Сообщение от Олега открывала трясущимися руками, даже телефон боялась уронить. Ругалась на себя. А потом ругала себя, что ругала. Дурацкая тавтология, но именно так все и было.

На первых прочитанных словах раздался звонок. Его имя ярко светилось в ночи. А я улыбалась как дура. Тоска по нему крепчала как вино, потом сводила с ума до легкого бреда.

Смотрела на имя и попросту тормозила. Какая же я нерешительная. Ведь хотела услышать его, представляла, как он сидит за своим рабочим столом, вспоминала его запах, пока слюна скапливалась на языке.

— Нина, — первой я сказать боялась. Понимала — сдамся. Голос предаст, тело обмякнет, а мысли оставят. Только внутренний голос будет как заведенный твердить: “вернись”.

— Привет, — глухо поздоровалась.

Я слышала его дыхание. Только его. В остальном тишина. Между нами тысячи километров, но, кажется, стальные прутья натягивались и соединяли.

— Как вы? — говорил ровно, хотя я знала, что сам он далеко не спокоен. Заведен скорее, волновался не меньше, чем я. И ждал, он меня ждал. Я была уверена в этом так же, как и в том, что ночью на небе восходит луна, а днем — солнце.

— Хорошо.

Мне бы добавить, что скучаю, невообразимо, что тело горит, не коснуться.

— Нина, я очень тебя попрошу завтра в это время выйти в скайп и поговорить с одним очень важным для тебя человеком.

А есть кто-то более важный, чем ты? Язык плавился от этих слов, но я просто прикусывала его и слушала.

Не время, пока не время. Я и правда хотела разобраться, что у меня внутри происходит. Сорваться, значит, снова запутать нити, которые я стараюсь распутать.

— Кто это?

Мама? Снова зафиксировала. Мама — важный человек для меня. Важный не равно хороший, не равно плохой. Важный это важный.

— Ее зовут Елена Владимировна. И она очень хороший… поговори с ней. Расскажи ей все. Мне кажется, она может тебе помочь…

— Понять себя? — заканчивала его фразу. Мне бы разозлиться. Я чувствовала, как внутри все трещать начинало и позвякивать, как люстра при землетрясении.

— Что-то в этом роде.

— Ясно, — слово-точка в диалогах. Никогда его не любила.

— Как Аленка?

Улыбалась. Я и правда представляла, что Олег сидит рядом, и я ему все рассказываю. Как мы с ней гуляем, как ходим на море, покупаем мороженое. Здесь оно кажется особенно вкусным.

Про кучу всякого китайского барахла на набережной. Аленка не могла пройти мимо и не обратить внимание на светящийся шарик. Возможно, мне нужно было еще что-то продать. Это была бы отдельная статья расходов под названием — полнейшая хрень за сто рублей. Срок службы — один день.

Про лечение и разные процедуры, про врачей. Рассказывала все-все. А Олег слушал. Иногда комментарии отпускал.

На какое-то время мне показалось, что между нами все как прежде: не было путешествий на хер, не было слепого обожания, когда я для него была лишь стриптизерша, не было денег, засунутых мне в лифчик, не было чужого имени.

— Нина…

Мое имя никогда не было таким вкусным, как сказанное тогда. Пальцы на ногах немели от его тона.

— Как ты? — перебила.

Он ухмылялся. Почувствовал, что я пока не готова слушать его слова о нас. Сорвалась бы. А мне надо было держаться. Два месяца не такой уж и большой срок, чтобы разобрать себя на составляющие и попробовать отстроить заново.

— Как? Хреново, — сознавался. Рваное сердце на ветру пошатывалось. Ухало вниз и взлетало до небес. Так по кругу. Ужасное было чувство.

— Может, тебе тоже к Елене Владимировне? — странная шутка, неуместная.

Однако я ее произносила и отбивала пальцами чечетку по столику. Ждала его реакции. Мы трахались как ненормальные, он признавался мне, что любит, я как слепой котенок утыкалась в него и шла, куда бы ни вел. А сейчас между нами странные, непонятные разговоры и полное отсутствие твердой поверхности под ногами.

— Думаешь, стоит? — на полном серьезе спрашивал.

— Могу уступить свое время.

— Ну уж нет, Нина. Ты первая, а я… посмотрю сначала.

Мы пробовали смеяться. Вроде получалось.

— Спокойной ночи, Олег, — произносила мягко.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍“Я скучаю” — говорила про себя.

— Спокойной ночи, Нина.

Меня вело от его голоса, тона. От моего имени, сказанного так… больно.

Вечер с Еленой Владимировной был странным. Я смотрела на нее через экран и чувствовала себя не менее странно. Мне нужно было рассказывать незнакомому человеку о себе? Что именно?

Хотелось закрыться и нести всякую чушь. Типа со мной все хорошо, я люблю мир, птичек, звезды. Детство как детство. Ну и что, что мама никогда не показывала мне свою любовь. Как-то выросла ведь, ребенка вот родила, которого обожаю до скрипа души. У многих хуже…

Но один ее вопрос, и меня разобрали на детали Лего.

— Мама. Какая она для тебя?

Я плакала так, как никогда в жизни. Внутри меня сидела маленькая девочка. Это были ее слезы, ее история, ее печаль. Они не проходят с годами, если ты не посмотришь внутрь себя. Боль просто перемещается из уголка в уголок, наращивает свои слои: жирные, вонючие, непробиваемые. Со временем боль, как паразит, начинает сосать из тебя всю силу. Начинает забирать жизнь.

А открываться, разворачивать всю эту боль сложно, мучительно. Пропускать через себя все очень страшно. С каждым воспоминанием, с каждым чувством, что вырывается фонтаном изнутри — ты оказываешься в том дне, когда мама тебя не замечала из-за плохой оценки, когда из-за страха темноты мама только ругала тебя и называла трусихой, когда неудавшийся обед был вылит тебе на голову — у мамы сдали нервы. Когда, когда, когда…

На следующий день я написала письмо маленькой девочке Нине. У нее были длинные золотистые волосы, ясные, голубые глаза, и она так хотела материнской любви и ласки.

Я написала письмо девушке Нине, которая встретила мужчину старше нее, несвободного. Девушка влюбилась в того мужчину. И то, что было важно и нужно для нее, просто оказалось хламом. Важен был только он — Олег.

Я написала письмо молодой женщине Нине, которая лежала в послеродовой палате и плакала, глядя на свою “ошибку”. Ее топила такая безусловная любовь к этому комочку. Сердце разрывалось.

Я написала письмо запутавшейся Нинель, которая терпела унижение и насилие. И вместо того чтобы кричать, ругаться, звать на помощь, бежать и защищаться, сдалась. Пошла по этой дороге, потому что ей она казалась самой быстрой и легкой.

Я писала все это, читала и просила прощение. Просила прощение у себя. Наверное, это самое сложное, простить себя за свои ошибки.

Мы общались с Еленой Владимировной каждый день. Не знаю, где Олег ее нашел, но она и правда чудесная. И я очень надеюсь, что она и Олегу помогает справиться с его демонами. У него они не менее злые.

Ольшанский писал мне каждый день, слал какие-то нелепые фотографии. Господи, он даже делал селфи. Я не могла промолчать и отвечала ему уже своей фотографией.

Только спустя месяц я получила от него сообщение, от которого душа запорхала. Я плакала теперь не от боли. Слезы какой-то безграничной благодарности. И любви…

“Мне тебя до ужаса не хватает, Нина. Мне вас не хватает!”

Олег

Я подъехал к высокому бизнес-центру и припарковался у самого входа. Цепями приковывает к каким-то несуществующим столбом и удерживает. Внутри все сквозит страхом и отчаянием.

В моей голове план мести созрел уже давно. Ночами обдумывал детали. Я так не относился ни к одному из своих проектов. Сейчас будто судьба решается.

— Добрый день. Мне к Ярскому, — секретарша обвила мой образ взглядом, оценила.

Хитрый прищур и соблазнительная улыбка. Еще немного, и пуговица нечаянно расстегнется на ее прозрачной блузке.

Вот только не хрена меня это уже не трогает. Скорее смешит.