Дед моего отца сделал состояние в пивоваренной индустрии – если вы вообще знаете что‑нибудь про Канаду, то наверняка знаете «Sullivan's Select» и «Old Sully's Premium Dark». Денег у нас всегда было как дерьма.

«Как дерьма». Так я тогда выражался; полагаю, воспоминания об этом возрождают и мой тогдашний лексикон. Когда я был подростком, то на деньги плевать хотел. Фактически, я даже соглашался с большинством канадцев, что прибыли, получаемые крупными корпорациями, неприличны и недопустимы. Даже в якобы эгалитарной Канаде богатые становились богаче, а бедные – беднее, и я это ненавидел. Тогда я ненавидел много всего.

– Где ты это взял? – кричал мой отец, потрясая фальшивым удостоверением личности, которым я воспользовался, чтобы купить травки в местном «Макдональдсе». Он стоял на ногах; он всегда вставал, когда ругался. Отец был худощав, но, я думаю, считал свой двухметровый рост устрашающим.

Мы были в его «берлоге» в доме в Порт‑Кредите. В Порт‑Кредит вы попадаете, если после выезда из Торонто едете дальше на запад вдоль берега Онтарио, и даже тогда – когда же это было? думаю, в 2018 – это всё ещё был преимущественно белый район. Богатый и белый. Окна выходили на озеро, которое в тот день было серым и неспокойным.

– Друг сделал, – ответил я, даже не взглянув на удостоверение.

– Так вот, ты больше не встречаешься с этим другом. Господи Иисусе, Джейк, тебе же всего семнадцать. – Тогда, как и сейчас, покупать алкоголь и марихуану в Онтарио разрешалось с девятнадцати лет; табак – с восемнадцати. Вот и представьте.

– Ты не можешь мне указывать, с кем мне встречаться, – ответил я, глядя в окно. Над волнами кружились чайки. Если они могут подниматься к небесам, то почему мне нельзя? С помощью травки.

– Ещё как могу, – взревел отец. У него было длинное лицо и густая тёмная шевелюра, начинавшая седеть на висках. Если то был 2018‑й, то ему, значит, было тридцать девять.

– Пока ты живёшь под моей крышей, ты будешь делать то, что я говорю. Предъявление фальшивого удостоверения – серьёзное преступление.

– Серьёзное, если ты террорист или похититель личности, – сказал я, глядя на него через широкий стол тикового дерева. – Детей всё время ловят на покупке травы; всем плевать.

– Мне не плевать. Твоей маме не плевать. – Мама снаружи играла в теннис. Было воскресенье – единственный день, когда отец обычно не работал. И вот в этот день ему позвонили из полицейского участка. – Продолжишь выкидывать такие штуки, и…

– И что? Никогда не стану таким, как ты? Да я молюсь об этом! – Я знал, что это ударило в самое яблочко. Когда он бесился по‑настоящему, у него всегда вздувался вертикальный сосуд посреди лба.

Я обожал, когда мне удавалось его до этого довести.

– Ты мелкая неблагодарная тварь, – сказал он подрагивающим голосом.

– Хватит с меня этого дерьма, – ответил я, поворачиваясь к двери и собираясь покинуть поле боя победителем.

– Нет уж, ты меня выслушаешь! Если ты…

– Отвянь, – сказал я.

– …не прекратишь…

– Я всё равно ненавижу это место.

– …вести себя как идиот…

– И я ненавижу тебя!

Молчание. Я повернулся и увидел, как он падает в своё чёрное кожаное кресло. Когда он завершил падение, кресло повернулось на половину оборота.

– Папа! – Я быстро обежал стол и кинулся к нему. – Папа! – Никакого ответа. – О, Господи! Нет. Нет, нет… – Я поднял его с кресла; в моей крови было столько адреналина, что я едва ощутил его вес. Уложив его долговязое тело на деревянный пол, я кричал: – Папа! Очнись, папа!

Я зацепил ногой корзину для бумаг со встроенным шредером; бумажные ромбики разлетелись повсюду. Скорчившись рядом с ним, я попытался нащупать пульс – пульс был, и он вроде бы ещё дышал. Но он никак не реагировал на то, что я говорил.

– Папа! – Совершенно не зная, что делать, я легко похлопал его по щекам; из уголка рта показалась тонкая нить слюны.

Я быстро поднялся, обернулся к его столу, нажал кнопку громкой связи и быстро набрал 9‑1‑1. После этого я снова подсел к отцу.

Телефон издал три казавшихся бесконечными гудка.

– Пожарные, полиция, скорая? – спросил женский голос, казавшийся тихим и далёким.

– Скорая!

– Вы находитесь по адресу… – сказала женщина и продиктовала его. – Всё верно?

Я приподнял отцу правое веко. Слава Богу – его глаз повернулся, уставившись на меня.

– Да, да, всё верно. Поторопитесь! Мой отец потерял сознание!

– Он дышит?

– Да.

– Пульс?

– Да, пульс есть, но он без сознания, и он не реагирует на мои слова.

– Скорая уже выехала , – сказала женщина. – С вами есть ещё кто‑нибудь?

У меня тряслись руки.

– Нет, никого.

– Не оставляйте его.

– Я буду с ним. Господи, да что же с ним могло случиться?

Женщина‑оператор проигнорировала мой вопрос.

– Помощь уже в пути.

– Папа! – сказал я. Он издал булькающий звук, но я не думаю, что это был ответ. Я вытер ему слюну и немного наклонил голову, чтобы воздух проходил свободнее. – Папа, пожалуйста.

– Не паникуйте , – сказала женщина в телефоне. – Сохраняйте спокойствие.

– Господи, господи боже…

Скорая отвезла отца и меня в медицинский центр «Триллиум» – ближайшую больницу. Как только мы там оказались, его переложили на каталку; его длинные ноги не помещались на ней и свисали сзади. Быстро появился доктор, посветил фонариком в глаза и постучал по колену молоточком, получив в обоих случаях обычную рефлекторную реакцию. Он несколько раз попытался заговорить с отцом, потом приказал:

– Быстро сделайте ему МРТ головы.

Санитар покатил каталку прочь. За всё это время отец не произнёс ни единого членораздельного слова, хотя иногда издавал какие‑то тихие звуки.

К тому времени, как приехала мама, отца уже уложили в постель. Стандартная правительственная медстраховка гарантирует вам место в общей палате. У отца была расширенная страховка и, соответственно, отдельная палата. Разумеется.

– О, Господи, – повторяла мама снова и снова, закрыв лицо руками. – О, мой бедный Клифф. Мой дорогой…

Моя мама была одних лет с отцом, у неё было круглое лицо и искусственно отбеленные волосы. На ней всё ещё был теннисный костюм – белый топ, короткая белая юбка. Она много играла в теннис и была в хорошей форме; к моему смущению, даже некоторые из моих друзей считали её привлекательной.

Вскоре к нам пришёл лечащий врач. Это оказалась вьетнамка лет примерно пятидесяти. На бэджике у неё на груди значилось «Д‑р Тхань». Не успела она открыть рот, как мама спросила:

– Что это? Что с ним случилось?

Доктор Тхань была сама доброта – я всегда буду её помнить. Она взяла маму за руку и заставила её сесть. А потом она присела на корточки, так, чтобы её глаза оказались на одном уровне с мамиными.

– Миссис Салливан, – сказала она. – Мне очень жаль. Новости неутешительные.

Я стоял у мамы за спиной, положив руку ей на плечо.

– Что это? – спросила мама. – Инсульт? Господи, да Клиффу ведь всего тридцать девять. Он слишком молод для инсульта.

– Инсульт может случиться в любом возрасте, – сказала доктор Тхань. – Но, хотя технически это и правда разновидность инсульта, это не то, что вы думаете.

– Что же тогда?

– У вашего мужа врождённый порок, который мы называем АВМ – артериовенозная мальформация. Это переплетение артерий и вен без промежуточных капилляров – обычно капилляры создают сопротивление, замедляя кровоток. В случаях, подобных этому, сосуды имеют очень тонкие стенки и поэтому могут лопнуть. И когда это происходит, кровь потоком изливается в мозг. При той форме АМВ, что имеется у вашего мужа – она называется синдромом Катеринского – сосуды могут лопаться каскадом, один за другим, как пожарные рукава.

– Но Клифф никогда не говорил…

– Нет, нет. Он, вероятно, не знал. Это можно увидеть на МРТ, но люди обычно начинают делать МРТ лишь после сорока.