Дымарь побледнел.

— Ах ты щенок! По-твоему, я только и знаю, что железками гремлю? И дед твой покойный, царствие ему небесное, — перекрестился Дымарь, — тоже железками гремел? Да как ты смеешь, сучье племя, такое гутарить?! Да если б не было кузнецов, чем бы ты, вояка сопливый, от врагов отбивался? Палкой? Пёс ты неблагодарный! А ну запрягай живо и поехали за рудой! Когда татары нагрянут, всем жарко будет. Мне тогда тоже за меч браться. Запрягай, говорю, пока длинника не отведал! — замахнулся Дымарь на зятя кнутом.

Демьян присел и втянул голову в плечи, но кнут со звонким щелчком лишь вспорол воздух. Демьян торопливо запряг своего гнедого, прыгнув в сани, дёрнул за вожжи:

— Мц-но-о-о!..

Подвода тронулась. В ней — Демьян и Дымарь с несколькими смердами. Ехали долго, пока не достигли места разработок железной руды возле речушки Куйманки, которые велись тут и раньше. Несмотря на сильный мороз и завывание позёмки, рудокопы скинули зипуны, вооружились кирками, ломами, лопатами и начали ковырять мёрзлую землю, вгрызаясь в неё всё глубже. Прилично поработав, они стряхнули с себя пыль и иней и достали сумки со снедью. Помолясь, приступили к трапезе. Ели ржаной хлеб, сало, репчатый лук. Дымарь открыл крынку с мёдом и дал всем глотнуть для сугреву. Чуть захмелевший Демьян, наклонившись к тестю, смущённо шепнул:

— Ты прости, батя, неправ я был.

Тоже рассолодившийся Дымарь хлюпнул носом:

— Да я уж и забыл, сынок! Ладно, так и быть: вернёмся домой — схожу к князю, замолвлю за тебя словечко. Ведь и правда, не твоё это дело — руду копать. Твоё дело — татарву... — И вдруг, не договорив, выпучил глаза.

Демьян оглянулся и истошно завопил:

—Та-та-ры-ы!.. — Быстро скомандовал: — Батя, вываливай из саней руду! Скачите в Дубок и подымайте народ!

— А ты?

— Я к Кунаму, он недалече отсель. Пока вы приготовитесь к обороне, мы тут, на Дону, постараемся их задержать!

Рудокопы мгновенно повалили сани на бок, высыпав руду, попрыгали в них и изо всей силы хлестнули лошадь. Демьян же, разрубив шашкой упряжь своей лошади, вскочил на неё верхом и, вздымая снежную пыль, скрылся в кустах росшего неподалёку леса. Но суетившихся рудокопов татары заметили и со свистом и гиканьем бросились в погоню.

— Всем не уйти! Догонят черти раскосые! — кричал, чуть не плача, Дымарь. — Братцы! Лошади тяжело! Не успеем в Дубок! Сенька! — передал он вожжи самому молодому из рудокопов. — Гони в лес, а мы спрыгнем!

Может, хоть ты доберёшься! Скажи князю Александру, что орда на Дубок идёт!..

И Дымарь первым кубарем скатился с саней в снег, за ним остальные. Кузнец поднялся, но петля татарского аркана сдавила горло, и тут же на него накинулась дюжина татарских воинов и связала по рукам и ногам. Были связаны и остальные рудокопы.

Семён, привстав в санях на полусогнутых ногах, умоляюще кричал тонким, юношеским ломающимся голосом:

— Пошла, Милка! Пошла!

Слёзы градом катились из его глаз и замерзали на щеках.

— Но! Ну, Милка, ну, не подведи!..

Татары скакали за ним. Передний всадник, припав к луке седла, метнул аркан, но Семён заметил это и в момент броска пригнулся. Аркан просвистел над головой и, зацепившись за сук дерева, сдёрнул татарина в снег. На упавшего налетели скачущие следом товарищи и, кувыркаясь через голову, тоже зарылись в глубокий сугроб.

Семён воспользовался замешательством противника и оторвался от погони, однако враги на своих резвых и выносливых монголках опять стали настигать его. Милка хоть и была доброй лошадью, но, запряжённая в сани, не могла соревноваться в быстроте бега с боевыми татарскими конями. Ордынцы же взялись за луки, и настигающий Семёна татарин пустил стрелу, целясь в Милку.

Однако ангел-хранитель Семёна в этот страшный день, видно, был рядом. Стрела лишь содрала кожу с крупа лошади. От жгучей боли Милка заржала и рванула так, что Семён, потеряв равновесие, чуть не вывалился из саней. Лишь намотанные на левую руку вожжи спасли его от падения. А обезумевшая от страха Милка дала такого ходу, что преследователи стали отставать.

И вдруг...

И вдруг, вздымая снежную лавину, сани с лошадью и седоком рухнули с обрыва вниз, ломая кусты и ветки.

Татары остановились на краю обрыва. Один попытался было сунуться следом за беглецом, но его конь, споткнувшись, перелетел через голову и, сломав ногу, увяз в снегу и жалобно заржал. Всадник тоже зарылся в снег и испуганно орал, прося товарищей о помощи.

— Амба урусуту, — сказал старший. — Давайте вытаскивать Хожахмеда...

Однако татары ошиблись. Семён не погиб. Скатившись вниз со снежной лавой, как то ни странно, ни лошадь, ни он сам не пострадали. Семёну пришлось лишь изрядно повозиться, перепрягая Милку. А все остальные рудокопы, кроме Демьяна, оказались в плену, и Харалдай решил допросить их. Он сидел не как все татары, на ковре, а на занесённой в юрту скамье, что удивило рудокопов.

— Где сейчас ваш князь Александр? — спросил Харалдай.

— Какой князь Александр? — прищурился Дымарь. — Не знаем мы никакого Александра!

— Как же вы не знаете Александра, — усмехнулся Харалдай, — если вы из Липеца?

— Нет! — снова не моргнул глазом Дымарь. — Мы не липецкие, а пронские. И князя нашего не Александром зовут, а Андреем.

Харалдай прошёлся перед пленными.

«Эти не выдадут своих, хоть их режь», — подумал он и что-то сказал одному из нукеров по-татарски. Тот вышел, а Харалдай опять повернулся к рудокопам:

— Ну хорошо, князя Александра вы не знаете. А князя Олега Воргольского?

— Как не знать, — брякнул один рудокоп. — Он родич нашему князю...

— Ты что, Илья, буробишь? — дёрнул за рукав товарища Дымарь. — Какой он князю Андрею родич? Хотя, оно, конечно, все Рюриковичи родня, от одного корню. Ну, тады нашему князю Олег, стал быть, десятая вода на квасу.

Однако Харалдай всё понял. Он усмехнулся:

— Ну ладно. Сейчас придёт Олег Воргольский и определит, кто из вас кому служит: кто Андрею Пронскому, а кто Александру Липецкому. Мне вы не нужны — я воин, а не палач, потому и допрашивать вас больше не буду. Олег же любит заниматься собачьими делами, вот пускай и занимается. А пока...

Харалдай не успел договорить, как в юрту вошёл князь Олег. Дымарь узнал его сразу. Старик и в мыслях не держал, что Олег может оказаться в стане врага. Нет, он, конечно, что-то слышал о неблаговидных поступках родственника князей Липецких, но что тот служит татарам, и не просто служит, а ведёт инородцев на своих, русских людей...

— Предатель! — не выдержал Дымарь.

— Ты неправ, старик, — покачал головой Харалдай. — Князь не предатель, а верный подданный Великого хана Золотой Орды Телебуги. А вот не покорные и нам, татарам, и князю Олегу, — наши враги. Слушай, князь, — кивнул на пленников Харалдай. — Они говорят, что пронские, а я полагаю, что липецкие. Посмотри внимательно, может, кого угадаешь?

Олег прошёлся вдоль полонянников и остановился возле Дымаря:

— Этот, кажись, кузнец из Онуза, вроде видал я его там.

— То, что он кузнец, — нахмурился Харалдай, — вполне возможно. Ведь мы поймали их во время добычи руды. Значит, князь Александр где-то недалеко. Они для него руду добывали, а этот ещё и куёт князю оружие. Вооружается Александр, готовится к войне. Но где он? — снова посмотрел на Дымаря Харалдай.

— Не знаю такого князя, — стоял на своём Дымарь.

— А может, ты знаешь? — повернулся тысячник к Илье.

— Нет, не знаю. У нас Андрей Пронский...

— Ладно, — поморщившись, махнул рукой Харалдай. — Допрашивай их сам, князь. В конце концов, ты проводник, ты и узнавай дорогу к Александру. Мне пора отдыхать, а ты завтра скажешь, куда идти дальше. Забирай их! Эй! — обратился к нукерам. — Отведите пленников к князю.

Вскоре полонянников по одному стали запускать в шатёр Олега. Раздетые до исподников рудокопы дрожали от холода и сначала обрадовались теплу шатра, но радость быстро угасла, когда они заметили верёвочные приспособления, похожие на дыбу.