Вот почему я брожу по улицам Пятой авеню, как coglione, пытаясь придумать, что, черт возьми, купить ей на Рождество.

— Вот ты где! — Хор радостных голосов заставляет меня поднять взгляд и встретить трех женщин, скачущих в мою сторону.

А также, почему я вызвал подкрепление.

Я написал Изабелле. Не Серене. Определенно не моей сестре-близнецу. И все же они все здесь.

— Что вы все здесь делаете? — Я бросаю на Беллу быстрый взгляд, и ее единственный ответ — быстрое пожатие плечами и беззвучное извинение.

— Я только сегодня утром прилетела из Милана, — объясняет Серена. — И когда Белла сказала мне, что помогает тебе купить подарок для Рори, я решила, что смена часовых поясов может подождать.

— Тебе действительно не нужно было...

Серена хлопает меня по плечу и улыбается. — Как будто я когда-нибудь упущу это.

— И мне больно, честно, Але. — Алисия выпячивает нижнюю губу и смотрит на меня большими щенячьими глазами. — Почему ты не попросил меня помочь тебе с покупками?

Потому что в моей сестре нет ни капли сочувствия и заботы, а мне не хотелось, чтобы меня бесконечно донимали из-за моей влюбленности.

Чего, очевидно, нет. Это нечто гораздо большее.

— Я знаю, как ты занята, Алисия. Я не хотел тебя отвлекать.

— Я никогда не бываю слишком занята для своего брата. — Она обнимает меня за талию и посылает воздушный поцелуй.

— Так о чем мы думаем, Але? — Вмешивается Серена. — В "Тиффани"? Или нам стоит выложиться по полной и отправиться прямиком к Гарри Уинстону? — Коварная усмешка растягивает ее губы.

— Сир... — Я рычу.

— Что? Эта женщина идеальна для тебя, и я поняла это в тот момент, когда встретила ее. — Она тычет Беллу локтем в бок. — Разве я этого не говорила?

Белла кивает, посылая мне извиняющуюся улыбку. — Говорила.

— Попомни мои слова, Алессандро встанет на одно колено еще до лета.

— Никто не опускается на одно колено... — Хотя разве я не стоял перед ней на коленях прошлой ночью и позапрошлой? И той, что была до этого?

Dio, я не мог насытиться ею.

— Я просто хочу сделать ей хороший подарок. За все, что она для меня сделала.

— О, пожалуйста, — вмешивается Серена, пренебрежительно махнув рукой. — Мэтти уже сказала нам, что ты по уши в нее влюблен.

— Cazzo, неужели в этой семье нет ничего святого? — бормочу я. Мне не следовало говорить моему болтливому кузену, что мы с Рори перешли черту. Но я ничего не мог с собой поделать, когда он пришел на наш еженедельный шахматный матч. Этот идиот сказал, что я свечусь.

— Нет, ничего, — отвечают три женщины в полный голос.

— Замечательно... — Могу только представить, на что теперь будет похож ужин. Я лучше предупрежу Рори, пока она не погрузилась в хаос. Моя семья может быть немного чересчур...

Белла берет меня за руку и увлекает в сторону магазина "Тиффани". — Думаю, мы найдем здесь что-нибудь идеальное. Ничего лишнего, просто что-нибудь элегантное и классическое.

Я не могу удержаться от ухмылки, растягивающую мои губы, когда представляю, как остроумно отреагирует Рори на то, что ее назвали элегантной и классической. Пока девушки тащат меня в магазин, я мысленно возвращаюсь к горячим воспоминаниям об этом утре, к пробуждению с маленькой обнаженной дьяволицей в моих объятиях.

Три ночи подряд спать с одной и той же женщиной — это рекорд для меня. И я не могу дождаться, когда смогу побить его снова и снова.

Двери лифта раздвигаются, впуская поток шума и тепла, смех, крики, музыку и безошибочный аромат чеснока, лимона и ветчины. В пентхаусе Луки уже полно народу, позолоченый коридор переполнен Валентино и Росси.

И я уже вспотел.

Не из-за жары, хотя тетя Стелла, очевидно, решила, что ее духовка должна служить еще и топкой, а потому, что канун Рождества в этой семье подобен выходу на поле боя. Тот, где бокалы для вина — оружие, а пассивно-агрессивные реплики разлетаются быстрее пуль.

Но в этом году я не пойду в зону боевых действий один. Нет, это не будет похоже на День Благодарения.

Рори берет меня за руку, когда мы выходим из лифта, ее пальцы сжимаются ровно настолько, чтобы я успокоился. Я смотрю на нее, и моя грудь сжимается.

Она выглядит… захватывающе. Не так, как люди бросаются этим словом. По-настоящему, грубо, я-не-могу-дышать. Она непринужденно, глупо сногсшибательна в рубиново-красном платье с запахом, которое подчеркивает порочный блеск ее глаз и гармонирует с огнем в волосах. Это празднично. Элегантно. Полностью она. И она надела его для меня.

Dio, помоги мне.

— Дыши, Але, — шепчет она уголком рта, и ухмылка кривит ее губы. — Это всего лишь ужин.

— Это не просто ужин, — бормочу я. — Это Лука Валентино устраивает рождественский сочельник со всей нашей долбаной семьей в одной комнате, что, по сути, то же самое, что быть брошенным в логово льва, завернутым в прошутто.

— Я люблю прошутто.

— Не помогает.

Ее тихий смех отдается у меня в животе, немного снимая напряжение. Я наклоняюсь и целую ее в висок, стараясь не задерживаться слишком надолго. Пока нет. Не на глазах у остальных членов семьи.

Конечно, теперь Серена, Маттео, Алисия, Изабелла и их вторые половинки знают, но это все еще не все. Мои родители, дяди, тети и младшие кузены все еще думают, что она просто медсестра. Женщина, которая подлатала меня и пробыла рядом немного дольше, чем ожидалось.

Если бы они только знали, как она меня уничтожала. Каждый. Проклятый. День.

Если бы я не был таким coglione, я бы сказал им. Но как я могу сказать своим родителям, если у меня даже не хватает духу сказать Рори о своих чувствах?

Мы сворачиваем за угол и попадаем в просторную гостиную, где несколько поколений Валентино и Росси спорят о канноли и просекко. Малышей пока нет, но если я прищурюсь, то почти смогу их разглядеть. Для Серены и Антонио, или Беллы и Раффаэле осталось недолго. Скоро новое поколение Валентино и Росси будут шнырять под ногами. Дядя Данте что-то кричит на итальянском, а Лука, одетый в отглаженный костюм с приколотой к лацкану леденцовой палочкой, уже разливает вино, как будто это спортивное соревнование.

— Алессандро! — ревет он, поднимая бокал в знак приветствия. — И за прекрасную медсестру Рори. Buon Natale¹⁷! — Счастливого Рождества вам.

— Buon Natale. — Я киваю, натягивая улыбку, которую довел до совершенства для таких ночей, как эта.

Острый взгляд Papà находит нас следующий, таща за собой Mā.

— Рори, tesoro¹⁸, подойдите сюда. — Papà целует ее в обе щеки, прежде чем я успеваю осознать, что происходит. Очевидно, в этом году кто-то рано перешел на Эгг-моголь. — Ты выглядишь как рождественское чудо. Скажи мне, ты все еще терпишь угрюмую задумчивость и ворчание моего сына?

Рори одаривает его мегаваттной улыбкой. — Это часть его обаяния, не так ли?

Он запрокидывает голову и смеется, а моя мама, которая уже потягивает "Aperol spritz", ухмыляется поверх края своего бокала.

— Мы очень благодарны тебе, Рори, — шепчет Mā. — Изменения, которые мы увидели в нашем сыне за последний месяц, поистине чудесны.

— Хотела бы я присвоить себе все заслуги, но Алессандро надрывает свою задницу.

Оба моих родителя хихикают, и мне приходится подавить непреодолимое желание поцеловать ее на глазах у всех. У них троих завязывается непринужденная беседа, и я удивлен тем, как легко ей удалось расположить к себе Mā. Они встречались всего несколько раз, и с моей матерью нелегко ладить. И все же, она кажется такой непринужденной с этой пылкой ирландкой.

Серена бочком подходит к нам, подмигивает Рори, пока та болтает с моей семьей, и хлопает меня по плечу. — Она уже покорила всю комнату, — шепчет она. — Ты официально облажался.