– Суд склонен согласиться, – сказала Прингл. – Мистер Райс, я не вижу в вашей пояснительной записке ничего, что могло бы склонить меня к согласию с вашей просьбой. Кроме того, на этапе расследования вы имели возможность затребовать любые улики, какие считали нужным.

– Ваша честь, – сказал Дэйл, – защита имеет основания полагать, что показания доктора Эрнандес положат начало новой линии расследования, которая может быть осуществлена лишь на борту базового корабля. – Он повернулся к Зиглер. – Вообще‑то полиция должна была обыскать жилище обвиняемого, и в том, что это не было сделано, виновато обвинение. Мы имеем право за компенсаторные меры за это упущение.

Зиглер снова развела руками.

– Господи, ваша честь, но ведь тосокский корабль находится вне юрисдикции полиции Лос‑Анджелеса. Вообще вне чьей бы то ни было юрисдикции. Никто не в силах выдать ордер на его обыск, который имел бы законную силу.

– Но если капитан Келкад согласится позволить присяжным…

– Нет, – сказала Прингл, качая головой. – Нет, даже если он согласится, это ничего не изменит. Слишком большой риск. Если кто‑то из присяжных пострадает, судебные иски будут неимоверные.

– Мы могли бы попросить присяжных подписать отказ от претензий, – сказал Дэйл.

– А если хотя бы один из них откажется? – спросила Прингл. – Тогда всё, несостоятельный процесс.

– Есть запасные…

– Я не собираюсь сама устраивать ситуацию, в которой мне придётся снова залезать в корзинку с запасными. Нет, мистер Райс, если вы думаете, что улики на борту звездолёта, найдите способ представить их мне в зале суда. А теперь зовите присяжных, и давайте работать.

Дэйл оглядел два ряда пустых тосокских сидений, и повернулся лицом к судье.

– Защита вызывает доктора Карлу Эрнандес.

Женщину усадили на свидетельскую скамью и привели к присяге.

– Доктор Эрнандес, – сказал Дэйл, – кем вы работаете?

– Я завотделением хирургии в Университетском медицинском центре в Лос‑Анджелесе.

– И в этом качестве вы получили возможность принять участие в хирургической операции над пациентом‑тосоком?

– Да.

– Опишите, пожалуйста, сопутствующие этому обстоятельства.

– Обвиняемый Хаск получил огнестрельное ранение восемнадцатого мая. Ему требовалась немедленная операция по извлечению застрявшей в его теле пули. Другой тосок по имени Стант выполнил операцию, и мне посчастливилось ассистировать ему при этом.

– Когда операция выполняется над человеком, он обычно в это время полностью одет?

Эрнандес улыбнулась.

– Нет.

– То есть та часть тела, где производится хирургическое вмешательство, обычно обнажена, не так ли?

– Да.

– Была ли с Хаска перед операцией снята одежда?

– Да, я сняла с него его жилетку, а потом накрыла его стерильными простынями так, чтобы оставить открытой только область вокруг входного отверстия.

– Вы это сделали до или после того, как Стант вошёл в операционную?

– До того. Стант в это время получал инструктаж относительно пользования нашими хирургическими инструментами в точно такой же соседней операционной.

– То есть в тот день только вы видели тело Хаска полностью?

– Нет, три медсестры также его видели.

– Но Стант не видел?

– Нет. Стант попросил меня сомкнуть рану после того, как пуля была удалена. К тому времени, как с тела Хаска были удалены накрывавшие его простыни, Стант уже покинул операционную.

– Когда вы увидели обнажённый торс Хаска, вы заметили что‑то необычное?

– Ну, в тосокской анатомии для нас всё необычно. Мне как врачу была интересна каждая её деталь.

– Конечно, конечно, – сказал Дэйл. – Я имел в виду вот что: было ли пулевое отверстие единственным следом недавнего ранения на торсе Хаска?

– Нет.

– Какие ещё следы вы заметили?

– Я заметила три длинных приподнятых над поверхностью тела линии фиолетового цвета.

– Эти линии напомнили вам что‑то из виденного ранее?

– Да.

– Что же именно?

– За исключением цвета они выглядели очень похоже на недавние шрамы.

– Какого рода шрамы?

– Ну, при обычных обстоятельствах я бы сказала, что это были шрамы от незашитых ран, но…

– Что вы имеете в виду под «обычными обстоятельствами»?

– По краям хирургических шрамов обычно имеются маленькие участки рубцовой ткани, образующиеся вследствие того, что на разрез накладывается шов.

– То есть, то были не хирургические рубцы?

– Да нет, наоборот, я думаю, как раз хирургические. Стант говорил, что его народ не пользуется швами – по крайней мере, сейчас – для смыкания раны. Но рану нужно же как‑то сомкнуть, иначе она так и останется открытой. Эти линии были очень тонкими и очень ровными – такие, какие обычно оставляет скальпель. Их края явно были чем‑то стянуты.

Дэйл залез в лежащую на его столе сумку и извлёк из неё куклу‑тосока; «Маттел» выбросила их на рынок вскоре после прибытия пришельцев на Землю.

– Доктор Эрнандес, вы не могли бы показать на этой кукле, на каком месте были шрамы?

– Конечно. – Она начала было вставать с о свидетельского места, но Дэйл остановил её жестом руки. Он подошёл сам и протянул ей куклу и фиолетовый маркер.

– Один был здесь, – сказала она, проводя вертикальную линию между передней рукой и левой ногой в нижней части туловища.

– Второй был здесь, – сказала она, рисуя горизонтальную линию под левым передним дыхательным отверстием.

– И третий был здесь, – сказала она, проводя диагональную линию ниже и чуть‑чуть левее передней руки. – Возможно, были и другие шрамы; я не видела его спины.

– Значит, доктор Эрнандес, – сказал Дэйл, – вы – единственный человек, ассистировавший при хирургической операции над тосоком, не так ли?

– Да.

– Вы следили за информацией о тосокской анатомии, которая стала известна в ходе этого процесса?

– Да. Как вы знаете, тосоки не слишком откровенны в таких вещах, но в интернете есть группы, пытающиеся собирать и суммировать то, что нам известно о физиологии тосоков; я участвую в работе одной из таких групп со дня её основания.

– Если эти шрамы и правда оставлены хирургическим вмешательством, то, предположительно, на какие органы это вмешательство могло быть направлено?

– Одно из тосокских сердец, одно из тосокских лёгких, и один из органов, которые, согласно тому, что нам удалось узнать, выполняют функции, сходные с нашими почками и селезёнкой.

– Спасибо, доктор Эрнандес. Миз Зиглер, свидетель ваш.

Зиглер неуверенно поднялась на ноги. Она явно не имела понятия, к чему Дэйл клонит. Однако её природный инстинкт дискредитировать всё, что защита вносит в качестве доказательств, взял своё.

– Доктор Эрнандес, вы осматривали Хаска после того, как зашили пулевое отверстие на его теле?

– Нет.

– Он всё ещё носит наложенные вами швы?

– Нет.

– Что с ними стало?

– Мне сказали, что Стант их удалил.

Зиглер помедлила, видимо, ожидая от Дэйла возражения «C чужих слов!», но тот молчал. Она продолжила:

– Но наложили эти швы вы сами?

– Наложение швов требует определённой сноровки. Снять же их гораздо проще – просто разрезаете нить ножницами и вытягиваете обрезки. Стант спросил меня, как это делается, и я рассказала; он сказал, что справится сам.

– То есть вы не можете сказать, что когда‑либо видели тосокскую рубцовую ткань?

– Я думаю, что видела, в тех трёх местах, что я показала на кукле.

– Но вы никогда не видели того, о чём бы вы знали с полной уверенностью, что это тосокская рубцовая ткань.

– Не со стопроцентной уверенностью, но исходя из всего моего медицинского опыта – это была она.

– Но, доктор Эрнандес, мы все хорошо знаем, что тосоки сбрасывают кожу – мы даже наблюдали этот процесс воочию в этом самом зале. Разве старые шрамы не должны уйти вместе со старой кожей?

– Все клетки кожи человека обновляются примерно за семь лет, миз Зиглер. Однако я до сих пор ношу шрамы, полученные в детстве. Из того, что я заметила при осмотре раны Хаска, я делаю вывод, что кожный покров у тосоков многослойный, и так называемой новой коже, которая становится видна после сброса старой, на самом деле к этому моменту уже несколько лет, просто до тех пор она была спрятана под старой. Собственно, так и должно быть, если принять во внимание, что линька может быть вызвана искусственно в любой момент. Если вы прорежете все эти внешние покровы, чтобы добраться до внутренних органов, то я уверена, что вы оставите шрам, который переживёт линьку.