— Слушаю!

— Остаёшься за старшего, а я еду в гости к Александру Липецкому. Без меня никаких вылазок против Воргола не предпринимать. Берите что осталось в посаде и окрестных сёлах. Понял?

— Так мы уже всё в округе забрали! — посетовал Тургэн.

— Продвиньтесь подальше, но смотрите, в соседние княжества не лезьте.

— Я понял, командир, не полезем...

И Харалдай в сопровождении десятка бахадуров отправился в Дубок.

Князь Александр встретил татарского тысячника с почтением, чему немало подивились дружина и народ. А некоторые шептались: «Не сдаётся ли татарам наш князь?»

Но ещё больше удивились люди тому, что князь повёл степного гостя в баню. Татарин парился, как русский, — с густым паром, с веником и холодным квасом. И совсем уж раскрыли все рты от изумления, когда увидели Харалдая, идущего в церковь.

«Вот это да-а-а!.. Татарин-то крещёный!..»

А после бани и церкви Харалдая позвали на княжеский пир. Правда, не таким он был пышным, как прежде, без многолюдства и особого веселья, но всё равно — пир есть пир.

Отговорив здравицы и опустошив немало кружек вина заморского, которого, несмотря на бедность, уже и в Дубке было припасено в достаточном количестве, начали беседу.

— Александр Иванович, — промолвил Харалдай. — Великий хан запретил разгром Воргольского княжества, но я думаю, что он не принял ещё окончательного решения и потому приглашает нас...

— Чтобы содрать с меня шкуру? — усмехнулся князь.

— Погоди, Александр Иванович, — покачал головой Харалдай. — Мы постараемся уговорить хана пойти на Олега. Против этого негодяя накопилось столько обвинений, что хан не устоит перед их очевидностью.

— Однако он может поручить тебе уничтожить Олега и без моей поддержки, а меня оставит в Сарае, учинит суд и казнит... У ханов Золотой Орды князья Липецкие всегда не в чести были.

— Ты неправ, — спокойно возразил Харалдай. — Неужто тебе не известно, что ханы предпочитают, чтоб русские князья резали друг друга сами, а татарское войско, якобы посланное для поддержки одного из князей, в это время занималось исключительно грабежами. Но я, князь, один из немногих татарских воевод, которые к русским относятся с уважением, и мне претит, что мои соотечественники, не без помощи ваших же князей, разоряют Русь. Хотя вы сами — сами! — чаще сражаетесь между собой, нежели с нами. Мудрым правителем был Бату-хан, который установил забирать у русских десятину, а остальное оставлять, чтобы вы могли жить, накапливать богатства и снова часть из них отдавать нам.

Александр Иванович насупил брови:

— Ты, Харалдай, татарин и оправдываешь своих. А если разобраться, то почему мы должны платить вам дань? Наш народ работает в поте лица, создавая богатства, а вы, не работая, их у нас забираете. Разве это справедливо?

Харалдай невесело улыбнулся:

— О какой справедливости в наш кровавый век ты, князь, говоришь? Да вы сами так в глотки соседям вгрызаетесь, что мы только удивляемся вашему зверству, подлости и неразумности. А дань мы с вас получаем по праву победителя. Почему вы так плохо обороняли свои дома? Почему, когда Бату-хан шёл с огнём и мечом по Руси, ваши князья, как глупые бараны, сидели каждый в своём городе-овчарне, дожидаясь нападения волка? Ведь если бы Юрий Владимирский, объединившись с Ярославом Новгородским, Михаилом Черниговским и Даниилом Киевским и Галицким, пришли на подмогу Юрию Рязанскому, то такой беды на Руси бы не было. Лиса зайца задирает не потому, что ей это нравится, а потому, что есть хочет. Татарам тоже хотелось есть, и они пошли на Русь. Но кабы князья ваши забыли личные обиды и повернули свои объединённые полки против войск Бату-хана, то не известно ещё, кто кому дань платил бы. Ведь побеждали же русские под началом Святослава Игоревича Киевского могучих хазар. Я читал ваши летописи. Святослав Игоревич был под стать и Чингисхану, и Бату-хану, и самому Александру Македонскому. А теперь обмельчали ваши князья, раздробили Русь, разметали в клочья по полям и лесам, по живому телу разорвали! Даже Александр Невский, и тот не поделил власть с братьями. Тогда Великими князьями Владимирскими были сначала Михаил, а потом Андрей Суздальский. Но Александр, этот действительно великий витязь, разгромивший шведов и немцев, не устоял перед соблазном при помощи нашей конницы прибрать к рукам не только Новгород, а ещё и стольный Владимир. Наслал он Неврюеву рать на русскую землю, разорил её, а зачем? Не мог, что ли, с братом Андреем поладить?

— Да я смотрю, Харалдай, ты и впрямь за Русь радеешь, — потеплел взгляд князя Липецкого. — Но то, что ты предлагаешь, я принять не могу. Телебуга обязательно захочет покончить со мной.

— Не бойся...

— А я и не боюсь! — перебил Александр. — Я уже своё отбоялся и прекрасно понимаю, что гибель моя неминуема, однако не могу уйти из этого мира, не отомстив воргольскому иуде за его злодеянья.

— А как же заповедь Христа о прощении?

— Не всё прощать можно. Я бы простил Олегу личную обиду, но он намеревается уничтожить народ липецкий. А я князь. Или, по-твоему, я должен бросить на произвол судьбы Богом вверенный мне народ? Господь к этому никогда не призывал, а борьба за Отечество есть истинно святое дело. Не ради животного мщения иду я на Олега Воргольского, но ради спасения княжества.

— Но одни вы с этим вепрем не сладите, а сейчас у тебя имеется благоприятный момент помириться с Ордой, хотя бы на время. Олег и нас предал, а татары предателей ох как не любят. Я уверен, что сумею убедить хана Телебугу не трогать тебя.

— Ну вот и поезжай и убеждай! — проворчал Александр.

Харалдай вздохнул:

— Боюсь, если один в Орду поеду, то обратно жди уже не тысячника-христианина, а темника-бесермена. Хан пошлёт на вас такую рать, которая ни перед чем не остановится, и тогда поход Неврюя покажется лёгкой забавой. Спалят не только ваши города и веси, но и все леса повыжгут, все нивы в пустыню превратят — и не останется тут места не только для человека, но и для зверя. Беду ты накличешь на Черлёный Яр, великую беду!

— Хорошо, я с боярами посоветуюсь, — кивнул Александр, и пир потёк далее — с льющимся рекой вином заморским, мёдом сногсшибательным, закусками разнообразными. Да-а, даже в такую страшную годину, когда враг в горло вцепился и не отпускает, не может, ну не может русский человек без забав и утех. Некоторые бояре упились, как говорится, вусмерть и рухнули под стол. Одних выволакивали на свежий морозный воздух, чтоб очухались, других отправляли домой, а третьи так под столом и остались.

Наутро все собрались снова. Головы трещали, но, опохмелившись, бояре долго спорили, гадали, рядили и, наконец, решили отпустить князя Александра в Орду, а с ним послать Василия и Демьяна Шумаховых, Андрея Кавыршу, Дорофея Космачова и Евтея Ломова.

Однако князь возразил:

— Дорофей с Евтеем пускай дома сидят. Поездка в Орду опасна — в случае беды Даниил останется без биричей и советников. Они, как и Семён Андреевич, будут при молодом князе. А брать или не брать Демьяна, пускай думает Василий: хочет он или не хочет сына посольским делам обучать.

На том и порешили.

Выйдя на улицу, Василий послал было гридня отыскать Демьяна, но потом вспомнил, что тот завернул зачем-то по пути из-под Воргола в Ярославы.

— Ладно, без него обойдёмся, — махнул рукой.

А Демьян, когда возвращались из-под Воргола, попросился у отца на ночку в Ярославы. Василий позволил, но предупредил шалопая:

— Ты там недолго, вдруг занадобишься.

Демьян, голова бесшабашная, решил наведаться к Любови, да встретил Веру, и...

— Ах ты, красавица! — соскочив с коня, схватил девушку в охапку и крепко поцеловал.

Вера обомлела, ноги её подкосились, и она бессильно повисла на руках наглого парня. Сладкая истома навалилась вдруг как тяжёлое душное облако, и девушка простонала:

— Ох, Дёмушка, отпусти, люди увидят!..

Демьян ухмыльнулся:

— И што?

— Ничего!

Вера выскользнула из объятий Демьяна — и ахнула: недобрым взглядом на неё смотрела... Люба. Смотрела, смотрела — и, внезапно вспыхнув, резко повернулась и пошла прочь.