Так и стоим в туалете. Голые, размалеванные, в одних только трусах.

— Игнат хороший, да, — сама не отвожу взгляда от нее.

— Ты же понимаешь, что нельзя так делать?

— Ты о чем?

Астра улыбается хитро, а может, и вовсе хищно. Милые черты стали жесткими и грубыми. Сейчас от нее веет опасностью. Вспоминается, как мы с ней мило общались на прослушивании. Или как спорили только сегодня вечером о платье…

— Нинель, Нинель… ты, конечно, девушка очень красивая. В чем-то даже невинная. Это нравится мужчинам. Знаю. Но крутить со всеми, — она машет головой из стороны в стороны. Медленно.

— Я ни с кем ничего не кручу. Я прихожу работать. Мне деньги нужны, просто деньги.

— И на какие только жертвы не пойдешь ради них, да?

Она слышала наш разговор с Ольшанским? Видела? Сгораю со стыда.

— Что ты хочешь этим сказать?

Астра спрыгивает со столешницы. Поправляет свои локоны, долго всматривается в отражение и натягивает вновь красивую и добрую улыбку. А я зубами готова скрипеть уже от этого искусственного образа.

— Ольшанский классный. Держись его. А вот Игнат, — Астра опускает свой взгляд, — он мне понравился. Правда. Как никто раньше.

Еще немного, я ей поверю. Астра закусывает губу и смотрит так жалобно в мою сторону. Словно от моего слова зависит ее дальнейшая судьба.

Вздыхаю. Я так устала за сегодня, что готова согласиться на все, лишь бы уже сбежать и чтобы все-все оставили меня в покое на какое-то время. Ничего не говорили, ничего не спрашивали.

— Мне кажется, мы сейчас не в том положении, чтобы на нас смотрели как на девушек, с которыми можно строить какие-то отношения… семью, — у самой голос начинает дрожать. Это слово всегда тяжело произносить мне. Я ведь не знаю, что оно значит. Но хочется. Очень-очень.

— Боже, при чем тут отношения и тем более семья? — Астра выплевывает это слово. Грубо, как пережеванную жвачку. Только не хмыкает и не смеется.

— Что ты от меня хочешь, Астра?

— Ты же не будешь смотреть в сторону Игната, м? — бросает жалобный взгляд, даже губки вытянула. Снова играет? Не могу никак понять.

— Я и не смотрела.

— Ну да, конечно. А в первый вечер?

— Я была под твоей таблеткой дурацкой! — ругаюсь. Меня злит этот разговор, раздражают ее вопросы и предложения.

— Хорошо, я поняла, — она отходит к двери, медленно виляя задом. Зрителей, чтобы оценили ее фигуру, здесь нет. Но отчетливо ведет себя как на сцене. Она вообще постоянно на своей импровизированной сцене.

— Астра?

— М?

— Что ты знаешь об Ольшанском? — даже голос срывается от такого вопроса.

— Что хочешь услышать?

— Все, что знаешь.

Мне все еще холодно. На мне нет даже туфель, скинула их в кабинете Олега и не вспомнила, когда убегала. Ступни заледенели. Я все стою и жду каких-то слов от Астры. Мне бы согреться, укутаться. Не хватает еще заболеть. Но я, дура, смотрю, как и она, жалобно, мечтаю уже услышать хоть слово.

Астра облокачивается на дверь, и руки скрещивает на груди. Грустной стала и немного потерянной. Она ведь такая же маленькая, никому не нужная девочка, что просит неизвестную ей стриптизершу не приставать к парню, который ей приглянулся.

— Да я особо-то ничего и не знаю… У него по Москве то ли два, то ли три клуба. Ночных.

— Да, это я знаю. — Хочется добавить, что и знала. Я встречалась с королем ночной жизни. Его так называли. Пять лет назад они были очень популярны, просто так туда не пробраться было. Мы ходили в один дважды. Я еще очень стеснялась тогда. Олег ведь женат, как на нас будут смотреть, если он за руку приведет свою любовницу? Ольшанскому было плевать.

— Потом пять лет назад он куда-то уехал. Надолго. Чуть не потерял все свои клубы, забросил. Спустя три года встретил Игната. Ну тот и помог ему выйти из той ямы, куда Ольшанский и провалился. Наверное. Не знаю уж, что у него там случилось. Слухов много.

Пять лет назад… Пять. Лет. Назад. Снова эта цифра. Мне самой так паршиво, когда я вспоминаю, что же было со мной в то время. Оказывается, в этом я была не одинока.

— Спасибо, Астра, — она разглядывает свой маникюр и иногда косится в мою сторону. Стою и не двигаюсь. Ноги уже промерзли до самых колен. Даже шаг сложно сделать.

— Да, пожалуйста. И это, Нинель. Пойдем, провожу в гримерку. Оденешься. Продрогла ведь вся.

— Ты права.

Соглашаюсь. Мне и правда сейчас не помешает хоть какая-то помощь, чтобы дойти.

— Я не всегда умею правильно общаться, — она говорит осторожно. Понимаю, эти слова очень важны для Астры. Приоткрывают ее настоящую, — не научилась. У меня и подруг то нет особо. Не сложилось. Так что, если я что-то неправильно делаю или говорю — ты не молчи. Помоги мне, ладно?

— Хорошо, — улыбаюсь.

Аленка проснулась сегодня рано, съела кашу, даже не пришлось уговаривать, и стала собирать игрушки в маленький рюкзачок.

— Мам, а я могу взять карандаши?

— Солнышко, не думаю, что у нас будет время там рисовать. Мы едем гулять.

— А мелки?

— Хорошо, мелки бери.

Куколка обещала за нами заехать через час. До яхт-клуба еще нужно добраться. Путь неблизкий.

После крайней смены мне не хотелось уже никуда ехать. Во мне поселилось желание остаться дома.

Олега в тот вечер я больше не встретила. Его обращение ко мне после секса так и повисло в воздухе. Я бы ни за что уже не решилась снова к нему подняться.

— Тогда и ведерко возьму, — Аленка обращается ко мне и мне бы ответить, поговорить, а я пока как в тумане.

В голове то и дело звучит его голос. То грубый, то немного хриплый, то он смеется, то посылает нахер. Приходится силой от себя эти воспоминания гнать.

— Можно и ведерко.

— Мам, а мне точно там будет весело?

— А тебе когда-нибудь было скучно с Куколкой?

Дочь задумалась. Бровки свои темненькие нахмурила и ноготочки рассматривает, накрашенные детским розовым лаком.

— Не было, — уверенно заявляет.

— Тогда иди обувайся. Сейчас будем спускаться.

Захожу в ванную. Последний взгляд в зеркало. Наконец, никакого парика и яркого макияжа. И в глазах сухости нет от линз. Даже улыбнулась своему отражению. Последние дни это делаю с трудом. Заставляю практически.

Два взмаха обычной гигиенической помады, я готова.

Легкие джинсы, светлая рубашка, кеды и сумка кросс-боди. Куда делась стриптизерша Нинель? Может, и правда ее образ настолько чужд настоящей Нине?

— Я взяла карандаши и раскраску, мам, — заявляет безапелляционно. И спорить, доказывать бесполезно.

— Ладно, Аленка. Но я тебя предупреждала, что сидеть за столом мы нигде не будем.

— А как же обед? М? — руки уперла в бока, бровки взметнули вверх и смотрит во все глаза.

Смеюсь над ней. Очаровательный милый ангел, не меньше. Помню первые месяцы беременности, когда перед собой видела непроглядную тьму. Внутри был ребенок, маленький еще, совсем крошечный, но не было счастья и тепла. Я существовала тогда. Только единственное поняла сразу — никогда не пойду на аборт.

Первые месяцы после родов я не могла этой девочкой надышаться. Вкусная, молочная, самая сладкая булочка была. А сейчас стоит напротив меня и упрямым взглядом врезается в мою память.

— Обед по расписанию, Аленка, — говорю и поправляю ее голубую кофточку и заправляю за ушко кудряшки.

Куколка подъезжает вовремя. Она сидит на пассажирском кресле, а за рулем вижу пожилого мужчину. Хочу рассмотреть его поближе. Он кажется видным, а еще строгим и неприступным.

Аленка кидается Куколке в объятия, стоило той выйти из машины. А я снова улыбаюсь. Если так пойдет, сегодняшний день я запомню — столько улыбок давно не было за такой короткий промежуток времени.

Мужчина глушит мотор и выходит вслед за Куколкой. Он высокий. Темные волосы с уже заметной проседью, очки-авиаторы, дорогущее поло и такие же недешевые джинсы. От него веет богатством и властью. Но сам он очаровательно улыбается, встретив нас. Даже неуютно как-то стало. Ведь мы не знакомы, а он рад нас видеть.