– Понимаешь, Саша, – вступила в разговор завхоз Людмила Ивановна, – Алла Петровна не хочет шума и официальных заявлений в милицию. Репутация у библиотеки все‑таки, а тут… воровство. Да хлопотно это. К тому же, кто там, в милиции этой, будет этими книжками заниматься? Тут настоящих преступников ловить надо, кто вагонами ворует, а не этих, книголюбов. Алла Петровна надеется, что через статью, через гласность, удастся как‑то воздействовать на совесть читателей. Может, кто‑то вернёт. Вдруг и не воровство вовсе? А случайность. Знаю я этих ученных, рассеянные! Взял книжку, прочитал, узнал необходимые сведения и положил на полку, где другие справочники лежат.

Я кивнул, но в голове уже выстроилась совсем иная версия. «Чья‑то совесть» здесь была ни при чём. Кому‑то очень понадобились именно эти книги.

– Хорошо, Николай Семёнович, – сказал я, почувствовав, что всё это как‑то связано с тем делом, которым я занимаюсь в нерабочее время. – Я зайду в библиотеку сегодня же. Посмотрю, что за история.

– Отлично, – главред удовлетворённо кивнул. – На том и порешили. Планерка окончена.

Похоже, моя «тихая» редакционная работа снова бросала меня на амбразуры. И на этот раз след вёл в тишину книжных хранилищ.

Понедельник. 11:30. Городская библиотека имени Ленина

Городская библиотека почти не изменилась со времен моего детства. Всё тот же запах старых книг, строгий полумрак и полная, до звона в ушах, тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц и скрипом стульев в огромном читальном зале. Храм знаний.

Меня проводили в хранилище, где за столом, заваленным картотечными ящиками, сидел тот самый Семен Игнатьевич.

Библиотекарь оказался худощавым, сутулым мужчиной лет семидесяти, с живыми, умными глазами, глядящими на меня сквозь толстые стекла очков. Он пристально, как умеют только библиотекари, осмотрел меня.

– Итак, Александр, вы говорите, хотите помочь? – он поправил пиджак с потертыми локтями. – Алла Петровна сказала, что вы напишете статью. Но я не уверен, что гласность – верный путь. Вор должен быть наказан, а не пристыжен.

Говорил он размеренно, делая акценты на словах, и в каждом слове чувствовалась значимость сказанного.

– Я понимаю вас, Семен Игнатьевич, – кивнул я, присаживаясь напротив него на краешек стула. – Но наказание – это уже не мой профиль. Обращаться в милицию вы не захотели. Поэтому… Давайте начнем с того, что вы расскажете мне, что именно пропадает. Главред говорил что‑то про техническую литературу.

– Не просто техническую! – оживился старик, доставая из стола аккуратно исписанный листок. – Вот, посмотрите. Я веду учет. «Основы квантовой криптографии» 1962 года, «Теория информационных потоков в нелинейных средах» 1965‑го, «Психоакустика и скрытые речевые каналы» 1968‑го…

Я просматривал список, и по спине пробежали мурашки. А выбор то и в самом деле не случайный. Набор книг весьма специфический. И узконаправленный. Я бы даже сказал тематический. Кто‑то целенаправленно собирал материалы по самым передовым, почти футуристическим темам. И делал это не в открытую, а воровал, словно боялся оставить след в читательском формуляре.

– Семен Игнатьевич, а что объединяет эти книги? Кроме тематики? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие.

Старик снял очки и задумчиво протер их платком.

– Вы знаете, я над этим думал. Все они изданы до 1970 года. И… как бы это сказать… содержат теории, которые впоследствии были признаны у нас в стране… не соответствующими диалектическому материализму. Лженаучными, если говорить прямо.

Вот оно. Ключ. Враг был не просто образован. Он хитер. Он ищет знания, которые в СССР были под негласным запретом, вычеркнуты из официальной науки как «идеалистические» или «буржуазные». Знания, которые на Западе как раз активно развивались. Квантовая криптография, нелинейная динамика, психоакустика… Это была основа для создания систем связи и шифрования, которые невозможно было прослушать или взломать стандартными методами.

– А вы не предполагаете, кто мог интересоваться этими книгами? – настаивал я. – Может, кто‑то в силу специфики занятости постоянно их запрашивал?

Семен Игнатьевич нахмурился, вглядываясь в меня.

– Молодой человек, у нас сотни читателей. Я не могу помнить всех.

– Я понимаю, но вдруг все же что‑то запомнилось? Поймите, Семен Игнатьевич, каждая мелочь важна.

Мне нужно было узнать кто это. Потому что я был практически уверен в одной версии… которую хотел сейчас подтвердить. Или с грохотом опровергнуть…

– Ну… – многозначительно протянул он и замолчал. Его жилистые пальцы замерли на корешке старого формуляра. – Если припомнить… Был один… гражданин. Несколько раз спрашивал что‑то из этого списка. Но я вообще не уверен, что это именно тот, кто вам нужен!

– Расскажите. Как он выглядел?

Старик помолчал, словно собирая в памяти разрозненные черты.

– Запомнился он мне. Не потому, что был груб или настойчив. Нет. Вел себя тихо, даже отстранённо. Но у него было… такое лицо. Острое. С резкими чертами, скулы высокие, подбородок чёткий, будто из камня высеченный. И взгляд… – Семен Игнатьевич поправил очки. – Взгляд тяжёлый, пронзительный. Неприятный. Страницы листал быстро. Фотографическую память, должно быть, имел. Конспекты не вёл, ручку в руки не брал. Просто сидел.

– Интересно… – тихо протянул я.

Кажется, моя теория подтверждается. Острое лицо? Прямо как у Сокола на фотографии.

– А ещё какие‑то особые приметы есть? – уточнил я

Старик покачал головой, снял очки, протер стекла замшевой тряпочкой с монограммой и водрузил их на место.

– Давайте я вам лучше покажу карточки книг?

Семен Игнатьевич принялся вытаскивать старые читательские формуляры, ворча совсем по‑стариковски на нерадивых граждан, не сдающих книги по два года. Я пытался сопоставить данные с имеющейся у меня информацией и найти хоть какую‑то ниточку.

– Вот, полюбуйтесь, – Семен Игнатьевич с укором потряс пожелтевшей карточкой. – «Основы кибернетики» 1961 года. Просрочил на три года! Прямо хоть в розыск подавай. У нас тут, можно сказать, каждый работник буквально горит от работы, старается, а им хоть бы что!

Он усмехнулся своей шутке, довольный каламбуром, и смахнул со лба воображаемую каплю пота. Но его улыбка вдруг замерла, сменилась недоумением. Он снова принюхался, на этот раз уже без всякой иронии.

– Странно… А ведь и вправду пахнет гарью… Сильнее…

Я тоже почувствовал сначала едва уловимый, но теперь уже отчетливый и плотный запах гари, сладковатый и едкий одновременно. Не метафорический «пожар» дел, а самый что ни на есть настоящий.

– Горим! – крикнул я, вскакивая с места. – Звоните 01!

– Как горим? Где горим? – удивленно произнёс библиотекарь. – Кто приказал? Почему меня не предупредили?

Его реакция была на грани адекватности, похоже, несмотря на долгий жизненный опыт, он впервые столкнулся с такой ситуацией.

Я выглянул в коридор. Из‑под двери в дальнем конце хранилища, выползали тонкие струйки дыма.

– Пожар! – крикнул я как можно громче, в надежде, что меня услышат сотрудники за стенами хранилища. – Звоните 01!

– Да… да‑да! Конечно! – наконец старик вышел из ступора. – Сейчас вызовем!

Он стал набирать номер внутреннего телефона, но там никто не брал трубку.

– Наверное чай пьют, – спокойно сказал он и положил трубку. – Позже перезвоню.

У меня глаза на лоб полезли. Какое «позже»? Время идёт на секунды. Я знал, что при пожаре нельзя поддаваться панике, но нельзя же быть таким тормозом. Дым наполнял коридор, мешая дышать

– Здесь есть огнетушитель? – я снова попытался растормошить излишне спокойного архивариуса.

– Да, в комнате, где располагался фонд специальной и технической литературы, – ответил он и махнул в сторону двери, где начался пожар. Быстро смочив носовой платок водой из стоящего на столе графина, я закрыл низ лица и рванул к двери. Она была заперта. Сквозь матовое стекло было видно, как внутри разгорается пламя, подбираясь к стеллажам с книгами.