Взвизгнув тормозами, рядом затормозила бордовая «Волга»! Распахнулась задняя дверца…

– Здравствуй, Саша! Залезай… – светски пригасил Виктор Сергеевич Метелкин, высокопоставленный чиновник, предатель Родины и шпион.

Вот вам и Австрия!

Виктор Сергеевич высунулся из распахнутой задней дверцы темно‑бордовой «Волги» и хитро посмотрел на меня.

– Залезай‑залезай, не стесняйся, – кивнул он. – Подвезу.

Ну ни дать, ни взять добрый самаритянин, решивший помочь бедному родственнику. Со стороны выглядело очень по‑доброму, но я видел злобный блеск в глубине его глаз и напряженно распахнутые пальцы на чуть подрагивающих ладонях, готовые в любой момент, готовые вцепиться мне в горло.

Я замер на секунду, сердце ёкнуло и заметалось в поисках наиболее безопасного места, как бы выбирая, то ли к горлу подкатить, то ли сразу рухнуть в пятки и затаиться там в глухо зашнурованных кроссовках…

Думаю, выцепив меня в столь людном месте, он не посмеет причинить мне зло. Слишком много свидетелей. Оглянувшись на чисто вымытые витринные окна, я приветливо махнул рукой, в надежде, что девушка из пышечной всё ещё поглядывает на меня, и молча забрался в салон. Машина тронулась.

– Как дела? – привычно спросил Метелкин и, не дожидаясь ответа перестал изображать дружелюбного дядечку. – Похоже, ты пользуешься успехом у местных красоток.

– С чего вы решили, что она красотка? – стараясь оставаться спокойным ответил я вопросом на вопрос.

– Значит, всё‑таки «она», – констатировал он и вытащил портсигар. – Не предлагаю. Знаю, не куришь. Так кто это «она»?

– Член народной артели, с которой я договорился об интервью, – соврал я. – Вот, занесу пышки коллегам, пока не остыли, и вернусь.

– Ага, вернёшься… «пока не остыли». – бормотнул он, прикуривая сигарету. – Придётся подождать.

– Не хотелось бы планы нарушать, – со вздохом произнёс я. – Знал бы, что встречу Вас, не брал бы пышки. А то, считай, пропали девяносто пять копеек…

Метелкин едва не подавился дымом и уставился на меня, как на полного идиота. На его месте, я бы немедленно вытолкал меня из машины и больше не имел никакого дела. Но, видно, у него был важный разговор, если после такого откровенного жлобства он стерпел, практически открытое издевательство. Ведь он был умным человеком. Итак, зачем же он меня опять посадил в эту машину? Что на этот раз? Неужели решит пойти ва‑банк и начнет разговор про убитого связного? Нет, вряд ли. Тогда что?

– Это хорошо, что ты такой ответственный и заботливый, – покивал он головой и, вдруг, пристально уставился на меня. – Я слежу за твоим творчеством. Эти твои статьи о техническом прогрессе, о будущем. Очень своевременны. Очень проницательны.

– Спасибо, Виктор Сергеевич, – я сделал вид, что смущён. – Стараюсь.

– И это видно! – он одобрительно кивнул. – И знаешь, мне пришла в голову одна мысль. Ты же не только по долгу службы постоянно общаешься с этими изобретателями. По крайней мере с некоторыми из них. С тем же Хромовым, ну и, разумеется, с твоим отцом.

Я молчал, осознав, что он думает, что изобретателей целая группа, а может и целый научный институт. И его никак нельзя в этом разубеждать. Если он узнает, что их реально только двое, то опасность, нависшая над отцом и Колей возрастёт в разы.

Метелкин терпеливо ждал ответа, но я буквально впал в ступор. Тогда он прервал затянувшуюся паузу.

– У меня есть доступ к определённым кругам, – перешел он ва‑банк. – К людям, которые принимают решения. Им была бы крайне полезна объективная, я бы сказал, внутренняя информация о реальном потенциале этих разработок. О слабых местах. О том, насколько они… преждевременны для нашей экономики. Слишком резкий скачок, это же стресс для системы, согласись?

– Я не совсем понимаю, – попытался с отыграть дурачка. – Я далёк от всех этих технических разработок. Я журналист. Просто пишу о том, что мне говорят.

– Просто пишешь? – оторопело уставился на меня Метелкин.

– Да, – закивал я. – просто обрабатываю тексты, делаю их читабельными.

– Позволь мне тебе не поверить, Александр, – его голос стал задушевным, почти отеческим. – Любое великое открытие, это не только благо, но и испытание для государства. Слишком резкий рывок может оказаться губительным для нашей, скажем так, деликатно сбалансированной экономической системы. Поэтому тем, кто находится наверху, – он многозначительно поднял палец к потолку, – так важно получать не парадные отчёты, а, скажем так, объективную аналитику. Глубокую, профессиональную оценку. Недоработки, риски, преждевременность. И именно ты, с твоим острым умом и доступом к самим разработчикам, мог бы оказывать неоценимую услугу. Помогать отделять действительно перспективные зерна от, скажем так, «опасных плевел», способных, пусть и из лучших побуждений, нанести вред. Согласись, лучше вовремя притормозить, чем позволить сорваться в неминуемую пропасть.

«Ага, вон оно, значит, как! Куда клонит… Понятно. А льстит как грамотно! Будь я тем самым двадцатилетним юнцом обязательно бы клюнул на это. Но имея опыт прошлой жизни конечно же все сейчас прекрасно понимал.»

– Вы хотите, – начал я, но он меня жестко прервал.

– Я хочу, чтобы ты стал моими глазами и ушами, Александр, – Метелкин четко определил свои требования. – Твой отец и его юный протеже, этот… Хромов, творят в своей лаборатории бог весть что. Государству нужен контроль. Кто, как не ты, имеет полный доступ и может дать самую объективную оценку? Я прошу тебя рассказывать мне, чем они занимаются. В деталях. Чтобы вовремя остановить.

Внутри у меня всё вскипело. Теперь всё сходится. Покушение в тот вечер было именно покушением, а не ограблением и Метелкин к этому причастен.

Кровь ударила в голову, сжимая виски тугим невидимым обручем. Мне хотелось вцепиться ему в его холёную, самодовольную физиономию, но я лишь сглотнул ком ярости, чувствуя, как подступает тошнота. Нельзя выпускать эмоции. Нужно продолжить игру.

– Я понимаю, Виктор Сергеевич, – выдавил я, заставляя губы изобразить что‑то вроде заинтересованной улыбки. – Но ответственность колоссальная.

Метелкин молчал, уставившись куда‑то вдаль через переднее стекло Волги. В какой‑то момент мне показалось, что он оценивает свою откровенность, «не сказал ли лишнего». В этом случае, возможно, мои коллеги могут не дождаться пышек, даже основательно остывших.

Надо срочно исправлять ситуацию. Но согласиться, значит сразу выдать себя, показать, что у меня есть свои козыри. И отказываться нельзя. Это сразу поставит меня в разряд угрозы, которую нужно нейтрализовать, и тут даже статус «перспективного зятя» не поможет.

– Виктор Сергеевич, – я сделал максимально честные глаза, в которых смешались растерянность и польщённое тщеславие. – Я… я даже не знаю, что сказать. Это такая ответственность… Вы мне оказываете огромное доверие. Мне бы подумать.

Я не сказал «да». Я не сказал «нет». Я ушёл в глухую оборону, в тягучее, уклончивое «подумать».

– Конечно, конечно, – он похлопал меня по колену, и его прикосновение было похоже на удар током. – Я понимаю, нужно взвесить всё. Не требуется немедленного ответа. Просто знай, дверь открыта.

– Давай, возвращайся, – обратился он к водителю и хохотнул. – Верну тебя в исходную точку.

Я с сожалением посмотрел на пакет с остывшими пышками, и это не ускользнуло от внимания Метелкина.

– Девяносто пять копеек, говоришь? – сказал он, кивая на пакет.

– Девяносто шесть, – на автомате поправил я, и прикусил язык.

«Волга» замерла у тротуара. Я вышел, чувствуя, как спина покрывается холодным потом.

– Подумай, Александр, – его голос донёсся из приоткрытого окна. – Перспективы у нашего сотрудничества могут быть самыми блестящими.

Дверь захлопнулась, и машина плавно тронулась.

Даже остывшие пышки оказались достаточно вкусными, по крайней мере никто из коллег не высказал претензий.