— Эй, ты чего? — Куколка чувствуют смену настроения.

— Посмотри на него. Его убили, он стал жертвой. И была хрупкая надежда, что станет прекрасным обедом. А он … глупая у него смерть.

— А по-моему хорошо получается. А вон у того мужика точно нет! — указывает кончиком ножа. Скрываю улыбку, — ну и у меня так себе.

Ободряет меня, посмотри-ка. Но ведь получается. Какие-то простые слова, и веры в себя становится больше.

Режу, стругаю что-то. Или, правильней будет сказать, шинкую. Даже нравится теперь эта суматоха за столом. И запахи. Как тут вкусно пахнет. Уже не терпится попробовать мой шедевр. Ну да, он именно такой. Может, слегка пересоленный, но я сделала его сама.

— Вот смотрю я на твое блюдо и думаю… Помнишь, эпизод в “Отчаянных домохозяйках”? Там за Габи пирог готовила Бри? Может, мне тебя попросить приготовить этого дохлого цыпленка, мать его, парминьяна? А? Ну что зря продукты переводить? Я в любом случае своего испорчу.

— Ты меня переоцениваешь.

— Нет, Нинель, — голос становится в меру строгим.

Куколка чуть старше меня. И когда она говорит именно таким тоном, правда вслушиваюсь.

— Это ты себя недооцениваешь. Ты замечательная, умная, талантливая.

Мы садимся за стол пробовать свои блюда. То, что так долго ждала. Из другого зала слышны смех и веселые голоса. Значит, дети тоже сели пробовать свою пиццу. Представляю и вижу перед глазами восторг Аленки. Друзей уже себе нашла. Она у меня очень общительная.

— На, — протягивает мне кусочек своего цыпленка. Кошусь подозрительно. Выглядит и правда хуже моего. Желание съязвить зашкаливает. И я первый раз чувствую что-то вроде удовольствия, что у кого-то хуже, чем у меня.

— Прости, Куколка. Но если твоя идея с “пирогом” не отменяется, то я готова тебе помочь.

— Я же говорила!

Куколка откусывает моего цыпленка и закатывает глаза, — а я жадно впитываю ее эмоции. Если она не играет, то ей и правда нравится.

— Я в восхищении!

— Вкусно? — теплая волна расползается внутри. Это и правда приятно, когда у тебя получается и тебя хвалят.

— Еще как! Хотела бы спросить рецепт, но не буду, — и смеется.

Мы едим в молчании дальше. А меня теперь терзает мысль, что нужно поделиться с Куколкой последними событиями. Я же скрыла от нее про свое место работы, молчу про Ольшанского. И разрывает изнутри от пережитых эмоций. Могу не справиться.

— Куколка?

— М?

Откладываю приборы. Я ела так быстро, что все остальные еще орудуют вилками. Даже сама Куколка.

— Я теперь стриптизерша, — и опускаю взгляд. Что если она разочаруется во мне? Мысль колючая.

Куколка прожевала свой кусок, откинула вилку с ножом в сторону. Звонко так. Смотрю по сторонам, не хочу, чтобы кто-то был свидетелем нашего разговора. Это все еще стыдно.

— И узнаю я это только что? Не за бокалом вина под вкусный сериальчик?

— Прости. Я хотела тебе сознаться раньше. Но… я боялась, что ты не поймешь.

— А вот сейчас обидно. Я и не пойму, — снова голос становится строже. Кожу бедра снова чешу в нетерпении. Дурная привычка. — Иногда мне твою маму хочется так стукнуть…

Опускаю взгляд. Мы обе понимаем, к чему была сказана эта фраза.

— Рассказывай давай. Стриптизерша Нинель, — звучит грубо, но я радуюсь. Как дурочка.

— Аленкино лечение, поездка к морю… — замолкаю.

— Деньги?

— Да. Я поработаю только чуть-чуть, накоплю на нужную сумму и вернусь обратно в свой клуб.

— Могла бы у меня взять, — обиженно так говорит. Хочется успокоить, сказать, что она первая бы к кому я обратилась. Но не в этом вопросе. Сумма немаленькая.

— Вчера была первая смена.

— Как ты, солнышко? — один ее вопрос, и слезы хотят потоком хлынуть из глаза. Я чувствую противный ком в горле, потому что сдерживаю их. Они предатели капают и капают, не спрашивая.

— Чувствую себя мерзкой и использованный. Поправка, затроганной. Но меня никто не касался.

— Не хочешь?

— Я этого точно не переживу.

И рассказываю все с самого начала. Не упуская детали. Чувства, эмоции, про новых знакомых. Только Ольшанского оставлю напоследок. На сладкое.

Аленка вбегает к нам и бросается мне на шею. От нее пахнет вкусной пиццей. Целую в щечки, глажу волосы.

— У меня была самая вкусная пицца, — уверенно заявляет. В такие моменты я безумно радуюсь, что она не как я. Аленка уверенней в себе. Мне остается только поддерживать ее в этом. И она умничка просто уже потому, что есть у меня.

— Да ты что? — Куколка тоже искренне радуется, — а у меня самый ужасный цыпленок. Хочешь попробовать?

Аленка морщится и затыкает пальцами нос, будто противно пахнет. Маленькая актриса.

— Сама ешь. Я не буду.

Мы выходим с мастер-класса довольные. Это первый, за который я Куколке еще не раз скажу спасибо. Ее кавалер сыграл хорошую службу только потому, что любит итальянскую кухню.

Вниз спускаемся уже медленно. Мы наелись, спешить больше никуда не надо. Аленка вспоминает про мороженое, ГУМ и прогулку. Видя ее яркие глаза — отказать нельзя.

Проходим крутящиеся двери. На улице уже во всю светит солнышко. Прикрываю глаза и вдыхаю.

— А еще я там встретила свою первую любовь, своего первого мужчину, — говорю очень тихо, чтобы Аленка не слышала. Она крутится рядом пока.

— Что? — Куколка шипит.

— Он владеет этим клубом.

— Можно ругнуться?

— Нет. Алена… — взглядом указываю на подвижного гномика рядом с собой.

— И… какой он?

— Сексуальный, очаровательный и обворожительный… мудак.

— Чудесно! А мне ругаться не разрешила.

— Он меня не узнал, — опережаю ее вопрос, — и не хочу, чтобы узнал.

— Врешь. Хочешь, еще как.

Может, и вру. Только самой себе то в этом страшно сознаться.

Аленка хватает меня за руку. Я сразу понимаю, что что-то не так. Рука у нее ледяная стала.

И дыхание…

Короткий вдох и удлиненный выдох с хрипами.

— Алена! — паникую.

Смотрю по сторонам. Не понимаю, что могло вызвать приступ. Вспоминаю каждую мелочь. То, что могло спровоцировать. И ищу ингалятор в сумочке. Он всегда со мной. Без него не выйдем из дома.

Перед глазами ее первый приступ, когда думала, что она может умереть. Ее бледное личико теперь ничем из памяти не вытравишь. Я будто побывала в аду в те минуты. Самые страшные, ужасные и темные.

Краем глаза замечаю мужчину с сигаретой. Он стоит поодаль от входа. И курит. Отчаянно выдыхая дым в сторону.

Мы на улице, табачный дым не сразу долетает до нас, не сразу почувствуешь его. Но Аленка… более чувствительна к таким аллергенам.

— Вот, держи, моя дорогая, — нахожу этот долбанный ингалятор. Аленка уже знает, что делать. Вижу страх в ее глазах. Он всегда там, когда приступ. И меня сковывает по рукам и ногам, долго трясет. Со временем научилась справляться с таким состоянием. Потому что кроме меня ей может и не кому помочь.

Куколка обнимает Аленку. Она больше не улыбается, не веселится. Да и настроение сходит на нет.

Подхожу к этому мужчине и грубо вырываю сигарету. Знаю, не виноват. Виновата я, что не уследила и не увидела.

— Эй! Охренела?

— Охренел ты! У меня у дочери приступ из-за твоей сигареты! — выплевываю слова.

— Вот и следи за ней тогда! — он достает другую, прикуривает и нагло смотрит. Ненавижу.

Куколка уводит меня подальше от него. Аленка идет еле-еле. Усталость, переизбыток эмоции и завершающий штрих — ее приступ. Ей всегда плохо после него, мне еще хуже.

— Куколка, я думаю, мороженое сегодня отменяется.

— Да, я вижу. — Наклоняется к Аленке, обнимает ее и гладит по волосам.

Мы вызываем два такси и ждем молча. На душе пришли тучи. Стало грустно и тревожно.

— Эй, — стучится она в окно. Наше такси подъехало первым, — Ты самая лучшая. У тебя все получится! — Куколка сжимает мою руку и отходит.

Таксист трогается с места. Аленка засыпает в машине. Я же не могу сомкнуть глаз, хотя усталость тоже накатывает.