— Ну, этой беде помочь можно, — вздёрнул подбородок министр, крутя в руках какую-то вещицу. — Если он и правда готов помочь нам… В смысле — не нам с тобой лично, а всему прогрессивному магическому сообществу, возглавляемому Министерством, которое, так уж получилось, возглавляется мною… Справиться с опасным маньяком, распространяющим порочащие Министерство слухи… То я ему гарантирую твёрдые указания и человеческое отношение. А вот любовь ему придётся искать самостоятельно, это вне нашей компетенции, хотя я давно говорил Визенгамоту, что оставлять эту сферу жизни отдельным магам нецелесообразно.
— Иными словами, я могу намекнуть ему на некоторые преимущества, которые он получит, если согласится действовать в наших интересах?
— Безусловно, Долорес. Но приберегите информацию о том, что мы согласны передать ему вашу нынешнюю преподавательскую должность. Мне кажется, известие о том, что в награду за преданную службу Министерству ему предстоит вдалбливать шести сотням спиногрызов науку, в которой он не является Мастером, может слегка поколебать его решимость.
— Есть ещё всякие Векторы, Стебли и Синистры, — продолжила Амбридж, — но они сохраняют нейтралитет. В смысле, помогают Дамблдору только в той степени, в которой это ожидается директором от подчинённых, и не перерабатывают.
— Есть ли у нас возможность заменить кого-нибудь из них на кого-нибудь из наших людей?
— Ну… Преподаватель истории магии, некто Бинкс.
— Что вы сумели против него нарыть?
— О, сэр, самый главный его недостаток было несложно выявить. Он сдох ещё в 1960-х.
— Выясните, какую он получает зарплату и куда она расходуется. Если окажется, что выплаты ему прекращены в связи со смертью работника, мы окажемся в весьма неприятной ситуации, рекомендуя заменить известного историка, которому не надо платить, неизвестным преподавателем, которому платить надо. Совет попечителей нас не поймёт.
— Если мы попробуем заменить его нашим привидением…
— Нет, Долорес. Менять известного призрака на неизвестного тоже никто не согласится. Вот если бы удалось найти кого-нибудь ещё более известного, кто согласился бы с нами сотрудничать… Но, увы, призраки вообще редко идут на контакт, мы мало что можем им предоставить. Ещё кто-нибудь?
— Мадам Трюк, школьный учитель полётов на метле и рефери квиддичных матчей.
— Кстати, меня всегда интересовало, зачем в школе постоянно присутствующий учитель полётов, когда первоклашкам нужно всего несколько занятий, и постоянно присутствующий рефери — ради целых шести матчей в год. По мне, так Совет Попечителей должен был уже давно заинтересоваться, чем именно занимается эта Трюк, за что ей платится полноценная учительская ставка, несмотря на то, что она явно не перерабатывает. Вы, Долорес, не пытались прояснить этот вопрос?
— Сэр, по моим данным, у неё нет судейской лицензии, и она не имеет права судить матчи. Зато у неё есть стопка неоплаченных штрафов в два фута высотой за превышение скорости на метле в черте населённых маглами пунктов и шестнадцать приводов в аврорат за управление транспортным средством в трезвом виде.
— Вы хотели сказать — в нетрезвом?
— Корнелиус, я сказала то, что хотела. Шестнадцать раз из тех трёхсот четырнадцати, что её задерживали за рискованное поведение в воздухе, уровень алкоголя в её крови был в пределах разрешённых 5 промилле[231]. Во все остальные разы…
— Долорес, такими темпами — она должна была сдохнуть!
— Корнелиус, она ведьма. Ведьм так просто не возьмёшь, я точно знаю. Зато это объясняет, чем она занимается всё то время, что не учит первоклашек и не судит матчи.
— То есть нам она будет бесполезна.
— Очевидно.
— Хорошо. То есть плохо, но что уж поделать. Кто ещё есть в этой школе?
Первый заместитель министра подняла свои записи.
— Есть мадам Помфри, школьный парамедик. Закончила колдомедицинский факультет дважды ордена Мерлина Мерлинского университета магии имени Мерлина в городе Мерлин[232]. Вернулась в Британию, поступила на работу в больницу святого Мунго. С треском оттуда вылетела год спустя, подала заявку на работу школьной медсестрой. У предыдущего парамедика, мистера Стоуна, примерно в те же дни внезапно открылись обстоятельства, несовместимые с дальнейшим пребыванием его на этом посту…
— Какого рода обстоятельства? — Министр снова сжал в руке какой-то небольшой предмет.
— А-а… — Долорес вернулась к своему столу, подняла пухлую папку, открыла её примерно посередине и начала перебирать листы пожелтевшего пергамента. — Я точно не смогла выяснить, но, вроде бы, его поймали на домогательствах к ученице, она обратилась к директору, директор поговорил с мистером Стоуном, и парамедик решил покинуть школу. В одно прекрасное утро он не явился к завтраку, а отправленная к нему в комнату делегация обнаружила, что и в комнате его не было. На столе лежала записка, в которой мистер Стоун просит спустить дело на тормозах в обмен на обещание никогда больше не появляться на территории Великобритании.
— Было какое-нибудь расследование?
— Конечно, сэр. У меня на руках заключение следователя аврората: «Мистер Стоун решил покинуть „Хогвартс” абсолютно добровольно, без принуждения, после разговора с директором школы, профессором Дамблдором, указавшим ему на недопустимость такого поведения в заведении общественного образования». Это заключение уважаемого аврора убедило Совет Попечителей, и они решили не давать делу ход. Но меня кое-что насторожило, сэр. Исходя из протокола досмотра кабинета, мистер Стоун сбежал настолько быстро, что забыл некоторые свои вещи.
— Что он забыл?
— Если быть точным, сэр, то ухо и правую почку.
Корнелиус Фадж испытал ощущения сродни тем, которые испытывает посетитель аттракциона «Американские горки», когда на самой высокой точке подъёма ему на глаза вдруг попадается выпавший из подвески вагончика большой и, судя по всему, важный болт.
— Осматривавший комнату следователь счёл их пособиями из больничного крыла, но, сэр, инвентарная опись школы, с которой мне удалось ознакомиться благодаря хорошим отношениям с завхозом Аргусом Филчем, не содержала упоминания о подобных экспонатах ни до, ни после этого инцидента. Кроме того, я решительно не понимаю, зачем парамедику держать такие экспонаты в своей комнате, а не в больничном крыле. И уж тем более не понимаю, почему они были вне тары. Тем более примечательна судьба этих «пособий»: по словам Филча, Дамблдор, увидевший их, прорычал что-то насчёт неумех, которые за собой не убирают, собрал экспонаты в коробку и унёс её. И больше её никто не видел.
— Хм-м-м… Есть ещё что-нибудь, что вам удалось найти?
— Сэр, тут странности на странностях сидят и странностями погоняют, — призналась Амбридж. — Мне не удалось выяснить, за что мадам Помфри выгнали из больницы святого Мунго, но известно, что это было что-то очень серьёзное, грозящее лишением лицензии и «волчьим билетом». Однако её непосредственным начальником в госпитале в это время был некто Астарот Бэкхем. Бэкхем был соратником Альбуса Дамблдора во времена войны с Геллертом Гриндевальдом; именно он первым встретил Дамблдора после дуэли с Гриндевальдом, чтобы позаботиться о ранах, которые тот получил. Их познакомил сам Никлаус Фламель ещё в 1920-х, так что, помимо деловых, их связывали также давние дружеские отношения. Мог ли Альбус попросить своего приятеля Астарота подстроить увольнение Помфри, чтобы потом протянуть ей руку помощи? Легко! Дальше. Мне не удалось выяснить, что за ученица подверглась приставаниям мистера Стоуна. Все знают, что такая была, но никто не может назвать имя. Я сочла это подозрительным, проверила личные дневники и письма Стоуна, хранящиеся в школьном архиве, и выяснила, что мистер Стоун поддерживал очень длительные, нежные, тёплые, полные любви отношения с Бенджамином Гассом, молодым художником из Глазго.
