Он головкой упирается к входу и дразнит, водя ею вдоль. Хочет, чтобы я наконец-то отпустила стон наслаждения. Видит и мои мурашки, и мою испарину вдоль позвоночника, и мою усиливающуюся дрожь. Этого нельзя не увидеть. А я молчу.

Только терпение лопается как пузырь жвачки. С хлопком, заляпывая сладкой пленкой органы дыхания.

— Ты же не против, если я трахну тебя так?

Ольшанского трясет не меньше. Но он еще пытается себя контролировать. Слегка надавливает головкой, углубляется. А затем возвращается. Такая мука сжигает. Тлеешь белой бумажкой.

Господи, меня подбрасывает вверх от его движения, и швыряет на твердую землю, когда он отходит.

— Ты все-таки спрашиваешь?

Олег проникает резко, выбивая желанный стон. Дождался, зарычал мне на ухо.

И трахает, как он любит и умеет. Чувственно, глубоко. Что каждый толчок — в голове фейерверк. Взрывается и глушит мощными залпами.

Горячий поток внутри тела сливается в одну точку. Его так много, что жжет.

Олег сжимает руками бедра, вдавливает в себе, меняя угол и проникая глубже. Ладони то и дело отрываются от кожи, чертят зигзаги, ласкают. Все это несдержанно, резко. Будто не успеваем.

Ладонь накрывает лобок и указательным пальцем касается клитора. Запускает программу уничтожения. Маленькие и острые иголочки играют на чувствительной коже. Влажно, с порочными звуками, что просто жмуришься от стыда и удовольствия.

Дыхание сбивается, и выравнять его нельзя. Олег трахает так, как никогда прежде. Словно скучал.

Он по мне скучал.

Слова как спусковой крючок, вонзается в сердце до крови.

— Мне тебя не хватало, — сознаюсь. Каждый звук вылетает ракетой. Пункт — его сердце. Чтобы в самый центр, самую точку.

— Блядь, Нинель…

Он сжимает левую грудь. Отчаянно, до ряби в глазах. И стягивает волосы на затылке, откидывает сильнее на себя. Шеи касаются его губы, он вжимается в нее, втягивает тонкую кожу.

И доходит до губ. Дарит мне мою точку. Язык сплетается с моим и ласкаем друг друга. У нас есть эта капелька нежности.

— Я не на таблетках, Олег, — отрываюсь, выбрасываю слова. Они финальные.

Кончаю мощно, под волнами задыхаюсь.

Ольшанский выходит резко. На ягодицах следы его спермы отпечатываются, будто спичкой провели.

И нет воздуха между нами. Слиплись. Вымазываемся в следах нашего безумия, и нам похуй.

Целуемся безбашенно, прикусываем друг друга, зубами сталкиваемся. Колем, а потом зализываем места ранения.

Его пальцы в моей смазке, Олег еще касался меня там после оргазма, ловил последние спазмы. Я чувствовала их ярко.

Проводит своим языком по указательному пальцу и смотрит в глаза. Черная гладь, опасная и гиблая болотная топь. Мне офигенно.

— Пиздец вкусная!

Повторяю за ним, облизываю его палец и закатываю глаза. Теряем рассудок.

И целую его ненасытно. Мычим в рот друг друга. На языке теперь больше вкуса. И хочу его запомнить.

До ванной доходим быстро, стараемся не шуметь. Аленка, знаю, спит очень крепко, но все равно шепчем что-то тихо, смеемся глухо.

Ольшанский раздевается наконец-то. При виде его голого тела немею. Я уже и забыла какой он охрененный. Каждая мышца различимая. Провожу пальчиком, царапаю. Кожа покрывается мурашками. Хочу поцеловать их.

— С тебя пять штук, Нинель, — прорычал негромко.

— Что? — не понимаю. Не соображаю пока, не вернулась в настоящее. Витаю и парю где-то после оргазма.

— Я же разделся. Для тебя, — улыбается, зараза, плотоядно.

— Обойдешься, Ольшанский. В следующий раз просто сделаю тебе скидку.

Звонкий шлепок оставляет отпечаток на ягодице. Охаю от неожиданности. Кожа раздраженная, краснеет на глазах.

Подталкивает к ванной, моет меня там сам. Злая улыбка какая-то появилась на его лице. Я хмыкаю и отворачиваюсь. Привык командовать во всем, так и со мной получается. И бесит, и черт, скручивает от такого удовольствия. Нравится ему подчиняться. Особенно зная, что есть ключик, как все перевернуть в мою сторону.

Вытаскивает из ванны, оборачивает полотенцем. Еще долго выбирал между нежно-розовым и белым. Выбрал верное. Аленкино осталось висеть.

Моется сам. Быстро. Брызги в разные стороны летят.

Наблюдаю, глазам красиво от этого вида. Что-то первобытное есть в образе, заставляет снова сжать колени вместе.

— Что? Нинель? Нравится? — провокатор.

Отворачиваюсь.

Ловит сначала мой взгляд, потом тело. Не вырваться, так крепко вцепился. На губы мои смотрит, облизывается хищно. Аппетитные они для него. Дай волю — сожрал бы.

— Твое желание у тебя на лице написано, Ольшанский.

Веду рукой по кубикам, обвожу пупок, стремлюсь вниз. Обхватываю ладонью член. Он опять твердый. Вожу вдоль ствола и прикусываю свою нижнюю губу. Я провокатор не хуже.

Какое-то неправильное у меня поведение. Второе свидание, а я хочу опуститься перед ним и правда взять в рот. Потому что соскучилась по его вкусу. Я же только Ольшанскому и делала минет.

Слюна скапливается, тяжело ее сглотнуть.

Протыкаем взглядами друг друга. Дышим часто, все снова закрутилось с неконтролируемой силой.

— Ты же тоже этого хочешь… — уверенно заявляет. От него невозможно что-то скрыть.

— Хочу, — потряхивает от эмоциональных качелей: то подбрасывает, то плющит, то взрывает.

Опускаюсь на колени. Сама в легком шоке, что творю. Просто иду за своими желаниями. Так же всегда с Ольшанским было. Башню сносило обоим.

— Стой, — останавливает. Пугает только.

Подталкивает к туалету и закрывает крышку. Кладет сверху полотенце. Усаживает. Конечно, чтобы мне было комфортно.

Член красивый, всегда мне нравился. Целую головку с нежностью. Олег шумно вбирает воздух. В ванной жарко, конденсат скапливается на зеркале. Кожа у обоих еще влажная. И оба возбужденные, снова изголодаться успели.

Вбираю в рот член. На языке терпкость и вкус его кожи. Все приятно, все любимо.

Ладонью накрываю мошонку и ласкаю, другой рукой вожу вдоль ствола, помогаю своим губам.

Ольшанский запрокинул голову, лицо напряжено, нахмурил брови.

Увеличиваю темп. Сама стонать начинаю. Это же неописуемо, доставлять удовольствие мужчине и видеть наслаждение на его лице, пусть оно и нахмурено. Я знаю его, знаю, что нравится. Его трясет всего.

— Черт, прекращай. Иначе кончу в рот.

Торможу. Последнее я никогда не делала. И отчетливо осознала, что хочу попробовать его сперму на вкус.

Но не сейчас.

Олег помогает встать, берет на руки и прислоняет к стене. Входит резко и начинает долбиться. Он уже на грани, сдерживается, старается меня довести до финала.

Облизывает шею, грудь, в губы целует после того, как делала ему минет. Никогда не брезговал.

— Чтобы кончить, нужно же поцеловать, да? — говорит в губы, щекочет дыханием.

Киваю часто и получаю свой поцелуй.

И целует меня, пока взрывной волной не откидывает. Кусаю его за губу, кажется, перестаралась. Вкус металла смешивается со слюной.

Ольшанский кончает мне на бедро. Снова рычит и сжимает мое тело.

Выдохлись. Стоять тяжело, ведет в стороны. Тело как тряпочка. Даже Ольшанский еле ноги переставляет.

— Я уеду утром до того, как Аленка проснется. Чтобы не напугать, — обнимает меня, дышит мной. — Не прогоняй сейчас, ладно?

Меня будят какие-то звуки на кухне. Звяканье тарелок, столовых приборов и детский смех.

Резко приподнимаясь с кровати. Голова все еще не соображает. Перед глазами картинки прошлой ночи.

Ольшанский прижимал меня к себе во сне, будто хотел меня втянуть, под кожей разместить.

Мы ютились на небольшом диванчике, но было так уютно, что я вообще не припомню, когда я чувствовала себя так хорошо.

Крадусь на кухню, кое-как нацепив халат.

— Мама иногда готовит кашу мне. Но я ее не люблю, — Аленка рассказывает про свой завтрак. Заходить пока не спешу. Интересно подслушать разговор.