Пригубливает вино, делает паузу, а вслушиваюсь. Ее история такая интересная, боюсь упустить детали.

— Он же не ставил тебе условие?

— Нет, — удивляется. — Я сама так решила. Гриша всегда нервничает, когда ухожу. Знаю, не одобряет. Понравилась я ему, — тише добавляет, — честно-честно. Не Куколка, а я… Маруся.

Прыскает. А я повторяю.

— Маруся… — не могу не позвать ее по имени.

— Эй, — хмурится сквозь смех, — для тебя я все равно Куколка. Поняла?

Киваю, а успокоиться не могу.

— А еще мы едем на неделю на море.

— Ты влюбилась, Ма… — останавливаю себя. Играю, — Куколка.

Она становится серьезной в момент. И смотрит светлыми глазами, что покрываются прозрачной пленкой. Хочет заплакать. Ее слез я не видела. Даже пугаюсь, потому что не знаю, что делать с Марусей. Сейчас передо мной именно она.

— Да. Нинель.

Обнимаю ее. Крепко. Она хлюпает носом и жмется в плечо. Понимаю, как же я ее понимаю. Мне так хотелось в момент моей влюбленности прижаться к чьему-то плечу и рассказать. Но не сложилось. Я и тогда была одна. А Олег… я боялась признаться ему. Вдруг отвергнет?

— Я не думала, что такое возможно, — говорит сбивчиво, — Гриша хороший. Он добрый, милый, ответственный, умный. Ты знаешь, какой он умный? Про бизнес свой рассказывал, а я ничего не понимала. Совсем ничего. Расстроилась. А он обнимал, успокаивал меня, как ты сейчас, и шептал, что и сам ничего иногда не понимает. Соврал мне. И в сексе знаешь, какой офигенный, — слегка отталкивается от меня, смотрит в глаза, — не представляешь!

— И не хочу. Можно не представлять?

Куколка снова утыкается в плечо. А я глажу ее по спине.

Мы усаживаемся за стол, когда она рассказала все. Мне оставалось только слушать. И по-тихому завидовать.

Я все еще украдкой часто поглядываю на телефон. Это не остается незамеченным.

— Ты чего-то ждешь? — Куколка всматривается в меня и пытается считать.

Делаю пару вздохов. Взгляд не поднимаю.

— Олега, — выдыхаю. Я призналась вслух, что жду его звонка. Или сообщения. Что угодно. — Я вчера все ему рассказала.

— Молодец, Нинель.

— Но мне не стало легче. Это еще больше все усложнило.

— И что ты собираешься делать дальше?

Действительно, что?

— Работать, Куколка. Вот завтра и пойду, — я стараюсь улыбнуться, но выходит так себе.

Олег мне так и не позвонил. Пора просто взять себя в руки и перелистнуть уже эту страницу.

Куколка уходит спустя час. За это время я рассказала ей все, что наболело. А она слушала. Даже не перебила ни разу.

Аленка укладывается долго. Ворочается, ворочается. У самой глаза закрываются.

— Мам, расскажи сказку. — Не просьба. Это требование.

Улыбаюсь. Может, и надо было сделать замечание, но я не могу. Меня в чем-то восхищает эта ее уверенность в себе и своих силах.

— О чем? — зеваю.

Думает. Долго. Я успела понадеяться, что все-таки заснула.

— Про принца.

Откидываю одеяло. Резко стало жарко. Невыносимо. Паром обдало нежную кожу.

Аленка часто вспоминает “принца”, которого встретила в яхт-клубе. Он обещал ей мороженое, но обещание свое не сдержал.

Рассказываю какую-то несусветную чушь про заморского принца, заколдованных драконов и прекрасных принцесс.

Только после этого Аленка засыпает.

А мне снится клуб. Там много-много незнакомых мужчин. Все смотрят в мою сторону, облизываются. В глазах у них огни горят. Настоящие. Это пугает сильно. Я стараюсь убежать от них, но остаюсь стоять на месте. А потом я вижу Олега. Он отгоняет их одним только своим словом, что так похож на рык, и укрывает своим пиджаком. Даже сквозь сон я чувствую терпкий запах его кожи.

Неспокойно мне сегодня.

Я первый раз нахожусь в клубе без привычного уже облика. Парик выкинула, линзы новые не покупала. Поэтому на меня в зеркале смотрит настоящая Нина. Макияжа чуть больше правда. И он все еще яркий.

— Уау! Нинель!

Астра заходит сегодня последней. Кружит вокруг меня и трогает распущенные волосы, которые всегда были длинными и волнистыми.

Олег говорил, что они пахли яблоком. И повторил это в тот вечер. Значит, что-то помнит. Это не может не греть изнутри.

— Неожиданно? — скромно улыбаюсь. Не знаю, как пройдет эта смена. В образе роковой красотки Нинель было куда проще.

— Ну… я догадывалась, что черный не совсем твой цвет, хоть и шел тебе.

— Да, я как увидела тот парик, не смогла пройти мимо.

— Зарина, а ты чего молчишь? — она грозно спрашивает. Хочется подобраться и вытянуться по струнке. Астра иногда удивляет.

— Черный мне нравился больше, — не смотрит в мою сторону, просто бурчит себе под нос.

— А я не люблю черный цвет, — отвечает Астра. Еще и язык ей показывает. Это только заставляет смеяться. Цирк, не меньше.

Делаю последние штрихи. Они выходят корявыми. Даже губы не могу ровно накрасить, потому что пальцы не слушаются.

— Эй, ты чего? — Астра не отходит от меня.

— Все в порядке.

А я словно в первый свой вечер. Хоть снова таблетку спрашивай. Меня гложет молчание Олега. Ему все равно, получается? Прошлое — так прошлое. А меня душит это все. Тесно и в этом платье, и в этом теле. Вырваться бы и исчезнуть.

— На тебе лица нет, Нинель, — кажется, Астра и впрямь переживает.

Мучает странное чувство изнутри, не получается понять, что это? Интуиция? Страх? Сопротивление? Спутано. А может, все вместе.

— Волнуюсь, — сознаюсь.

— Выпей что-нибудь, — предлагает Астра. Понимаю, ничего, кроме воды, в рот сегодня не возьму.

— Я уже выпила однажды. А потом к Игнату полезла, — прикрываю лицо руками, — стыдно-то как, Боже.

— Да ладно тебе, ты раздеваешься перед толпой мужиков! Ну полезла к одному обниматься, не трахаться же, — Зарина говорит это растянуто и довольно монотонно. Словно читает мне приговор.

А ведь так и делала, раздевалась, а потом пошла трахаться. С Олегом.

Вспоминаю, и вдоль позвоночника волна теплая протягивается от самого копчика. И греет так, что даже в коротком и открытом платье жарко становится.

Стараюсь настроить себя на танец. Без толку.

Выхожу из нашей гримерки, а ноги путаются, не могу твердо стоять на них. В голове проносятся все танцы и приваты за последние недели. Мужские пальцы. Запахи. Разные. От них тошнота такая ощутимая. Скручивает желудок и горечь расползается по языку. Душит.

— Нинель? — Астра идет следом. — У тебя телефон звонит.

Уставилась на нее. Я прекрасно слышу, что она мне только что сказала, но неприятное чувство брызгает с огромной мощью.

Забегаю в гримерку и судорожно ищу телефон. Сумочка небольшая, но даже так я не могу его найти. Все валится из рук. Почему-то кажется, что это самый важный звонок в моей жизни.

Мама.

Трясет сильнее, чем было прежде.

— Алле? Мам? — голос громкий. Не знаю, почему я так кричу, словно меня не слышат.

— Нина, — мама тоже кричит.

Голос дрожит. Уже понимаю — что-то случилось. И это что-то очень нехорошее, опасное.

— Нина, у Аленки приступ. Я не знаю, что делать. Ничего не помогает.

Я слышу все приглушенно. Только повторяется одно имя дочери в голове — Алена, Алена.

— Она дышит тяжело и хрипло. Ничего не понимаю, — слышу ее слезы. Мама в панике. Это паника передается мне по невидимым канатам, таким прочным, не разрезать и не разорвать.

— Я… Я сейчас буду, мама. Вызови скорую, пожалуйста.

Стараюсь взять себя в руки. Это практически невозможно. В голове мелькают воспоминания, как Аленка на моих руках задыхалась, потом больницы, ее глаза, которые смотрели на меня, а будто ничего и не видели перед собой. Она не улыбалась тогда, ни разу, пока не оказалась дома. И плакала. Ей тоже было страшно. А еще, она не понимала, что с ней происходит. Только то, что это что-то плохое. Болезнь.

Обнимала ее сильно, к себе прижимала. И дарила свою любовь. Всю, что есть, всю, что пряталась. Как умела.