Команда кузенов, глупое маленькое название, которое Изабелла придумала нам, когда мы были маленькими, остается неизменным, несмотря на бурные отношения наших родителей. И до того, как все полетело к чертям, большинство выходных мы проводили в декадентском VIP-зале моего клуба.

Я не возвращался туда после взрыва.

Как будто Серена прочитала, куда завели меня мрачные мысли, ее губы поджимаются. — Ну же, Але, пожалуйста. — Она до сих пор винит себя в том, что произошло. Конечно, я поехал в Милан, чтобы спасти ее от похищения, но это была не ее вина.

Я должен был увидеть проезжающую машину для перевозки багажа… Я должен был понять, что ей там не место. Я должен был действовать быстрее.

Я переживаю то утро каждую гребаную ночь. И каждый раз это заканчивается одним и тем же результатом. Меня швыряет на асфальт, все мое тело охвачено пламенем. Я зажмуриваю глаза, чтобы прогнать ужасные образы, удушающий запах дыма и горящей плоти.

— Эй, ты все еще с нами? — Алисия щелкает пальцами в дюйме от моего носа. Каким-то образом мой близнец всегда знает, когда я ухожу в это темное место.

Я быстро моргаю и встречаюсь с настороженным взглядом сестры. Тот факт, что она волнуется за меня, должен беспокоить меня. Алисию мало что волнует в этой жизни, кроме нее самой. Я немного больше остальных. Хотя технически я старший брат, примерно на двадцать минут, после несчастного случая она взяла на себя материнскую роль, которая, я абсолютно уверен, ей совершенно чужда.

И все же она пытается...

— Нам пора, — шепчет она. — Можешь оставить свои колеса дома. Я буду с тобой.

— Я не знаю.

— Когда ты в последний раз трахался? — Озорной блеск затемняет ее карие глаза.

Я разочарованно вздыхаю. — Я не собираюсь это с тобой обсуждать.

— Я так понимаю, это значит, что прошло какое-то время, и это заметно. Ты был более невыносим, чем обычно.

— Да, и я уверен, что проблема в том, что я не трахаюсь.

— Ну, это определенно не помогает.

— Давай, Але! — Серена и Белла скулят с другого конца стола.

— Да ладно, все будет как в старые добрые времена, — вмешивается Маттео.

Прямо, как в старые добрые времена. Только на этот раз женщины будут убегать от меня, а не приближаться ко мне, как только увидят правую сторону моего лица, нет, все мое проклятое тело, усеянное шрамами.

Черт, я ненавижу это.

— Я подумаю, — ворчу я, прежде чем отодвинуться от стола. — Извините меня. — Инвалидное кресло легко откатывается назад, и я благодарен судьбе за быстрый побег.

— Хочешь, чтобы я пошла с тобой? — Предлагает Алисия.

— Нет, мне не нужно, чтобы ты держала мой член, чтобы помочиться, — выдавливаю я. Определенно жестче, чем хотел.

Ее темные брови хмурятся под платиновой светлой челкой, и укол вины пронзает меня изнутри. Я всегда был придурком, но я полностью осознаю, что за последний месяц поднялся на новый уровень.

— Извини, — ворчу я. — Я разберусь.

Она быстро кивает, прежде чем вернуться к разговору о нашей большой вечеринке. Той, на которую я ни за что на свете не пойду. Я осторожно объезжаю шумный стол, едва не задев своего младшего кузена Рекса, который, кажется, не может удержать все четыре ножки своего стула на полу.

Проезжая по длинному коридору, какофония смеха и звона бокалов наконец стихает, и я облегченно вздыхаю. Позволяя своей улыбке угаснуть, я волен просто быть самим собой, несчастным и злым. Я заворачиваю за угол и почти сталкиваюсь со знакомой фигурой.

Горячая блондинка-официантка застывает передо мной, когда я останавливаю инвалидное кресло всего в нескольких дюймах от ее ног.

— Черт, извини, — бормочу я, мои руки сжимаются вокруг толкателей, челюсть сжимается от этого движения.

— О, нет, это моя вина. — Она снова улыбается той же жалостливой улыбкой, и мои пальцы сжимают резиновые кольца, прикрепленные к колесам.

При виде ее мягкой улыбки и печали в глазах на поверхность всплывает волна гнева. На вид она примерно моего возраста, с длинными светлыми волосами, собранными в аккуратный хвост. Под накрахмаленной белой оксфордской рубашкой я могу разглядеть выпуклости ее груди. С каждым долгим взглядом ярость становится все более неконтролируемой. Несколько месяцев назад она бы никогда так на меня не посмотрела. Ни одна женщина так бы не посмотрела. Я был наследником Джемини, богатым, могущественным, привлекательным, и больше всего меня боялись.

— Могу я помочь тебе дойти до ванной? — Она поворачивает голову через плечо в сторону открытой двери.

Что-то обрывается у меня внутри. — Нет, ты ничем не можешь мне помочь, милая, — рычу я, — кроме как пойти туда и встать передо мной на свои гребаные колени.

Ее глаза расширяются, и я не уверен, кто из нас больше удивлен этой вспышкой. Но когда мои резкие слова эхом отдаются в растущей тишине между нами, на поверхность всплывает шепот человека, которым я когда-то был.

— Ты меня слышала? — Я рычу, мой дикий тембр становится более устойчивым. — Иди в ванную и встань на колени.

Она бледнеет, но в ее широко раскрытых глазах мелькает искорка возбуждения. Ее голова опускается, и приглушенным, хриплым шепотом она отвечает. — Да, мистер Росси, как скажете.

Нечто чудовищное

Алессандро

Рев крови, пульсирующей в моих венах, заглушает цоканье девичьих каблуков по мрамору. Я не могу оторвать глаз от завораживающего покачивания ее бедер, когда она проносится передо мной и несется в ванную.

Черт возьми, это происходит на самом деле.

После нескольких месяцев, проведенных только в компании моей грубой ладони, я наконец-то получу столь необходимую разрядку. Я вкатываюсь в ванную следом за ней и смотрю, как она опускается на колени в обтягивающей юбке-карандаш.

Я не могу поверить своим глазам, когда ее руки находят мои бедра и медленно продвигаются вверх. Я не должен так удивляться... всю мою жизнь женщины падали передо мной на колени, но это было раньше. Я бы никогда не признался в этом своей сестре, королеве нарциссизма, но я тоже тщеславен, нет, был тщеславен. Я считал свою привлекательную внешность чем-то само собой разумеющимся. Теперь, когда у меня навсегда остались шрамы на правой стороне лица, шее и каждом дюйме тела, я впервые в жизни понимаю, насколько на самом деле мимолетна красота.

Темнота окутывает уголки моего зрения, острый, призрачный запах дыма наполняет мои ноздри. Я вздрагиваю, когда воспоминания о взрыве всплывают на поверхность. Зажмурив глаза, я пытаюсь прогнать их прочь, сосредоточиться на тонких пальчиках, дразняще пробирающихся к молнии моих брюк.

Я хочу этого. Мне это нужно. Чувствовать что-то кроме боли. Быть желанным. Чтобы меня желали.

Но в ту секунду, когда она прикасается ко мне, я вижу не ее, а пламя.

И кошмар берет верх, затягивая меня на дно. Звук ее дыхания превращается в крик. Мой крик. Ее пальцы на моем бедре с таким же успехом могли быть огнем. Это не соприкосновение кожи с кожей, это соприкосновение боли с болью.

Асфальтовое покрытие переливается под лучами послеполуденного солнца, волны тепла поднимаются от асфальта, как призраки. Серена стоит напротив, у самолетного ангара, с высоким темноволосым мужчиной. Придурок, который ее похитил.

С кем она целуется?

Что за хуйня? Спускаясь по трапу, я оттягиваю воротник своей идеально накрахмаленной рубашки, уже раздраженный влажностью, прилипшей к моей коже, и теперь вижу это? Во что, черт возьми, Серена вляпалась?

Расстегивая две верхние пуговицы, я задерживаюсь на последней ступеньке, ожидая, когда эта невероятная пара перестанет целоваться. Капли пота выступают у меня на лбу, когда вспыхивает раздражение. Летом в Милане всегда пахнет авиатопливом и дорогими духами.

Черный внедорожник ждет прямо впереди, герб Джемини выбит на номерном знаке, как безмолвная угроза. Моя небольшая охрана рассредоточивается: двое мужчин всего на шаг впереди и один сзади. Это рутина. Знакомо. Безопасно.