В Мексике, где у поэта было немало друзей из Каталонии, он напишет «Песнь на смерть и воскрешение Луиса Кампаниса».
Поэзия Неруды западала в сердца многих революционеров. Легендарный Че Гевара взял с собой в боливийскую сельву «Всеобщую песнь» Неруды и собственноручно подчеркнул в «Песни Боливару» почти автобиографическую для него строку: «Яростный полководец, хрупкое тело твое / источает в просторах металлический свет»[103]. Подчеркнутая Че Геварой строка — предвидение собственной судьбы.
В 1942 году Неруда впервые едет на Кубу. Его пригласил Хосе Мариа Чакон-и-Кальво, директор Управления по делам культуры при Министерстве образования. В Национальной академии искусств и словесности поэт читает несколько лекций и две из них — о Кеведо. В стенах этой академии Неруда рассказывает — об этом прежде не говорилось на латиноамериканской земле — о поверенном ее величества, доне Хуане де Тарсисе, графе Вильямедиане, возлюбленном королевы, который некогда поджег театральный занавес во дворце, чтобы вынести на руках свою высочайшую любовь и бежать с ней из дворцовых стен.
В Гаване Неруда говорит и об арауканах, и о молодом кубинце, который пал в бою за Испанскую республику и был похоронен на кладбище в Брунете. «Я говорю об Альберто Санчесе, кубинце, молчаливом приземистом крепыше, двадцатилетием командире…»
Стихи, которые прочтет тогда Неруда, прозвучат предвестием Кубинской революции.
Восславь и этого героя, Куба, благоуханная и сильная страна,
и помяни его — он спит в Испании,
спит вечным сном, чтоб вы смогли проснуться, чтоб не спала земля,
чтоб у его могилы с затоптанным венком лавровым
послышались однажды шаги и пенье ваши и мои,
чтоб зазвучала Песнь — Победы и Свободы
[104].
Неруда не терял даром времени, когда его отстранили от обязанностей генерального консула в Мексике из-за affaire Сикейроса. Он взял и отправился в Гватемалу, где началась его прочная дружба с Мигелем Анхелем Астуриасом. Все находили, что они чем-то похожи друг на друга. Оба немного выпячивали при ходьбе грудь и живот. Кто-то, увидев их на прогулке, сказал: «пара индюков». Но Пабло, лукавец, назвал полнотелого Астуриаса «великим индюком», мол, по заслугам и честь…
18 июля 1943 года в городе Мехико умерла Леокадия Фелисардо де Престес — мать вождя бразильских коммунистов Луиса Карлоса Престеса. Президент Бразилии Жетулио Варгас ответил отказом на официальную просьбу мексиканского правительства выпустить Престеса на несколько дней из тюрьмы в Рио-де-Жанейро, чтобы он смог приехать в Мексику на похороны матери.
Над могилой Леокадии Фелисардо де Престес поэт сказал: «О маленький тиран, тебе не погасить великого огня / твоими крыльями летучей мыши». «Летучая мышь», похоже, весьма уязвила самолюбивого Варгаса. В это дело не замедлил вмешаться посол Бразилии. Ему захотелось спихнуть Неруду с поста генерального консула в Мексике, и он добивался, чтобы с Итамарати{110} в Ла Монеду был направлен письменный протест.
На все это Неруда ответил следующими словами:
«Мне как генеральному консулу Чили (а не дипломатическому представителю) надлежит всячески развивать коммерческие связи между Мексикой и моей страной. Однако как писатель я вижу свой долг в том, чтобы защищать свободу — высшую, абсолютную норму существования человека и гражданина. Никакие требования, никакое давление не смогут изменить мои принципы и мою поэзию… Я не из тех, кто легко открещивается от собственных поступков и, полагая себя свободным человеком, должен поступать по велению совести.
У нас, чилийских писателей, есть давняя традиция: никакой государственный пост, никакое официальное назначение — будь оно самым высоким или самым скромным — не может изменить наших гражданских и нравственных позиций, наших взглядов, которые каждый из нас выражает в той или иной сфере деятельности. Мы не удовлетворены официальными заявлениями о юридическом статусе Луиса Карлоса Престеса, ибо достаточно хорошо осведомлены относительно того, как ловко и умело фабрикуются дела об уголовных преступлениях, с тем чтобы уничтожить своих политических противников».
Поездки за пределы Мексики. Траур. Далекое воспоминание о двухэтажном доме, пронизанном запахом камфары. Пустая столовая… И постоянным рефреном слова: «Я бродяга на этом свете, / потому что печаль в моем сердце / …Я просторы земли обошел / и все так же печален, печален». Не проходят тяжкие мысли о ребенке, чье рождение означено роковым гибельным знаком. Мучат думы о смерти. Поэт молит об одном: «…пусть дитя говорит, пусть не ведает смерти». Но приходит час, когда не остается «ничего, кроме плача, лишь плач, / ничего, кроме плача. / Одно лишь страданье и плач, ничего, кроме плача».
1942 год… Неруда получает известие: в Голландии умерла его дочь Мальва Марина. Он подавлен. Ему хочется уехать в Чили. Его терзает тоска по родине, неодолимое желание вернуться, вернуться. И в голове уже выстраивается четкий план, как это будет.
Мысленно Неруда подводит итог своим дням в Мексике. Потом он скажет об этом в стихах, в мемуарах.
В Мексике Пабло предпочитал дружбу с агрономами, с художниками, нежели с поэтами, с этим великим сонмом поэтов, которых он винил в «отсутствии гражданского сознания»… Это вызвало новую волну ярости у Октавио Паса и Хосе Луиса Мартинеса.
Как бы в ответ на гневные нападки мексиканских поэтов на стенах города появляется текст приглашения на прощальную встречу с Пабло Нерудой. И этот текст подписали отнюдь не боксеры, не чемпионы по вольной борьбе, не футболисты, а писатели, музыканты, художники, университетские профессора, дипломаты, парламентарии, политические и профсоюзные деятели.
27 августа мексиканцы устроили проводы поэта. Все его друзья, знакомые, все, кто разделял его взгляды, мечтали встретиться с ним перед отъездом… Нескончаемая череда поэтических вечеров, банкетов, ужинов, теплые дружеские тосты, поток благодарных вдохновенных слов. Университет города Морелия присваивает ему титул магистра honoris causa[105]. Под самый конец было решено провести торжественный вечер. Но поскольку ни один зрительный зал не мог вместить всех желающих, отвели для этого стадион «Фронтон Мехико».
Футбольное поле превратилось в огромный банкетный зал, где собрались на проводы чилийского поэта более двух тысяч человек. Воистину — небывалое событие.
В связи с этим Неруда написал новое стихотворение. Поначалу оно называлось «На устах Мехико». Потом Неруда исправил: «На стенах Мехико». В этом стихотворении поэт выразил все, что ему довелось пережить в Мексике, нашел прекрасные слова благодарности этой стране и всем своим друзьям-мексиканцам. «Я Карденаса воспеваю, оттого / что видел, пережил грозу Кастилии… / Тогда лишь красная звезда России и Карденаса взор / во тьме густой сверкали. / О генерал, ты — президент Америки. / И этой песней я отдаю тебе сиянья чистого частицу, / что на земле Испании обрел».
Так поэт простился с Мексикой, которая неодолимо влекла его к себе. Для него она была одной из самых древних стран континента, нетленной землей, до краев полной жизненных соков. В автобиографии, написанной стихами, — Неруда назвал ее «Мемориалом Исла-Негра» — негромко звучит «Серенада Мексике». Он, сын чилийского Юга, пройдя по братской земле, протянувшейся к северу, ощутил, что она как бы до предела насыщена сама собой. Неруда не уставал поражаться фантазии мексиканцев, чудесам мексиканской природы. Поэта до глубины души потрясла «скрипка ночных лесопилен / и кантата вселенская тайного края стрекоз».
