— Пантелеймон придёт, обязательно придёт, — потирал он руки. — И сам придёт, и дружка за собой притащит...

А расстроенный Пантелеймон с помощью дружинников заволок Прокопа в избу Семёна Андреевича и, рассказав старому боярину о случившемся, выбежал на улицу и прыгнул в седло.

— Пантюха, стой! Это западня! — завопил Семён Андреевич, но Пантелеймон его не слышал. Он уже знал от Любаши о исчезновении Веры, но думал, что её украли татары и отправили в Орду. Пантелеймон ждал Кирилла, который уехал по поручению князя, чтобы вместе рвануть в Орду, но, узнав, что Вера в Ворголе, не медля поскакал туда один. Горячий и наивный, он не думал, что Рвач уже расставил там свои силки и... И не успел опомниться, как очутился сначала в подвале Рвача, а потом, на коленях, в хоромах князя Олега.

— Ну что, голубчик, попался? — злорадно хихикнул князь. — По ненаглядной своей соскучился? И где же это она? Вера, да? Вера! — закричал он. — Ты где? — И, паясничая, полез под лавку. — Да где ж она, а, Ефим Матвеич?

— А в тёмной, — ухмыльнулся Рвач. — По колено в воде и грязи.

— Отпустите её! — побледнел Пантелеймон.

— Ага, — кивнул князь. — Прям щас и отпустим. Сюда девку!..

Привели Веру, в цепях, грязную и нечёсаную, в изодранном платье.

— Во! — хмыкнул Олег. — А она хоть и в грязи, а хороша! У тя, парень, губа не дура! Выручать, значит, её примчался, да? Ну и зря. Она ж тебе, балбес, изменила. Вот ребята мои её попробовали и сказали, что была уже с кем-то до них. Так-то, брат! — И Олег с Рвачом захохотали.

— Брешете, нехристи! — взревел Пантелеймон. — А ну отпустите её!..

— Пантюша, милый! — заголосила вдруг, залившись слезами, Вера. — Зачем ты приехал? Убьют они тебя! Мне одно пропадать, а ты!..

— Во! — удивился Олег. — Да почему ж это пропадать? А ну, Ермолай, зови кузнеца. Пускай раскуёт её — и, Бога ради, на все четыре стороны!

— Княже, княже! — зашептал осторожный Рвач. — Нельзя её отпускать!

— Это почему же? — пожал плечами Олег. — Нам она боле не нужна, да и никому она теперь такая не нужна. Она теперь всем без надобности. Раскуйте.

— За ворота вывести? — спросил Ермолай.

— Зачем за ворота? — снова ухмыльнулся Олег. — Пущай в детинце переночует. За воротами хлябь и слякоть, медведи в лесу. Да притом завтра казнить Пантелеймона будем, что ж её лишать удовольствия? Пусть посмотрит, как у любимого косточки затрещат.

— Я одна никуда не пойду! — всхлипнула Вера. Её толкали взашей, но она упиралась и жалобно молила: — Княже, отпусти Пантелеймона! Отпусти!

— Да как же я его отпущу, милая, ежели он предал меня и повинен в смерти моих людей? — шутовски развёл руками Олег. — Сказано — пошла прочь!

— Вера! Не унижайся! — отчаянно крикнул Пантелеймон. — Иди с Богом и за меня не волнуйся!

Девушку вытолкали из палаты.

— Прощай, родная! — Пантелеймон попытался освободиться от пут, но они намертво захлестнули его тело. Поняв тщетность своих усилий, выругался: — Сволочи! Вы ещё поплатитесь за свои злодеянья! Как свиньи визжать будете, когда вас по приказу князя Александра на дыбе длинником отхлестают! Кровью харкать будете!..

— Уберите его! — взревел Олег. — Вон подлеца! Во-о-он! — И князь стал избивать беззащитного пленника. — В тёмную! А завтра на площади сварить заживо в кипятке!

Здоровенные гридни схватили Пантелеймона и потащили из княжеской палаты. Разбитая голова, оставляя за собой кровавый след, билась об пол.

— Заживо! В кипятке! — продолжал вопить Олег.

— Не надо в кипятке, княже, — подал голос Рвач.

— Это почему же?

— Слишком лёгкая смерть, мучиться будет недолго. Надо его как Игната Хитрых. Чтоб кости трещали и извивался и вопил от боли.

— Ох и здоров ты, Матвеич, на всякие изуверства, — покачал головой князь. — Ладно, так и сделаем...

Утро казни выдалось по-весеннему тёплым. И многим даже не верилось, что в это ясное утро должен погибнуть молодой, здоровый, полный сил русский витязь. Ему бы с мечом в руках защищать землю родимую, народ православный от степных поработителей, но страшные муки ждут его. И не татары будут мучить, а свои же, русские люди. Но хуже татар холуи эти продажные. Из-за таких вот князей, как Олег Воргольский, а ещё ранее Юрий Владимирский, и было порабощено наше Отечество. Сколько горя и страданий принесли раздоры княжеские, навлёкшие на Русь татарское иго проклятое!..

Утро раннее, утро весеннее. Птички поют и радуются солнышку, а в Ворголе новая казнь готовится. Народ хмурится, волнуется, недовольство проявляет. Устал он от казней, ропщет. Но не замечает гнева людского Олег. Народ — быдло, как он смеет роптать на князя?

Пантелеймона вывели из тёмной. Кровь от вчерашних побоев запеклась на хмуром лице.

— Пантюша, милый, держись! — запричитала из толпы Вера.

Пантелеймон, не видя её, прошептал:

— Держусь, родная, держусь...

— Заткните ей глотку! — рыкнул десятнику Савве князь. — И уберите подале!

Гридни кинулись к девушке, заломили руки и потащили прочь от лобного места.

— Поди скажи, чтоб скорей начинали, — толкнул Олег Савву. Тот убежал, а князь насупился: почему заволновались люди? Может, в толпе лазутчики Александра? Может, они замышляют освободить пленника?..

Олег вскочил:

— Что медлите? Палач, начинай!

Гридни заволокли Пантелеймона на помост, и палач сорвал с него одежду. Кувалда с силой опустилась на правую ступню юноши, и раздался хруст костей. Пантелеймон не проронил ни звука. К своему несчастью, он даже не потерял сознания, лишь лицо страшно побледнело и покрылось густым потом. Ещё удар, и ещё... Мутнеющим взором он искал в толпе Веру. Очередной удар — и мученик рухнул на помост. А князь Олег... А князь Олег вдруг испуганно вскрикнул и приказал отрубить ему голову, а сам бегом припустил в свои хоромы. Голову же Пантелеймона кто-то подобрал и унёс...

Больше суток Вера пролежала в беспамятстве. В княжеском тереме про неё забыли, но простые люди, которые подобрали её, хотя и с сомнениями, всё же надеялись, что девушка выживет. Очнувшись, она не сразу вспомнила, что произошло, а когда вспомнила — точно окаменела: не проронила ни слезинки, не издала ни стона, и ни одного чувства в ней не осталось, кроме ненависти.

— Люди добрые, можно я ещё немного у вас побуду? — еле слышно произнесла Вера запёкшимися, непослушными губами.

— Да конечно, милая, конечно, побудь! — закивала хозяйка...

В природе уже вовсю властвовала весна. Распустилась черёмуха, разнося по округе пьянящий медовый аромат. Безмолвие тёмных ночей разрывали дивные соловьиные трели. Вера выходила по вечерам на улицу, но весенние запахи и трели мало занимали её. Она поглядывала то на княжеский терем, то в сторону усадьбы Рвача и мучительно, до головной боли думала, как отомстить извергам за свою сломанную жизнь, за Пантелеймона, запоздалая, горькая нежность к которому день и ночь жгла её душу.

Просидев до темноты, Вера каждый раз возвращалась домой, так ничего и не придумав. Но вот однажды к ней подошли...

— Кто тут? — вздрогнула Вера.

— Не пугайся, красавица! — Рядом стояла древняя старуха. — Хочу я тебя утешить...

— Ты кто? — испугалась девушка.

— Друг, — таинственно улыбнулась незнакомка. — Зовут меня Чернавкой, в крещении Анастасией. Я знала Пантелеймона и тоже скорблю о нём. Мы с ним из одного села, а сейчас я у княгини Авдотьи в знахарках, вошла в доверие. Могу и тебя к ней прислугой устроить.

— Но меня же и князь Олег знает, и боярин Рвач, — напряглась Вера.

— Князь тя раз только видел, грязную да оборванную, — пожала плечами Чернавка. — Он и не угадает. А Рвач... Рвач на женскую половину не ходит. Ну а когда начнёшь служить, по ходу сообразишь, как отомстить за себя и за Пантелеймона. Согласна?

— Согласна-согласна! — поспешно ответила Вера. — Я-то уж и не знала, горемычная, что делать. Думала, может, встретить где князя с ножом и зарезать?

— Да кто же тебя до него с ножом допустит? — усмехнулась Чернавка. — Князей воргольских хитростью надо брать. Да ещё... любовью...