– А я к тебе. Надо поговорить. – Он оттолкнулся от стены и сделал шаг в мою сторону, сокращая дистанцию. – Ты это зачем устроил? Стихи этой… Тучи… опубликовал?
– А что такого? – ухмыльнулся я. – Стихи как стихи. Талантливые. Редакции понравились. Решили поддержать молодой дар. Разве плохо?
– Ты знаешь, что не в этом дело! – он прошипел, и его лицо исказилось гримасой злости. – Они же… они были моими! Я их дорабатывал, у меня был план, концепция альбома!
Я посмотрел ему прямо в глаза. Игра в непонимание была окончена.
– Концепция? – я усмехнулся. – Какая концепция, Костя? Концепция воровства? Ты просто брал чужие строчки и выдавал за свои. Они не твои. Они Вероники. И все это прекрасно понимают. Ты просто попался.
– Ты… – задыхаясь от негодования, прошипел Весна.
Но я не испугался его грозного вида и решил додавить этого поэта недоделанного.
– Ладно, черт с ними, со стихами, – я махнул рукой. – А что с прозой, Костя?
– С какой?
– Странный ты человек, Костя, – сквозь зубы процедил я. – Одни произведения присваиваешь себе, а другие, настоящие, не хочешь признавать и даже авторство свое скрываешь.
– Ты… о чем это? – настороженно спросил он.
– Я про «Черное время», – отчетливо произнёс я, глядя ему прямо в глаза. – Это же твое? Впрочем, твоим авторство тоже можно назвать с натяжкой. Основу книги ты же взял из моих статей, исковеркал все, перевернул с ног на голову… Да еще и других людей в эту авантюру втащил. Например, сторожа Ивана.
Я видел, как он побледнел. Глаза его расширились от страха и удивления. Он не ожидал, что я знаю так много. Что я соединил все звенья цепи воедино.
– Я… я не знаю, о чем ты, –он попыталсяотрицать, но выглядело это жалко и неубедительно.
– Знаешь, Костя. Отлично знаешь. И я знаю. И кое‑кто еще знает. Так что смотри, как бы тебе самому не оказаться в той же камере, что и твой двоюродный брат. Или дядя. Кем он тебе приходится?
Весна молчал, переваривая удар. Его бунтарский дух куда‑то испарился, оставив лишь испуганного и загнанного в угол человека.
– Ты… ты ничего не докажешь, – выдохнул он уже без всякой уверенности.
– Мне и не нужно доказывать, – пожал я плечами. – Достаточно того, что знаю я. И еще кое‑кто. Так что давай, Костя, без угроз. Иди своей дорогой. И оставь Веронику в покое. Ее стихи тебе больше не принадлежат.
Он постоял еще мгновение, сжав кулаки, потом резко развернулся и зашагал прочь, не оглядываясь. Но в его отступлении была не злоба, а признание поражения.
Я же, повернувшись к булочной, вдруг замер на месте.
В голове пронеслась тревожная мысль, холодная и отчетливая.
«Иван в тюрьме. А Весна на свободе. Почему?»
Если их дела связаны так тесно, как я предполагаю, то органы, взяв сторожа, просто обязаны были выйти на его сообщника, автора текста. Но Весна спокойно разгуливает по улицам, дает концерты и пытается выяснять отношения.
Значит, его не тронули. А почему не тронули? Самый логичный ответ был одновременно и самым пугающим.
Его завербовали.
Он мог дать показания против Вани, мог сдать всех, с кем связан самиздат, и теперь работает на тех, кого совсем недавно пытался критиковать. Его «свобода» была куплена ценой сотрудничества. Это объясняло и его нервозность, и его страх. Он боялся не столько меня, сколько своих новых «хозяев». Тем более, что Весна крутиться в кругах молодежных, неформальных, является одним из лидеров движения. Так что очень даже хорошая кандидатура, чтобы приглядывать за молодежью и в случае чего вовремя доносить.
Нужно быть с ним предельно осторожным. Лучше вообще не пересекаться. Потому что игра вышла на новый, куда более опасный уровень. И противник был уже не просто позером‑хиппи, а потенциальным оружием в чужих руках.
Я вернулся с хлебом домой. Запах свежей выпечки на мгновение вытеснил из головы тревожные мысли, но ненадолго. В прихожей я застал отца, который натягивал свое единственное приличное пальто.
– Ты куда, пап?
– В больницу. К Коле, – отец повязал шарф, его лицо было серьезным и озабоченным. – Через начальство на заводе договорился. У Виктора Арнольдовича там знакомая какая‑то есть, удалось решить вопрос с посещением. Ненадолго, но пустят. Надо его поддержать.
– Я с тобой.
Отец кивнул, нисколько не удивившись:
– Одевайся, пошли.
В больничном коридоре было пусто. Медсестра, строгая, как и в прошлый раз, провела нас в палату, бросив на ходу:
– Пятнадцать минут, не больше. Больному нужен покой.
Коля лежал на койке. Голова туго перевязана бинтом, лицо осунулось, под глазами залегли темные тени.
– Матвей Андреич! Саша! – радостно воскликнул он, едва увидев нас и даже попытался приподняться.
– Лежи, лежи, – отец подошел к кровати, положил на тумбочку несколько яблок. – Как ты? Как самочувствие?
– Да плевать!
Коля махнул рукой, но было заметно, что это движение стоило ему явного усилия. Он отмахнулся от наших беспокойных взглядов, как от назойливых мух.
– Да как это плевать⁈ Коля, тебя по голове тюкнули какие‑то негодяи…
– Слушайте, я пока тут валялся… меня озарило! – перебил он отца.
Мы переглянулись.
– Что тебя озарило, Коля? – осторожно спросил отец, присаживаясь на краешек стула.
– Пока я тут, в отключке, лежал… мне такая схема в голову пришла! – его глаза горели с нездоровым фанатичным огнем. Он схватил с тумбочки карандаш и клочок бумаги. – Представьте… вот есть у нас так называемые «соты» телефонные.
Он принялся чертить на бумажке закорючки.
– А что если… не просто связь между двумя точками. А сеть! Глобальная сеть! Как паутина!
Он начал лихорадочно и соединять линиями «соты».
– Вот у нас есть мощные центральные… ну, не знаю, как назвать… узлы! А от них линии к меньшим узлам, и так далее, до каждого отдельного аппарата! И информация… не просто голос, а любые данные… тексты, чертежи, даже… даже картинки! Нужен блок, который будет переводить все данные в двоичный код. Эти потоки кодов передаются по этим линиям, от узла к узлу, в виде блоков! И каждый аппарат в сети может быть не только приемником, но и передатчиком! Как на почте, посылку запаковываем, отправляем, принимаем, распаковываем. Понимаете? Все соединены со всеми!
– Это тебя от удара кирпичом по голове так… накрыло? – спросил отец, озабоченно поглядывая на раскрасневшегося от возбуждения Колю.
– И доступ к этой информации – задыхаясь от волнения, Коля прорисовывал дрожащим карандашом фантастическую паутину. – Он может быть у любого человека, в любой точке страны! Библиотеки, научные работы, газеты, все будет доступно мгновенно! Пишем запрос. Отправляем. Получаем ответ в виде блока, тут же распаковка, и вуаля! Как огромная, необъятная, всемирная энциклопедия!
Я стоял, не двигаясь, и смотрел на него. У меня перехватило дыхание.
– Ну, что скажете? – спросил он, глядя на нас.
– Поздравляю, Николай, – совсем тихо ответил я. – Ты только что придумал интернет.
Глава 12
Что такое Интернет, отец с Николаем поняли, все‑таки инженеры. Коля даже вспомнил американские опыты, о которых как‑то писали в популярном журнале «Наука и жизнь». Я тоже помнил, что американцы Леонард Клейнрок, Ларри Робертс, Роберт Кан еще в 60‑е – 70‑е годы разработали и внедрили сеть АРПАНЕТ, правда, пока что в основном, в военных целях. Да, конечно, оборона страны важнейшее дело, но мне бы лично хотелось, чтоб наш родной советский «Интернет», который, несомненно, уже очень скоро появится, не узурпировали бы одни только военные. А они ведь могли, запросто!
Нужно было представить изобретателей какому‑то важному государственному лицу, облеченному немаленькой властью. В этих целях лучше всего подходил второй секретарь обкома Серебренников, который произвел на меня впечатление человека умного, и знающего себе цену. При этом он, в отличие от первого секретаря Вениамина Сергеевича Краснова, кажется, вовсе не был догматиком. Впрочем, Краснов был выдвиженцем Михаила Андреевича Суслова, секретаря ЦК по идеологии, сурового аскета, скончавшегося еще в начале прошлого, 1982‑го, года. После смерти своего покровителя Вениамин Сергеевич вовремя переметнулся в стан Тихонова и Гришина, людей, несомненно, влиятельных, потому на своем посту и остался. Однако, понимал, что поддержку Суслова ему могут припомнить. Михаил Андреевич, мягко говоря, терпеть не мог Андропова и до самой своей смерти ставил ему палки в колеса.