– Ой! – всплеснув руками, Валентина умчалась на кухню и уже оттуда позвала Гребенюка. – Сереж! А ну, помогай, давай.

Запеканка, слава Богу, не подгорела… Ну, если только так, чуть‑чуть припеклась, отчего стала только вкуснее!

Я проводил Наташу домой. Мы долго стояли в подъезде, целовались… Потом зашли, посидели с дедом… Маму я поздравил еще с утра.

Девятое марта была пятница, рабочий день, но я все же смог отпроситься, чтобы проводить Наташу на ленинградский автобус. Она обещала звонить.

Шел мокрый снег, прямо валил хлопьями, налипая на проводах и прохожих. Из пышечной пахло так вкусно, что я не выдержал, заскочил. Повезло, очередь всего‑то три человека.

– Мне дюжину, с собой!

Обнаглел, конечно, кто ж столько даст в одни руки? Максимум шесть.

– Дюжину? – молоденькая продавщица в ярко‑голубом халатике улыбнулась мне, как родному. – Пожалуйста! Вам во что завернуть? Пудрой посыпать? С вас девяносто шесть копеек.

– Пожалуйста!

Однако, подорожали нынче пышки. Раньше стоили пять копеек, но отпускали только по шесть штук в одни руки, да и надо было выстоять в очереди полчаса, а то и час. Нынче, выходит, по восемь. И бери, сколько хочешь, почти без всякой очереди.

– Девушка, а если б я тридцать штук взял?

– Да пожалуйста, хоть пятьдесят! – рассмеялась она. – Мука есть, напекли бы…

Ага… понятно…

За прилавком на стене висела новенькая табличка «собственник трудовой коллектив». Артельная, значит, пышечная. Потому и так. Надо же, и тараканов потравить умудрились!

Войдя в кабинет, я положил кулек с пышками на стол… Тут же появился Плотников и потянул носом:

– Ого! Пышечки!

– Угощайся! Чайник только поставь… да позови всех.

– Сделаем! – потерев руки, Серега потянулся за кофейником. – Да! Тебя шеф зачем‑то спрашивал. Вот только что.

Вечерело. До конца рабочего дня оставалось меньше часа. Впрочем, в редакции частенько задерживались и дольше.

Пригладив волосы, я заглянул в кабинет шефа:

– Николай Семенович, звали?

– А, Саша! – главред выглядел несколько растерянно. – Тут из милиции недавно звонили. Из дежурной части.

– Из милиции⁈

– Я думаю, по твою душу, – редактор протер очки. – Понимаешь, там у них какая‑то девушка, задержанная, буянит. Грозится отцом и… прессой! Говорит, всех в нашей газете знает. Пьяная! Требует представителя прессы!

– Девушка? Грозится…

Я уже начал догадываться, только что вчера вспоминал. Мол, давно не видел… Да и дальше бы не видать!

– А как зовут? Ну, задержанную?

– Да не помню. Марина, кажется. Ты бы заехал, глянул. Может, и впрямь, знакомая. Это недалеко, на Кирова, у кафе «Айсберг»… Десятый автобус, кажется.

Отделение милиции располагалось в отдельно стоящем здании чуть в глубине квартала. Его легко можно было распознать по стоящим рядом со входом ярко‑желтым милицейским машинам с мигалками, и зарешеченным окнам. Отделение, как отделение, обычное.

Поднявшись по лестнице, я сразу услышал доносившийся из‑за решетки заплетающийся голос, показавшийся мне знакомым.

– Да я вас всех! Да мой папашка! Да вы все…

Дальше послышался отборный мат, затыкай уши!

Ну да, она. Кому ж еще быть‑то? Я заглянул в окошко дежурки и представился.

– Я из «Зари». У вас тут некая Метелкина Марина…

– Есть, есть, такая! – дежурный, круглолицый усатый капитан, обрадовано подскочил на стуле. – Голосистая деваха. Вон, слышите, орет?

– Вы б ее домой отвезли, что ли…

– Так не хочет! – капитан растерянно развел руками. – Ругается. Прессу зовет… А отец у нее и вправду шишка. Вы бы ее как‑то…

– Да знаю я, – вздохнул я протяжно, борясь с желанием сбежать отсюда, предоставить дежурному самому разбираться с папашей‑шишкой. – Хорошо. Впустите?

– Да‑да. – обрадованно подскочил он. – Заходите… ага…

Маринку в длинном бордовом платье, порванных колготках и наброшенной на плечи дубленке вывели из камеры. И растекшаяся по всему лицу тушь вызвала бы жуткий приступ зависти у глэм‑рокеров группы «Кисс».

– О! Саня! – она пьяно провела рукой по моей груди и смачно икнула. – Ну‑у, привет, Золотая рыбка…

Кивнув дежурному, поспешившему ретироваться в свою каморку, Метель тут же полезла ко мне целоваться. Пахло от нее… м‑да‑а‑а…

– Марина, Марина, – корректно отстраняясь, чтобы не вызвать у неё приступ агрессии прошептал я. – Что ж ты так накирялась‑то?

– А я так хочу! – девушка пошатнулась и выругалась. – Вчера, м‑между прочим, был женский день! И я… в этом… в «Айсберге»… А там Весна со своей… лахудрой. А я ей в морду х‑х‑хотела… Но, промахнулась! Ниче… в следующий раз. Запомнит, сука, надолго. Эх… Жаль мне, конечно… время ухо‑одит…

– Марин, – примирительно предложил я. – Поедем домой?

– С тобой хоть на край света! – Метель опять полезла целоваться. – Тем более, родоков нету! Мать в Москве, папашка в Австрии. Давно уже.

Метелкин в Австрии? Понятно, почему его давно не видно… Так испугался гибели сообщника, что решил вообще за бугор свалить?

– Сейчас, – освободился я из её объятий и посмотрел на дежурного. – Я такси сейчас найду.

– Не надо такси, – всполошился дежурный, опасаясь, что я сбегу, а проблемная девица останется на его попечении. – Мы вас на своем транспорте… С мигалками, с сиреной!

– Нет уж, – решительно отказался я. – Мы лучше на такси.

Провожали нас почти всем отделением. Трое милиционером стеной встали на крыльце, с твердым намерением ни за что не пустить нас обратно. Я посмотрел на окна – там тоже выглядывали сотрудники. Видно, слух о высокопоставленной задержанной всех основательно напряг. Думаю, после нашего отъезда, у них появится повод пропустить по рюмочке…

Консъерж увидев Маринку лишь головой покачал. Впрочем, не так уж и удивленно, видно, за последнее время привык. Просто констатировал факт.

Знакомая квартира, огромная прихожая, фотографии с видами зарубежных городов на стене.

– Так… – Метель, сбросив дубленку на пол, плюхнулась в кресло и скомандовала. – Помоги раздеться!

Я стащил с нее сапоги и расстегнул платье…

Господи! Какой же перегар… Наверняка, коньяк в три горла хлестала. Да еще намешала с вином.

– Мне, – понюхав свои руки сморщилась Марина. – Мне надо принять ванную…

Сбросив платье, она осталось в одних колготках и, ничуть не стесняясь своей наготы, двинулась в сторону ванной. Впрочем, она и трезвая не отличалась особой стеснительностью.

– Нет уж, – решительно возразил я. – Утонешь еще… Пошли‑ка лучше под кран!

Втащив пьяную девчонку в ванную, сунул голову под кран и включил воду… Хотел поначалу холодную, да пожалел. Не воду, Метель.

– А ну‑ка, нагнись, – грубо скомандовал я. – Подставляй голову!

– Н‑не надо так со мной разговаривать, – попыталась снова начать доминировать мажорка, но я включил холодную воду и направил ей в лицо. – Уй, холодно… Ай!

Смыв с лица руины косметики, вытер Маринку полотенцем и усадил в кресло:

– Халат есть какой‑нибудь?

– Там… в шкафу…

– Колготки сама снимай!

В углу, на тумбочке, стоял большой цветной телевизор и – рядом с ним – импортный видеомагнитофон и кассеты. «Греческая смоковница», «Крестный отец», «Челюсти». Ничего особенного. Но, на то время – ого‑го!

– Д‑давай… посмотрим… – Метель в накинутом на плечи халате потянулась к кассетам. – О‑о! Тут есть такое… Такое! Ты обалдеешь, клянусь!

Ага, обалдею, как же! От чего там балдеть‑то?

– Кассет у тебя много.

– А то!

– Видеосалон открой!

– Чего‑чего?

– Ложись, говорю…

– А ты со мной посидишь? Рядом…

Пришлось присесть на край дивана. Маринка быстро заснула. Точнее, вырубилась. Накрыв её одеялом, я осторожно вышел из квартиры, защелкнув дверь с французским замком.

На следующий день коллеги скинулись и отправили меня в пышечную. Думаю, это может стать хорошей традицией – совместное чаепитие между делом на работе. Та же симпатичная девчонка с улыбкой упаковала мне полтора десятка горячих пышек, и я поспешил в редакцию.