— А ты не знаешь? — удивляюсь.

— Нет, — накалывает макаронину на вилку и отправляет в рот, слизывая соус с губ. И лыбится, дурак.

— Двадцать три. Исполнилось вот…

— Блядь, девчонка совсем. — Вздыхает.

Так и хочется сказать, что девственности ты меня лишал, когда восемнадцать было. И никак тогда тебя это не волновало.

Оставляю его матерную реплику без ответа.

— А ей? Сколько?

Понятия не имею, зачем спрашиваю. Просто хочется услышать, просто знать.

Ухмыляется и снова уставился в мои глаза. Бегает все, изучает.

— Подозреваю, что старше тебя.

— То есть ты не знаешь, — не отстаю.

— А тебе зачем это? — откладывает приборы и облокачивается на спинку кресла. Как кот. Довольный и сытый. — Зачем она вообще тебе сдалась?

Ревную потому что. И ревность эта глаза слепит.

Но я снова молчу. Доедаю и откладываю тарелку. Делаю крупные глотки вина, и обжигающая горечь льется по горлу.

Олег, не моргая, смотрит на меня. Я словно под прицелом. Его наводят на меня, а вслух считают до десяти, чтобы на последней цифре нажать на курок.

— Ну и почему тебя в стрип занесло, Нинель? Только сейчас я жду честного ответа.

Я уставилась на Ольшанского и словно проглотила язык. Не знаю, что ему ответить. Правду? Она никого не касается кроме меня. Да и незачем ему это знать. А врать… Глядя сейчас на него, понимаю, любую мало-мальскую ложь он учует как собака след.

— Мне нужны деньги, Олег. Как и всем здесь.

Мну лацканы пиджака и так и не могу вскинуть даже короткий взгляд на него. Трушу. Но отчетливо ощущаю его, как он смотрит на меня, может, слегка щурится, будто пытается прочитать по моей позе и моему состоянию правдивость сказанного. А я не соврала — мне нужны деньги.

— Много?

Ухмыляюсь. Так и представляю, как он кидает мне купюры. Много-много.

— Это неважно.

— Ясно.

— Спросил так, будто готов мне их дать.

— А ты бы взяла?

Вскидываю брови и всматриваюсь в его лицо. Он не шутит, не провоцирует. Только хмурится, очень.

— Просто так деньги никому не дают. Мне двадцать три, Ольшанский, но я не полная дура.

Откидываю от себя белую салфетку и резко встаю с дивана. Этот разговор перестает мне нравиться. Я чувствую, что Олег хочет выпытать из меня что-то. Не ответы на вопросы, что-то другое, важное, только ему совсем не ясное.

— Почему тебя не было две недели? — решаю задать свой вопрос. Он же не стесняется меня спрашивать о личном.

Улыбается. И так очаровательно, смущает меня своей улыбкой.

— Уезжал.

В ореховых глазах играет веселье. Ему нравится наш разговор, пусть он и сворачивает иногда в другое русло. Мы словно маленькими стопами исследуем друг друга. Зачем-то.

— Ясно. — Повторяю его фразу и веду бровями.

Я облокотилась на диван, а хочется подойти ближе к нему и присесть так близко, чтобы чувствовать его запах еще больше.

Олег вздыхает.

— Открытие клуба, в других тоже не без проблем было. Игнату с рестораном помогаю. Захотелось отдохнуть, от всего. Мне же не двадцать три, — стреляет в меня. Ухмыляется. Делает переход хода.

— У Игната свой ресторан? — удивляюсь.

— Да. Будет. Гаденыш. Уйдет от меня. Надеюсь, хоть на открытие пригласит. Пойдешь, если позовут?

По шкале хитрости господин Ольшанский получает максимум очков. Поза расслабленная, откинулся на спинку и впитывает меня, елозит взглядом и странно ухмыляется.

— Почему бы и не пойти.

Жестко провоцирую. Я не имею понятия, знает ли Олег, что такое ревность, но наш поцелуй с Игнатом вряд ли оставил Ольшанского полностью равнодушным. Как минимум, он не обрадовался, что стриптизерша, которая давала себя трогать, может через несколько минут сосаться с другим. В моей голове эта мысль тоже не очень приятная.

Олег поднимается и нарочито медленными шагами идет ко мне, нависает душной грозой надо мной, воздух крадет.

— Знаешь, Нинель, — начинает грозно, даже устрашающе. Хочется вжать плечи и увести взгляд. А не могу. Тянет, примагничивает. — Я вот смотрю на тебя, пытаюсь понять… Но картинка не складывается.

— Почему? — выдавливаю.

— Ты приходишь в стрип за деньгами, которые очень нужны, причину не называешь. Работаешь через силу, — хочу взбрыкнуть, опровергнуть, — и не ври, что тебе все нравится и ты привыкла. Я видел твои глаза, когда тот козел трогал тебя. И ты терпишь, блядь, терпишь. Сначала я думал, что тебе нужно просто окрутить кого-то. Найти себе спонсора. Пусть и ненадолго. Решил, что на меня ставку сделала.

Удивляюсь. Это шокирует.

— На тебя?

— Только со мной ты была другая. Разделась так, как ни перед кем, трогать себя давала. И тебе нравилось. Если это не так, то я реально полный лох. Затем мило улыбаешься и даешь себя целовать другому мужику, а спустя несколько минут трахаешься со мной. Какие-то сети, лабиринт. Цель, мотив — не ясны. Да и заходя сегодня в приват, ты не отказалась. Хотя возможность была. Я давал тебе эту возможность — съебаться, пока не поздно.

От его слов больно. И если он реально так обо мне думал, то хочется провалиться сквозь землю.

— И у меня возникает соответствующий вопрос: кто ты?

— А у меня возникает соответствующий ответ: несмотря на все это, ты не оставил меня разбираться одну с дерьмом по имени Дана, ласкать тебе меня нравилось, как и иметь.

Его губы растягиваются в острой улыбке. А моя дрожь снова вернулась. Ощущаю, как кожа покрывается липким потом, он скатывается по спине. Жарко и тесно мне сейчас здесь. А уходить не спешу. Да и не хочу.

Мы в запредельной близости друг от друга. Терпкость его кожи щекочет в носу. Желаю коснуться языком, провести им вдоль шеи. В животе зарождается теплая черная воронка, раскручивается и запускает пульсацию. Греюсь ей, жарюсь.

— И я тебе нравлюсь, — смелею. Дикость какая-то в клетках. Будоражит и возбуждает.

— Да.

Его пиджак раскрыт. Я грудью касаюсь горячей кожи, острые соски царапают. Теперь не оторвать меня от него. Уставилась в ореховые глаза и жалобно прошу не отталкивать.

— Нет, я бы не остановил тебя в привате…

Замираю.

— Ты пиздец какая красивая была. Прервать тебя тогда — сдохнуть.

Олег поглощает меня клетка за клеткой. А я завожусь от такого его взгляда. Тянусь к нему, встаю на цыпочки.

Ладонь начинает зудеть. Бешеное желание касаться, гладить, трогать.

Олег наклоняется и носом касается щеки. Дыхание оставляет отметины. Ведет вдоль шеи и слегка прикусывает тонкую кожу.

— Еще, — прошу.

Олег повторяет. Руки сжимают мою талию так крепко — не вздохнуть.

— Я помню твой запах, когда мы трахались на столе. Ничем его блядь не перебить было.

Грубые слова только больше распаляют. Колотит в ритме сердца: часто, без остановок и неимоверно шумно.

— И чем же я пахла? — свой голос стал чужим. Слышится странным шипением.

— Немного пороком, немного невинностью и, — тормозит и заглядывает мне в глаза. Я там вижу космос, — яблоком. — Говорит уверенно. Хочу улыбнуться, даже засмеяться.

— Любишь яблоки, Ольшанский?

Знаю. Любит. Обожает.

— Угу. И сейчас хочу надкусить одно.

Пульс ускоряется, кровь закипает и со скоростью света несется по всем венам, бурлит внутри. А я жадно ловлю ртом дыхание Олега: жесткое и немного грубое.

— Нинель?

— М? — полыхаю зажженной бумагой в его руках. Он терзает тело и не может остановиться. Гладит, сжимает. Владеет.

— У тебя есть пять секунд, чтобы убежать от меня. Поняла?

— Иначе? — вопрос повисает, и его глушат наши сбившиеся дыхания. Мы сражаемся взглядами. В каждом — темнота. Она манит, нельзя отвернуться.

— Иначе трахну уже на диване. Как захочу.

Сжимаю ноги, внутри пульсация.

Пиджак валяется давно в ногах. А мое тело жмется к Олегу. Липнет.

Делаю так, как давно хотела. Языком провожу по контуру его губ, прикусываю подбородок. Руки запустила в волосы и оттягиваю их. Готова мычать от удовольствия.