я просто хочу снова потеряться в нем.

Потому что, когда правда выйдет наружу, я действительно могу потерять его навсегда.

Праздник семи рыб

Алессандро

Рождественские огни мерцают на каждом углу, гирлянды свисают с фонарных столбов вдоль Пятой авеню, и я не могу до конца поверить, что уже канун Рождества. После того унылого Дня благодарения я с ужасом ждал праздника, большого семейного ужина в доме моего дяди, всех этих пластиковых улыбок и фальшивых комплиментов.

Но сейчас? После всего лишь нескольких невероятных ночей, проведенных с моим маленьким лепреконом, ужин с семьей не кажется таким уж пугающим. Тот факт, что я буду ходить пешком, а не в инвалидном кресле, и с ней рядом, заставляет меня чувствовать себя почти нормально. Впервые за несколько месяцев.

Я официально не приглашал ее прийти на Праздник Семи Рыб, не как мою сиделку, а как свою. Каждый раз, когда я пытаюсь, слова застревают где-то между моим горлом и сердцем.

Я хочу, чтобы она была там сегодня вечером не как моя сиделка, а как моя... как моя что? "Девушка" звучит слишком по-детски, и мне не кажется, что это охватывает весь спектр того, что она стала значить для меня всего за месяц.