И — как растворилась в голубом небе Аксиньюшка. Но — глядь: небо-то уже не голубое, а серое, в чёрных лохматых тучах. И летит по нему чудище огромное, косматое да клыкастое. И рычит чудище страшным рыком:
— Ты где, Даниил? Я не вижу тебя! Где ты спрятался?..
И хочет князь отозваться, ответить, да не может. И не от страха, но язык почему-то не шевелится, руки-ноги не движутся. И забился князь, задрожал, как в ознобе... И — проснулся. В холодном поту, будто ледяной водой окатили из кадки. Сел на постели, утёрся рушником, оделся потеплее и вышел из терема.
На дворе темень, но первые петухи уже перекличку затеяли. Месяц бледный, суровый равнодушно глядит на землю.
И ещё пуще взяла князя Даниила тоска по Аксинье. Слёзы ручьём хлынули из глаз, и он тихо, жалобно не то запричитал, не то запел:
— Ты, любовь моя,
Свет-Аксиньюшка,
Прилети ко мне
Хоть голубкою,
Обернись опять
Нежной женщиной,
Посиди со мной
Сбоку рядышком.
Хоть словцо скажи
В утешение,
Хоть поплачь со мной
В облегчение.
Где же ты теперь,
Моя милая?
Не видать тебя,
Где ж ты прячешься?
Посмотреть на тебя
Очень хочется,
Но не быть тому,
Что не ведомо.
Не видать тебя,
Моя нежная.
Али проклят я
За грехи мои?
Коли мне дана
Доля горькая,
Сердце ноет-болит,
Разрывается,
До конца моих
Беспросветных дней
Мне, любимая,
Знать, печалиться...
Ещё сильнее заплакал князь. Зарыдал, всем телом затрясся. И вдруг!..
— Что с тобой, княже? — услышал он и оглянулся.
Силай.
— Что случилось, княже? — повторил верный товарищ.
— Ох, тяжко мне, Силаюшка, больно и тоскливо на сердце... Когда же зима пройдёт, да на татар бы двинуться, хоть в сраженьях душу от печали и грусти муторной отвести!
— Так зима только начинается, княже.
— Не перетерплю я её. Я крови вражьей хочу!.. Поехали, Силаюшка, в степь прогуляемся.
Силай озадаченно кивнул:
— Ну поехали... А когда?
— Да вот по чарке мёду сладкого для сугреву выпьем и отправимся.
— Вдвоём?
— А кто нам ещё нужен?
— Может, Руса возьмём?
— Ладно, возьмём. А у кого же тут мёд имеется? — почесал затылок Даниил.
— Княже, мёд в дорогу пить опасно, — покачал головой Силай. — Давай-ка лучше заморского вина найдём.
— А где найдём-то?
— Слыхал я, Прокоп Селянинович с собой это зелье таскает, — сообщил Силай. — Говорят, так к нему привык, что ни на какое другое и не смотрит.
— А где он ночует?
— Да вон в той землянке, с Аристархом вместе и татаркой.
— Татарка — его внучка, — пояснил Даниил.
— На басурманке женат?! — изумился Силай.
— Нет, дочка замужем в степи за татарином.
— Ну, ладно, не наше дело, — махнул рукой Силай. — А как вино-то достать?
— Сходи и разбуди его.
— Да неудобно.
— Это что ж? Мне идти, что ли?
— Ладно, княже, схожу...
Силай тихо вошёл в землянку Прокопа Селяниновича. Немного погодя, тоже тихо и разговаривая шёпотом, вышли оба.
— Ты уж прости, Прокоп Селянинович, — виновато вздохнул князь. — Что-то не спится нам. Сидим вот, замерзаем, ну и решили согреться. Хотели мёду выпить, да в дорогу собрались — нельзя, от мёду голова потом болеть будет. А у тебя вроде вино хорошее имеется. Ты б угостил нас.
— Да как же не угостить князя, — заулыбался Прокоп Селянинович. — Милости прошу!
— Лучше ко мне пойдём, — предложил Даниил. — Там ни мы, ни нам никто мешать не будет.
Прокоп Селянинович принёс из землянки кувшин вина, и они пошли в княжескую избу. Выпили, посидели, поговорили, вино в голову ударило. Прокоп Селянинович спросил:
— А куда ж вы ехать-то собрались?
— В степь, за татарами погоняться.
Купец помрачнел:
— На лагерь беду накличете.
— А ведь и правда, — кивнул Силай. — А, княже?
Даниил утупился мутным взором в стол, помолчал, потом глянул на соратников:
— А мы особливо далеко и не пойдём. Мы вдоль Воронежа на батюшку-Дон пойдём.
— А какие ж там татары-то?!
— А никакие. На липецкое пепелище заглянем, погрустим, поплачем, а потом к устью Воронежа двинем и вдоль Дона в степь. Там и погуляем...
Прокоп Селянинович хотел было попросить их разыскать юрт, где дочка его живёт, да передумал. «Ведь понамесят там, а в таком деле осторожность нужна».
Допили вино, и купец пошёл досыпать. Уже рассвело. Силай вывел коней, а князь приказал Пыряю приготовить всё необходимое в дорогу.
К Даниилу подошёл Тяпка:
— Не в Елец ли собрались, княже?
— Нет.
— А куда ж? Секрет?
— Секрета нету. Развеяться хочу, по степи поскакать.
— Но там же татары!
— А что они нам?
— Побьют.
— А может, мы их побьём?
— Вдвоём-то? Возьми с собой дружину.
— Не надо, — покачал головой князь. — Я возьму, если разрешишь, Руса.
— Бери. Эй! Рус! — позвал брата Тяпка.
— Что, атаман?
— Хочешь с князем Даниилом по степи прокатиться?
— А то!
— Возьмите и меня! — подбежал Конь. — Я никогда в степях не был, всю жизнь в лесу жил.
— Там опасно.
— Не опасней, чем в лесу.
— А вот и опасней! — заявил Тяпка. — Можно в полон к татарам попасть, можно от их сабель и стрел совсем сгинуть.
— Помирать всё равно когда-нибудь придётся, — рассудил Конь. — А мне любопытно, какие они вояки. Слыхал, что непобедимые, но хочется самому мечом их потрогать.
— Мы сабли возьмём, — улыбнулся Силай.
— А я и саблей смогу.
— Ну собирайся.
— И я с вами! — подскочил Вепрь.
— Хватит четверых! — рассердился князь.
— Пятый не помешает! — завопил Вепрь. — Конь, скажи, что я полезным буду!
— Княже, Вепрь хороший воин, — подтвердил Конь.
— Ну ладно, но больше никого.
Собирались братья недолго, и скоро все пятеро сели на коней.
— Погодите, — остановил их Тяпка. — Нате, возьмите. — Два дружинника держали в руках какие-то свёртки из овчины.
— Что это? — удивился князь.
— Касожские, или, как ещё теперь говорят, кабардинские, бурки.
— И что ими делать?
— Да это ж постель в степи. Смотри.
Тяпка бросил бурку на припорошённую снегом землю, влез в неё, укрылся с головой и для пущей убедительности даже всхрапнул.
— Здорово! — засмеялся князь. — Ну, давай сюда.
— Кинешь на плечи, когда будет холодно, а сейчас можно приторочить к седлу, — напутствовал путников атаман.
— А я сразу на плечи, — заявил Силай.
— Небось соскочит, — усомнился князь.
— Не соскочит, — уверил Тяпка. — Я уже ездил так.
— А где ж ты их взял?
— Да тут недавно купцы из Кабарды проезжали во Владимир торговать и вот такие бурки везли. Я с ними разговаривал и поведал, что жил у нас один их земляк по имени Шумах. Купцы оказались ему дальними родичами.
— Шумаху?!
— Шумаху. И уж так они расщедрились, что подарили нам десяток этих бурок, во как!
— Ну, спасибо, атаман, — пожал Тяпке руку князь. — Угодил. Теперь о крове и волноваться не будем, не замёрзнем, если только татары не перережут.
— Да уж постарайтесь, чтоб не перерезали.
— Постараемся! — дёрнул поводья Даниил, и пятеро всадников поскакали правым берегом вниз по течению Воронежа.