Но если так, разве они стоят не на горе Бучжоу? И разве она не была разрушена?

Эта мысль заставила Юньланя замереть на месте. Уставившись на старика, он торопливо выпалил:

— Шэнь-нун?..

Старик тоже остановился и поднял голову, глядя ему в глаза.

С тех самых пор, как Юньлань понял, что воспоминания, подсунутые ему внутри Древа Добродетели, были фальшивыми, его не оставляли определённые подозрения. На гору Куньлунь не мог подняться первый встречный, и тем более — как-то подсуетиться с магией Древа Добродетели. Число людей, имеющих доступ к этим конкретным воспоминаниям, можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Чжао Юньлань много раз прогонял их в голове и пришёл к выводу, что особенно его беспокоит история о том, что на самом деле приключилось с пламенем души из его плеча. И с горой Бучжоу тоже было что-то нечисто.

Так кто же решил ему солгать?

Шэнь-нун подходил на роль таинственного злодея лучше всех: в поддельных воспоминаниях он вёл себя безупречно от начала и до самого конца. На первый взгляд он казался настоящим праведником, но если задуматься… Правды в этом утверждении было совсем немного.

Любое воспоминание — это история. Убери одного из действующих лиц, и концовка непременно изменится. Другими словами, слова и действия каждого из героев имели основания и последствия — всех, кроме Шэнь-нуна. Если бы его не было, ничего бы не изменилось. История всё равно закончилась бы тем же.

Кроме того, Юньлань повстречался с его кубком для лекарств, который занимал тело его отца. И Призрачная Маска ненароком обмолвился, что «Шэнь-нун забрал пламя души Куньлуня».

Юньлань всё сильнее укреплялся в своих подозрениях. И Нюйва, когда он повстречал её внутри Великой Печати, добавила масла в огонь: её на первый взгляд правдивые слова о том, что Шэнь-нун был неправ, на деле были насквозь фальшивыми.

— Это ты подправил воспоминания, скрывающиеся внутри Древа Добродетели? — спросил Юньлань, сжимая кулаки.

Старик ничего не ответил, но его лицо исказило волнение.

На миг Юньланю показалось, что он слышит отзвук воющих ветров горы Бучжоу.

Белоснежный мир вокруг пронзила вспышка света: Юньлань прикрыл слезящиеся глаза, а когда убрал руку, оказалось, что его переместило обратно в мир людей.

Оглянувшись, он замер от удивления: это место было ему знакомо — и в то же время что-то с ним было не так.

Он понял, в чём дело, только наткнувшись взглядом на магазинчик мороженого на перекрёстке. Юньлань широко распахнул глаза: именно сюда они часто захаживали с отцом, но мороженщик давным-давно разорился, и его помещение ещё пять или шесть лет назад перекупил какой-то ресторан.

Переборов смятение, Юньлань широкими шагами добрался до прилавка и купил самое дешёвое мороженое, на какое хватило денег, а затем уставился, как дурак, на здоровенный календарь на стене.

На календаре красовалось: две тысячи второй год.

Мороженщик потихоньку начал подозревать, что Юньлань явился к нему предлагать «крышу» в обмен на процент с дохода.

А Юньлань ощущал себя персонажем плохого фильма, у которого к тому же был плохой оператор: где камеру шатало из стороны в сторону, а кадры скакали с неба на землю.

Вернуться домой, только чтобы обнаружить, что переместился на одиннадцать лет назад…

Сам того не заметив и не почувствовав вкуса, Юньлань проглотил половину своего мороженого и вдруг заметил на улице знакомую фигуру. Выпрямившись, он вытянул шею, словно любопытная лисица, и пара девчонок, которые не могли отвести взгляда от странного красавчика, зависшего над своим мороженым, тоже невольно посмотрели за окно.

Выглядело это так, словно в магазинчике собралось семейство сурикатов.

Из-за угла, где стоял дом родителей Юньланя, выехала знакомая машина: как много детских воспоминаний было с ней связано, и не перечесть, а отец в какой-то момент взял и безжалостно её продал.

Позабыв о своём мороженом, Юньлань вскочил и вылетел на улицу, словно пытаясь застать отца за чем-то неприличным. Рядом притормозило такси: Юньлань взмахнул своим потрёпанным удостоверением и рявкнул, забираясь внутрь:

— Следуйте за той машиной!

Водитель такси, должно быть, всю жизнь мечтал поиграть в шпиона, а потому с воодушевлением ринулся в погоню: его старенькая машина взвыла, разгоняясь, и Юньлань от неожиданности вжался в пассажирское сиденье.

Отец Юньланя доехал до Античной улицы и свернул в небольшой переулок, полный магазинов. Дорога там и заканчивалась, и Юньлань ещё издалека увидел, как отец паркуется у тротуара и выходит из машины, пряча глаза за здоровенными тёмными очками — такие обычно носили знаменитости, пытающиеся остаться незамеченными.

— Остановите здесь, — приказал Юньлань, не отрывая взгляда от отцовской спины, и вытащил было бумажник, но водитель только покачал головой. — Ну, не трать моё время, бери деньги! Или я его потеряю!

Таксист развернулся и пожал ему руку — хватка у него оказалась крепкой.

— Иди, — велел он, — денег я не возьму. Тоже хочу помогать людям!

Юньлань потерял дар речи, но мгновение спустя уже позабыл о вежливости и поспешно выскочил из машины.

Античная улица за одиннадцать лет не очень-то изменилась: так и осталась прибежищем торговцев, ювелиров и художников. Людей здесь всегда хватало, и в такой обстановке оказалось очень удобно упасть кому-то на хвост.

Чжао Юньлань смял и проглотил небольшой жёлтый талисман: рисовал его Чу Шучжи, и он же, раздувшись от гордости, убеждал шефа, что этого будет достаточно, чтобы расследовать любовные интриги греческих богов.