– Ох.

– Так что, как видите, нет способа читать мозговые волны через большой пространственный промежуток.

– Вашу мать звали Гурни́т, а отца Манви́р.

Сингх склонил голову.

– Признаю, что у меня нет объяснения тому, что вы это знаете.

– То есть, я сейчас… где‑то в шести футах от вас?

– Около двух метров, да.

– И этот закон квадратных обратов, что вы упоминали…

– Обратных квадратов.

– Если я пойду на дальний край здания, сигнал должен ослабнуть практически до нуля, верно?

– Это здание в длину… не знаю, метров сто вдоль своей длинной стороны. Так что да, если мы будем на разных концах здания, то мощность сигнала будет примерно один поделить на сто в квадрате или одна десятитысячная от текущего, исходя из предположения, что сигнал действительно есть и он излучается во всех направлениях.

– А что если нет? Что если связь – это именно связь, ну, типа, как линия, проведённая между вами и мной?

Сингх встал и повернулся вокруг себя.

– И как бы такая связь при этом поддерживалась? Какой механизм мог бы удерживать некий луч всё время направленным из моей головы на вашу, или из вашей на голову рядового Адамса? Это немыслимо.

– Хорошо. И всё же давайте проверим. Я попытаюсь отойти от вас настолько далеко, насколько это возможно, не покидая здание, и мы посмотрим, будет ли сигнал… гмм… ослабевать.

Сьюзан покинула лабораторию и пошла вдоль длинного коридора мимо пациентов на каталках, докторов, медсестёр и других людей – некоторые из них пытались приставать к ней с вопросами о том, как долго их ещё здесь продержат. Она прошла в дальнюю часть здания так быстро, как только смогла, а потом ещё и вышла на лестницу и поднялась на шестой – последний – этаж.

Там она увидела уборщика в синей униформе, моющего пол.

– Вы! – сказала Сьюзан, указывая на него. – Назовите тему.

– Простите?

– Тему – что‑нибудь, что угодно, о чём можно подумать.

– Мэм?

– Ой, ну давайте! Это не такой уж сложный вопрос. Любую тему.

– Гмм… ну, скажем, бейсбол – вы это имели в виду?

– Бейсбол! Отлично. Спасибо! – И она повернулась к, несомненно, сбитому с толку и растерянному уборщику спиной, прикрыла глаза и стала думать о том, когда она в первый раз увидела вживую бейсбольный матч, и…

И в голове возникло воспоминание об отце, который повёл её на стадион «Доджер». Она расплескала на него пепси‑колу, а он смеялся и брызгал на неё водой. Она тряхнула головой, прогоняя собственные воспоминания, и попыталась вызвать в памяти другие, и…

И вот она смотрит матч «Торонто Блю Джейз», с приватной трибуны – чего ей самой делать не приходилось.

Ещё одна деталь: другие люди на трибуне. Сикхи, которые запомнились не потому, что они сикхи, а благодаря различным цветам их тюрбанов; Сьюзан прежде и понятия не имела, что его цвет выбирается в соответствии с личными предпочтениями. Какой‑то праздник… торжество…

Ах, да. Восемнадцатилетие брата Ранджипа, которое, да, которое на самом деле было накануне, но в тот день игр не было. Прекрасное воспоминание, счастливое воспоминание – и вообще никакого ощущения, что вызвать его в памяти сколько‑нибудь труднее, чем когда Сингх находился гораздо ближе. Ей не приходилось делать усилий, не нужно было «напрягать слух», чтобы услышать что‑то очень тихое, ничего не нужно было делать по‑другому. Воспоминание просто приходило к ней, когда она о нём думала, так же легко, как когда она находилась рядом с Сингхом.

Она шла по коридору шестого этажа, пока не оказалась у выхода на лестницу рядом с лифтом; по ней она спустилась на третий.

Профессор Сингх по‑прежнему был в своей лаборатории.

– Первый бейсбольный матч в вашей жизни, который вы видели вживую – это было в Торонто, верно? – спросила Сьюзан. – На восемнадцатилетие вашего брата? Ваш отец арендовал приватную трибуну в «Скай‑Доме».

Сингх кивнул.

– Хотя он больше так не называется. Сейчас это «Роджерс‑Центр».

– Вы помните его как «Скай‑Дом».

– Это точно. – Он моргнул. – То есть, у вас не было проблем с чтением моих воспоминаний даже на большом расстоянии?

– Никаких.

– Я этого не понимаю. Должно быть падение сигнала, если только…

– Да?

Он крутанулся вместе с креслом, разворачиваясь к компьютеру.

– Это… нет. Нет, такого не может быть.

– Какого?

Сингх на секунду задумался, потом, без всякой видимой связи, спросил:

– Вы когда‑нибудь смотрели «Saturday Night Live»?

– Последний раз ещё подростком.

– Помните выпуски с Майком Майерсом? Он играл еврейку по имени Линда Рикман, которая вела телефонное ток‑шоу. Когда она приходила в волнение, она клала ладонь на грудь и говорила: «Я вся ферклемпт. Поговорите между собой. Я дам вам тему». А потом говорила что‑нибудь вроде: «Гражданская война не была ни гражданской, ни войной – обсудите».

– Нет, я такого не помню. О, погодите – гмм, да, теперь помню.

Сингх улыбнулся.

– Именно.

– По‑моему, эпизод, где она говорит «Коньяк – это не конь и не як», гораздо смешнее.

Сингх кивнул.

– Возможно. Но смысл в том, что если я попрошу вас вспомнить нечто, о чём у вас нет воспоминаний, но есть у меня, вы тоже это вспомните. Давайте я дам вам тему – но не обсуждайте её. Просто думайте про неё; вспоминайте её. Хорошо?

Сьюзан кивнула.

– Хорошо.

– Квантовая спутанность, – сказал он.

Её первым импульсом было сымитировать Линду Рикман и сказать «не квантовая и не спутанная», но она не знала даже, есть ли в этом какой‑нибудь смысл, и…

И смысла в этом не было никакого. Квантовая спутанность оказалась понятием из квантовой механики, и она действительно подразумевала сплетение чего‑то такого…

И это было очень странно. Она никогда не слышала ни о чём подобном. Когда пара частиц создаётся одновременно при определённых условиях, они могут оказаться связанными таким образом, что эта связь продолжает существовать независимо от расстояния между ними.

– Вау! – сказала Сьюзан.

– В самом деле, – согласился Ранджип. – Теперь другая тема. Ну, вернее, та же, но рассматриваемая под другим углом. Готовы?

Сьюзан кивнула.

– «Некие жуткие дальнодействия», – сказал Ранджип.

Сьюзан поразилась тому, что знает – это слова, сказанные когда‑то Эйнштейном. И да, они правда были жуткие. Измени спин одной спутанной частицы, и спин другой изменится тут же; они связаны воедино каким‑то почти магическим способом – и опять же, неважно, на каком расстоянии частицы находятся друг от друга.

– Поняла, – сказала Сьюзан и затем удивила саму себя, задав вопрос: – Но если это квантовая спутанность, почему связи не симметричны? То есть, если A читает B, то почему B не читает A?

– Связи, вероятно, симметричны, – ответил Сингх. – То есть, и A, и B могут изменять любой конкретный участок памяти, общий для них обоих – общая память спутана, и изменение её в одной локации приводит к её изменению в обеих. Но симметрия не означает обоюдности. A и B имеют симметрично совместную память, которая, так уж получилось, изначально принадлежала A. В то же время B и C имеют симметрично совместную память, которая, как оказывается, изначально принадлежала B. И так далее.

– Ага, – сказала Сьюзан. – Понимаю.

– О’кей, – сказал Сингх. – Новая тема: Пенроуз и Хамерофф.

И это она тоже вспомнила: физик Роджер Пенроуз – иногда сотрудничающий со Стивеном Хокингом – и аннестезиолог Стюарт Хамерофф предположили, что человеческое сознание имеет квантовую природу.

Это было поразительно: знать что‑то настолько сложное и при этом никогда раньше про это не слышать. Это не было похоже на университетский курс лекций, проигрываемый в голове на большой скорости, это не было похоже на игру в «тривиал персьют», где нужно глубоко копать, чтобы добраться до ответов; это были вещи, которые Сингх знал хорошо, и поэтому она тоже знала их хорошо, и они приходили на ум без усилий сразу же, как только он произносил слова‑триггеры.