А я стена.

— Уходи. — Звучу молотом по наковальне. Саму мурашит от этого громкого и ядреного звука.

— Я правда не хотел тебя называть ее именем. Это вырвалось. Я словно в прошлое попал. Слышишь, Нина? — повышает голос.

А мне вдруг резко стало все равно. На его оправдания, на его слова. Сердце сжалось и стало размером с детский кулачок.

Только трясет как при лихорадке. Но так бывает, когда до правды своей доходишь, да? Когда небо рушится тебе на голову, обломки облаков валяются под ногами, а ты стоишь, потому что так правильно.

— Пошел на хер, Ольшанский, — говорю четко, не мешкая. А душа сморщивается, становится старой и уродливой. Саму тошнит от нее. От своей какой-то жестокости и твердости. Но, черт бы его побрал, я хочу, чтобы он сейчас ушел.

Или не отступил. Обнял, даже если вырываться буду, бить его, кусать. Чтобы шептал о любви. Но не отпускал.

Я будто руками раскрыла грудную клетку и вырвала себе сердце.

Олега сейчас не узнаю. Даже глаза его потускнели. Он поднимает уголок губ, хочет как-то улыбнуться, но не выходит. Кадык дергается, он не знает как правильно поступить. Также теряется в нашем пространстве, и его кидает в разные стороны на ошметки наших чувств.

Ольшанский хватается за ручку двери и открывает дверь. Все медленно, заторможенно.

Помехи ловит.

— Олег! — Аленка выкрикивает его имя. Только сильнее режет без ножа. Лишь своим голосом.

Она подбегает к нему и бросается на шею. Слезы застилают глаза, хотя думала, уже все выплакала. Будто каждый день дается новая порция. Это нескончаемый поток.

— Не уходи, — шепчет, но я все слышу. Душит, душит ее слово, интонация. До скрипа в душе хочу вернуть время вспять и заткнуть Олегу рот.

— Малышка моя, — гладит Аленку по спине. Так нежно, чуть касается ее. Кукла же. Или семечко, как он ее называет. Если не быть с ним аккуратным, то потеряется. — Все будет хорошо. Ты… только будь умничкой, ладно? Маму слушайся.

— А ты? Хочу с тобой! — ножкой топает.

Он целует ее в макушку и встает на ноги. Отходит.

Удары сердца глушат меня, и я перестаю слышать звуки вокруг. Это что? Первый шаг к любви к себе? Отпустить того, кого любишь? И даже если он своими словами разрубил тебя как мясо на куски?

Дурацкая эта любовь. Неправильная и нечестная. Лучше тогда вообще никого и никогда не любить.

— Нина… — хочет что-то сказать. Мучаюсь в агонии.

Но Олег просто мотает головой и выходит за дверь, коротко, но грустно улыбнувшись. Размазывает части меня по полу.

В эту ночь я не сплю. Совсем. Как мышка какая-то по комнате кружу. Да и Аленка спит беспокойно.

Мыслей много. Я не цепляюсь ни за одну. Зацепиться, равно чеку с гранаты сорвать. И когда рванет — вопрос времени.

Голос доктора звучит где-то там, можно и не вслушиваться. Просто какие-то отрывки: все хорошо, можете ехать, всего доброго и бла-бла-бла.

Зато внутренний голос не прекращает вещать. А что, если Олег ушел навсегда? Что, если вчера была наша последняя встреча? Ты готова к этому, Нина? Признайся самой себе уже честно.

И все размышления уносятся, когда я вижу машину Ольшанского у входа. Рваное дыхание приносит дискомфорт, легкие пустые. Вот-вот лопнут как пузырь. Сердце словно почувствовало его, Олега, мчится галопом.

Господи, меня затаптывает от такого Ольшанского. Он стоит, облокотившись, без тени улыбки смотрит на нас с Аленкой. Ждет. Нас. После того, что я сказала.

— Привет, — тихо говорит. Я лишь киваю.

Молчим. Аленка тянется к Олегу. Я вижу, что эти двое рады встречи. Искренне. Их эмоции как на раскрытой ладони.

Усаживаемся. Олег пристегивает Аленку и возвращается на водительское кресло.

— Вот, — протягивает мне какие-то бумаги из бардачка, намеренно чиркнув рукой по моим коленям. Меня выбивает как пробку из-под шампанского, и душа шипеть начинает как игристое.

— Что это?

— Билеты на самолет. На тебя и на Аленку.

Перед глазами темнеет. Даже не так. Чернеет. Я прикрываю их и стараюсь сдержать рвущееся из груди рыдание. Прикусываю до крови губу. Сильно-сильно.

— Зачем, Олег?

— Я хочу, чтобы ты поехала с дочерью. Не мама твоя, а ты. Хочу, чтобы ты отдохнула и подумала, — растягивает паузу, — над будущим, Нина, — выделяет мое имя.

Я больше не Нинель. Я — Нина.

— А ты? — голос дрожит и просто срывается на сип.

— А я … А я люблю тебя, Нина, — ласково смотрит на меня и просто жизни меня лишает своим взглядом. Или воскрешает.

Сердце тлеет на углях.

Мы забираем вещи из квартиры быстро, но минуты кажутся жвачкой.

Мама стоит в дверях и не решается что-то сказать. По ее взгляду вижу, что она недовольна. Не любит, когда ее планы рушатся. А Олег их конкретно так разрушил.

По фигу. Сейчас я хочу поставить себя на первое место. Свои чувства. И разобраться в них. Олег прав. Мне нужно уехать.

До аэропорта мы едем молча. Аленка словно понимает все и ведет себя хорошо. Всю дорогу спит, мало разговаривает. И конечно же чувствует, что предстоит разлука с Олегом, ее принцем. А мне… с человеком, которого я люблю, но он расцарапал сердце. В который раз.

Два чемодана. Сумка-баул пойдет в ручную кладь. Аленкин рюкзак за ее спиной, маленькая куколка сжата в маленьком кулачке.

До стойки регистрации несколько метров. Невыносимая змейка из людей. Она движется быстро, и люди растворяются в пространстве.

Мы стоим рядом, но между нами земля глубоко треснула. Перепрыгнуть? Или дать времени залатать?

— Нина, я перед тобой виноват. Да так, что никакими словами не выскажешь. Сказать прости — самое банальное и глупое. Но это не отменяет того, что ты мне нужна. Я просто прошу тебя решить, что и кто нужен тебе. Готова ли простить меня? Такого мудачного? — он старается улыбнуться. Скверно. И я бы улыбнулась в ответ, но мышцы онемели.

Мы проходим регистрацию с Аленкой. Я постоянно смотрю в сторону Олега. Одна часть рвется к нему, другая принимает его просьбу и соглашается.

Я слишком устала от водоворота чувств и событий. Последний месяц был пресыщен всем. Мотало как на карусели. Подпрыгивала на вершине и чертила землю носом внизу.

Перед воротами, что скроют нас на два месяца, я поднимаю ладошку и робко машу ему. Олег ловит этот взмах и прикладывает его к сердцу.

И я пл а чу.

Прошел месяц с нашего расставания в аэропорту. Месяц, который открыл мне многое, но и забрал немало.

Мне казалось, что я заново начала жить, смотрела на все по-новому, даже цвета в моих глазах приобретали другие оттенки.

Я обо всем хотела рассказывать Олегу. Каждое свое открытие. Постоянно хваталась за телефон и… останавливала себя.

Меня терзало одиночество, его хотелось разбавить. Но старалась прислушиваться к себе и изучать те чувства, что вспыхивали внутри. Когда лежишь в тишине и разбираешь их на составляющие.

Аленка на занятиях в бассейне научилась плавать. Коряво еще, даже захлебывалась несколько раз. Я испытывала непередаваемую радость и удивление. Значит, я чувствую восторг. Запоминаю это чувство, закрепляю в сердце и множу его, как на сканере. Восторг приятен мне.

Однажды в столовой к нам за столик подсел мужчина. Я не поняла, как он оказался в санатории, где в основном отдыхали и лечились дети. Он начал непринужденный разговор и постоянно смотрел мне на грудь. В тот момент я не просто удивилась, ростки гнева показались изнутри. Я поняла, что это возмущение. Снова зафиксировала это чувство в сердце.

Сложнее было с любовью и виной.

Через неделю после приезда я получила первое сообщение от Олега. Это было поздно вечером. Аленка спала, видела десятый сон. А я сидела на балконе и смотрела на море. Меня охватывала тоска и мука, в груди постоянно ворочалось странное чувство. Ему я определение так и не дала. Оно было схоже с пустотой.

Только позже я узнаю, что не надо заполнять пустоту. Ты только наваливаешь на нее тяжести. Это как укладывать тяжелые и пыльные книги одну поверх другой. Или всего лишь глупая попытка запрятать. Для психики "пустота" такое же переживание, как радость, гнев, злость. Важно признать, что мне пусто внутри, прожить этот момент, осознать.