— Рыжий, ну давай чего-нибудь из своего, — попросила Метель. — Давай «Стеклянный Город»… Нет, лучше «Сердце на Проволоке»!

Парень, которого она назвала Рыжим и в самом деле был рыжий, с волосами, отливающими расправленным металлом в лучах заходящего солнца, бросил взгляд на Метель.

— «Сердце на Проволоке» говоришь? Это можно!

Он ударил по струнам. Мелодия простая, стандартные аккорды путались, а тонкий, срывающийся голос больше напоминал жалобу, чем песню. Не сказать, что уровень его игры впечатлил меня.

— И это, по-твоему, лучше Весны? — шепнул я девушке и скривился, но так, чтобы остальные этого не заметили.

— Что, не нравится?

— Да как-то… — я пожал плечами. — Не то. Скучно. Будто они сами не верят в то, что играют.

Она хихикнула, но не успела ответить. Гитарист, услышав наше перешептывание остановился, положил руку на струны, заглушив звук, и уставился на меня. Его глаза сузились.

— Чего сказал? — спросил он, в его голосе сквозила обида. — Скучно, говоришь? А ты сам-то можешь лучше?

Все притихли и напряглись в предчувствии разборок. Кто-то хмыкнул, кто-то подтолкнул соседа локтем, смотри, мол, вон сейчас Рыжий новенького уделает. И вдруг, внутри меня что-то щёлкнуло. Появился некий азарт. А почему бы и нет? На гитаре играть я умел — не профессионально, но инструмент освоил довольно хорошо.

И, черт возьми, я чувствовал, что смогу сыграть лучше этого нытика.

— Попробую, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Рыжий фыркнул. Среди музыкантов было не принято давать свой инструмент в чужие руки, но под настойчивыми взглядами остальных нехотя протянул мне гитару. Инструмент был старый, с потертой декой и струнами, которые, кажется, не меняли с прошлого десятилетия. Не «Кремона» и даже не «Урал». А деревянное чудо, изготовленное Шиховской фабрикой культурно-бытовых товаров.

«Такими только печку топить», — подумал я, приняв инструмент.

— Ну-ка, смельчак, покажи на что способен! — подзадорила Метель.

Все принялись тут же улюлюкать, еще больше разжигая во мне азарт. Я взял аккорд, другой, пробежался по струнам. Что ж, вполне неплохо настроена.

Взял «соль-мажор» и решил пройтись сразу же по классике.

«Yesterday» Битлз. Первые аккорды — мягкие, меланхоличные — поплыли над парком. Я пел тихо, но уверенно, позволяя словам литься, как воде:

— «Yesterday, all my troubles seemed so far away…»

Голос мой, молодой, 1983-го, звучал чище, чем в 2025-м, и я сам удивился, как легко он ложился на мелодию. Раньше бы я вряд ли бы взял эти ноты — был зажат. А сейчас, имея за плечами опыт целой жизни, уже ничего не боялся и никакой зажатости не было, что позволяло голосу раскрыться в полный диапазон.

Толпа молчала, только костер потрескивал. Метель смотрела на меня, чуть приоткрыв рот, будто видела впервые.

Я закончил, и тишина повисла плотным куполом. Я не дал опомниться слушателям. Пальцы уже перестраивались, и я ударил по струнам жестче, врываясь в «Crazy Train» Оззи Осборна. Пора растрясти всех.

Яростный ритм, почти агрессивный, гремящие-ка цепи аккорды. Старина Оззи знает свое дело!

Я не пел — просто дал гитаре говорить, выбивая рифф. Не помнил — была ли уже придумана эта песня? Да какая к черту разница? Струны звенели, и я чувствовал, как адреналин бьет в виски, как в тот момент на пустыре, когда я бежал от пуль. Но здесь не было снайпера — только взгляды, которые из скептических становились удивленными.

А потом, для финала, я сбавил темп и перешел к «Come As You Are» Нирваны. Это уже из разряда шалости. Мелодия — простая, гипнотическая, с этим характерным гитарным риффом, который в 1991-м взорвет мир, а здесь, в Зареченске 1983-го, звучала как послание из космоса. Я пел низко, почти шепотом, позволяя словам цепляться за воздух:

— «Come as you are, as you were, as I want you to be…»

Гитара отзывалась, как живая, и я чувствовал, как парк вокруг исчезает — остались только я, струны и Метель, чьи глаза горели в отблесках костра.

Когда последняя нота растворилась в ночи, наступила гробовая тишина. Я поднял глаза. Неформалы смотрели на меня, как на пришельца. Гитарист, тот самый, что сунул мне инструмент, стоял с открытым ртом. Девушка в бусах, замерла с бутылкой «Байкала» в руке. Даже костер, кажется, притих.

А потом кто-то хлопнул. Один раз, неуверенно. За ним — другой, третий. И вдруг весь парк взорвался аплодисментами, свистом, криками.

— Вот это да! — выкрикнул кто-то.

— Где ты такое взял? — спросил другой.

— Александр, это было… невероятно! — воскликнула Метель. — Откуда ты знаешь такие песни?

Я только усмехнулся, возвращая гитару гитаристу. Тот взял ее, все еще ошарашенный, глядя на инструмент, словно не веря, что он на такое способен. Пробормотал:

— Ну, брат, ты дал… Это что, сам сочинил?

— Не совсем, — ответил я уклончиво. — Слышал где-то.

Толпа загудела, кто-то потянулся за гитарой, чтобы попробовать повторить. Несколько парней начали обсуждать какие именно аккорды я ставил. Не сразу внимание с меня перешло на другие темы для обсуждения.

— Выпьешь? — предложила мне Метель, когда двухлитровая банка с чем-то красноватым перешла в ее руки. — На, выпей.

Я взял банку, понюхал. Какое-то дешевое вино. Пригубил только чтобы уважить. Передал обратно Метели. Та посмотрела на меня с хитрой улыбкой, тоже сделала глоток.

— Метель, ты слышала, новый альбом Pink Floyd вышел, — сказал Рыжий, закуривая. — Ты бы сказала своему папаше, чтобы он из-за границы привез пластинку? Что ему стоит?

— Вот сам и скажи! — огрызнулась та, возвращая банку.

— Ну чего ты? Твой же отец может привести, часто за границу мотается. Там, говорят, на этом альбоме они про Брежнева поют!

— Да хоть про Сталина! Ничего я просить не буду! — рявкнула Метель.

Я задумался. Ага, отец у Метели какой-то не простой. Простых часто за границу не отправляют. С учетом поведения девушки, ее показательной наглости и отсутствия страха выходило, что отец работает где-то по партийной линии. Может, дипломат?

— Ну Метель… — продолжал упрашивать гитарист. — Ну попроси! Все-таки не кто-то, а Pink Floyd!

— Рыжий, да тебе такое даже слушать нельзя! — произнес кто-то из толпы.

— Это еще почему?

— Ты из простой семьи, тебя тут под ручки возьмут! Такие альбомы только избранные могут слушать! Навроде нашей Метели!

Раздался дружеский смех. И только Рыжий надулся от обиды.

Я хотел было откланяться и уйти домой, уже было поздно, а я чертовски устал, но Метель, словно почувствовал мои намерения, прильнула ко мне.

— Ты что-то рано собрался, — шепнула она таинственно, словно гипнотизируя.

И, поймав мой взгляд, прильнула губами и крепко поцеловала.

— Пошли, — позвала Метель. — Проводишь меня. А то с этими… уже надоело!

Обернувшись, девчонка окинула компанию уничижительным взглядом и помахала рукой:

— Чао, бамбини!

Махнула.

Взяла меня под руку.

Повела…

Вот так вот, запросто. Да уж, похоже, эта девочка делала все, что ей хотелось, без всякой оглядки на хоть какие-то правила.

— Вообще-то, не бамбини, а рагацци! — улыбнулся я. — Ну, парни, ребята.

— Ты итальянский знаешь? — Метель округлила глаза. — Удивил второй раз. Первый — с песнями.

— Нет, не знаю. Просто у Челентано была пластиночка. А там песня — Чао, рагацци, чао!

Я сейчас думал об одном, как бы поскорее отделаться от её общества. Заниматься сексом с этой взбалмошной девчонкой мне, честно говоря, не очень-то и хотелось. Как-то неправильно все это… Ишь ты, захотела и повела! Как раба.

Да еще и Наташа… Как-то это все…

— О девчонке своей вспомнил? — скосила глаза Метель.

Я молча кивнул. Может, отстанет, наконец?

Девушка неожиданно громко рассмеялась. Редкие прохожие удивлённо оборачивались. Только вот смех показался мне каким-то фальшивым и невеселым.