– Как О. Джей.
– Нет, не как О. Джей, – сказал Дэйл. – Мы об этом уже говорили. Но вот вам, к примеру, дело Лорены Боббитт – не было никаких сомнений, что она действительно отрезала своему мужу пенис. Или «Калифорния против Пауэлла»: никто не сомневался, что те полисмены едва не забили Родни Кинга до смерти – весь процесс был снят на видеоплёнку. И всё же в обоих случаях несомненные преступники были оправданы присяжными.
Фрэнк медленно кивнул.
– То есть, в данном случае нам нужны смышлёные люди, люди, способные понять научные аргументы?
– Не знаю, не знаю. Обычно советуют следующее: если вы защищаете виновного – а мы, дорогой мой, вопреки вашему наивному оптимизму, вполне возможно, именно этим и занимаемся – то вам скорее нужны присяжные‑тупицы. Кучка идиотов, не способных распознать ваши уловки. Это означает, что мы уже сейчас имеем фору. Среди кандидатов в присяжные непропорционально много малообразованных и безработных; умные и богатые всегда найдут, как уклониться от этой обязанности. – Дэйл помолчал. – Знаете, почему в деле Симпсона ничего не вышло из анализа ДНК? Потому что эксперты противоречили друг другу. Одна сторона говорит одно, другая – другое, а необразованные присяжные думают: если уж специалисты не могут разобраться, то мы и подавно. И они просто игнорируют эту линию доказательств и принимают решение исходя из иных соображений.
– Ладно, так кого же нам тогда нужно? Астрономов‑любителей?
– Хотелось бы. Но можете быть уверены, обвинение постарается исключить их в первую очередь.
– Фанаты «Стартрека»? Любители фантастики?
– Этих, вероятно, тоже было бы неплохо, но это всё слишком очевидно – противная сторона будет бить по ним.
– Люди, которые видели НЛО?
– Нет – эти слишком непредсказуемы. Могут оказаться психами, а психи – это последние, кого вам хотелось бы видеть среди присяжных. Никогда не знаешь, что они выкинут.
– Хорошо. Тогда кого мы не хотим видеть в жюри?
– Важнее всего отсеивать идейных – тех, кто хочет попасть в состав жюри для того, чтобы добиваться какого‑то конкретного вердикта, несмотря ни на что. Обычно таких много на делах об абортах, о гражданских правах и тому подобных. Такие люди могут быть по‑настоящему хитры – они точно знают, что нужно говорить, а чего говорить нельзя, чтобы попасть в присяжные, а попав, они блокируют жюри. Мы делаем всё, что возможно, чтобы отфильтровать их на этапе voir dire, [203] но на процессах, подобных нашему, мы должны быть особенно внимательны, чтобы не пропустить в жюри фанатиков, считающих пришельцев исчадиями ада…
Интерком на столе окружного прокурора Эйджакса зажужжал.
– К вам преподобный Орен Брисби.
Эйджакс закатил глаза.
– Хорошо. Пусть войдёт.
Дверь кабинета открылась, и вошёл худой чернокожий мужчина лет шестидесяти, с венчиком седых волос, который, когда он наклонял голову, становился похожим на нимб.
– Мистер Эйджакс, – сказал преподобный Брисби. – Вы были так добры, согласившись со мной встретиться.
– У меня всегда найдётся время для столпов нашего общества, преподобный.
– Особенно когда близится время выдвижения кандидатур на пост губернатора, – сказал Брисби. В его голосе была пара лишних децибел; Брисби всегда говорил, будто пытаясь докричаться до галёрки, даже когда собеседник сидел прямо перед ним.
Эйджакс развёл руками.
– Моя дверь всегда открыта для вас.
– И будем надеяться, мистер Эйджакс, что ваша дверь всегда останется открытой для народа – будь то здесь, в Лос‑Анджелесе, или там, в Сакраменто[204].
Эйджакс усилием воли подавил горестный вздох.
– Так по какому поводу вы хотели со мной встретиться, преподобный?
– Убийство Клетуса Колхауна.
– Трагедия, – сказал Эйджакс. – Но вы сделаем всё возможное для торжества справедливости.
– Всё ли вы делаете сейчас? – Эти слова будто бы отразились эхом от оконных стёкол.
Эйджакс почувствовал, как к горлу подступает изжога. Он потянулся к ящику стола и нашёл там упаковку «ролэйдз»[205].
– Конечно. Мы уже испытываем некоторое давление со стороны Вашингтона с тем, чтобы мы сняли обвинения – и, как мне рассказывали, на Вашингтон давят из‑за рубежа. – Он выдавил из себя смешок. – Но если бы обвинения снимались, когда Вашингтон этого хочет, Ричард Никсон[206] досидел бы свой срок в Белом Доме, Боб Паквуд[207] до сих пор заседал бы в Сенате, и никто бы не знал, кто такой Олли Норт[208].
– Я восхищаюсь вашей принципиальнойстью, мистер Эйджакс. Но скажите мне, у вас хватит духу стоять до самого конца?
Эйджакс прищурил глаза.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, сэр, что наш замечательный штат Калифорния признаёт за своим народом право делать коллективно вещи, которые мы индивидуально делать не вправе. – Брисби ткнул пальцев в сторону Эйджакса. – В нашем штате есть смертная казнь, сэр, а это – тяжкое преступление. Достанет ли вам стойкости духа довести это дело до смертного приговора?
Окружной прокурор развёл руками.
– Несомненно, найдутся какие‑то смягчающие обстоятельства, преподобный. И хотя я не склоняюсь перед политическим давлением, я всё же признаю́, что ставки в этом деле совершенно гигантские.
– И это воистину так. Но знаете, какой факт, по моему мнению, самый значительный, сэр? Значительнее всего, по моему мнению, тот факт, что на посту окружного прокурора вы требовали смертной казни в шестидесяти трёх процентах дел об убийствах первой степени, где обвиняемым был чернокожий, тогда как в делах против белых обвиняемых вы делали это лишь в двадцати одном проценте случаев.
– Эта статистика не даёт всей картины, преподобный. Вы должны принимать во внимание тяжесть каждого отдельного преступления.
– И нет преступления более тяжкого, чем убийство белого, не так ли? В делах, в которых чернокожие обвинялись в убийстве белых, вы требовали смерти в восьмидесяти одном проценте случаев. Ну что ж, старина Клетус Колхаун настолько белый, насколько вообще возможно, мистер Эйджакс. Если бы меня обвинили в том, что я разделал его, как свинью, сэр, вы бы уже искали способа поджарить мой чёрный зад.
– Преподобный, я не думаю…
– Оно и видно, сэр. Во время вашей предвыборной кампании, будьте уверены, чернокожие калифорнийцы будут спрашивать вас, почему вы казните чернокожего человека за убийство белого, но колеблетесь, когда речь заходит о твари с другой планеты.
– Всё гораздо сложнее.
– Так ли, сэр? Если вы не станете требовать смертного приговора в этом деле, то что об этом подумают избиратели? Что этот тосок более ценен, чем чернокожий? Что этот пришелец из иного мира, с его высокой культурой, несомненный образованием и интеллектом достоин пощады, а юный негр, жертва жестокой нищеты и расизма, должен быть отправлен на электрический стул?
– Преподобный, мы тщательно взвешиваем все факторы, когда решаем, какого наказания требовать.
– Смотрите же, мистер Эйджакс, чтобы и в этом случае было так. Ибо если нет, то вы, сэр, ощутите на себе всю тяжесть гнева угнетённого народа. Мы несём внутри себя божественную искру души, и не дадим обращаться с собой как с низшими, худшими созданиями, в то время как вы щадите явно бездушное существо, совершившее самое жестокое убийство и расчленение из всех, что когда‑либо видел этот город.
Мэри‑Маргарет Томпсон была консультантом по подбору присяжных, с которым Дэйл обычно имел дело. Это была подтянутая птицеподобная брюнетка, которая сразу же угнездилась на углу широкого стола Дэйла. Она смотрела на Фрэнка, снова погружённого в недра гигантского кресла.
